Зеркало Горгоны (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 105

Китайцы вели себя жестко и недружелюбно. После беседы с чиновником, огласившим решение о запрете на ее въезд в Китай, Элен оставили в комнате без окон и с неудобными стульями. С ней осталась китайская пограничница. Элен достала мобильный телефон, чтобы позвонить адвокатам.

- Запрещено, - безапелляционно заявила пограничница. - Уберите.

- Это возмутительно! - воскликнула Элен. - Я не арестована!

- Уберите, иначе отберу, - голос пограничницы звучал как автомат.

Лицо Элен исказилось в бессильной ярости. Она убрала телефон.

Она чувствовала дикую усталость - и от долгого перелета, и от того, что произошло в пекинском аэропорту. У нее болела голова, мучила жажда. Она попросила, чтобы ей принесли чашку кофе. Вместо этого ей вручили пластиковую бутылку с водой. Мысленно Элен была готова плюнуть на все и лечь прямо на пол. Но нет, так просто ее было не сломить! Да, по ней был нанесен сокрушительный удар, и она знала, кто именно его нанес. Но не собиралась сдаваться. Еще оставалось время. Еще оставались шансы.

Элен пыталась обдумать, что будет после того, как она вернется в Россию. Что ж, паспорт гражданки РФ у нее был. В аэропорту ее, скорее всего, не задержат, но потом… Элен понимала, что на родине в нее вцепятся стальными когтями. Нет, ее не выдадут американцам. Но из нее вытрясут всё. Не только деньги, но и секреты, связанные не только с Brennan, но и с алмазно-оружейным бизнесом. И пусть попробует она не рассказать: заведут уголовное дело. Обвинят в чем угодно: хоть в контрабанде оружия, хоть в ограблении пивного ларька. В России это делается легко.

Да, она будет торговаться, биться за каждый секрет, за каждую копейку. В конце концов, у нее есть тайные счета. Есть банковские ячейки в Люксембурге и Сингапуре, где лежат слитки золота, платины, драгоценности. Элен называла это “чулком” на черный день. И вот, черный день наступил. Но она и в страшном сне не могла себе представить, что в этот день ее отправят в Россию. Где у нее нет никакого “чулка”. И где она окажется запертой - не потому что ее посадят (хотя и это не исключено), а потому что она больше не сможет пересечь российскую границу из-за международного ордера на ее арест. Она будет заперта в стране, из которой в свое время с таким трудом вырвалась и в которую не хотела возвращаться. Возможно, ей придется остаться в России навсегда.

А может быть, все будет иначе. Вот сейчас откроется дверь, войдет тот же китайский чиновник и объявит, что она будет депортирована в США. Или, например, отправлена в китайскую тюрьму. От этой мысли Элен стало совсем не по себе. Она чувствовала, что рассудок все больше заполнялся страхом. И уже не понимала, сколько времени прошло. Ей казалось, что целая вечность. Наконец, дверь отворилась. Уже знакомый ей чиновник с каменным лицом он объявил, что она будет препровождена на борт самолета, вылетающего в Москву. Запрет на ее въезд в Китай является бессрочным.

В тот момент Элен даже обрадовалась. Господи, хорошо, что не китайская тюрьма, подумала она. Под конвоем ее повели в зону вылета. Радость ее постепенно испарялась. И когда она увидела огромный самолет с синей надписью “Аэрофлот”, ее охватила тоска. А когда ее провели по узкой “кишке” и она ступила на борт самолета и встретилась взглядом со стюардессами, увидела их улыбки и цепкие взгляды, ей захотелось… Нет, ей не захотелось обратно к китайцам. Ей захотелось оказаться сейчас далеко-далеко и от Китая, и от российского самолета… Все равно где, все равно! Исчезнуть, спрятаться.

Кронберг! Проклятый Кронберг! Он пустил под откос ее жизнь. И загнал в тот самый угол, в который она поклялась ни за что не возвращаться. Элен охватила ярость. Она прошла к указанному ей месту в самом хвосте самолета, стараясь не глядеть на пассажиров. Все они - и европейцы, и азиаты - казались ей существами низшего сорта, среди которых она снова должна была жить. Элен хотелось разнести к чертовой матери самолет со всеми, кто в него набился. Когда же она уселась в узкое неудобное кресло, зажатое между двумя другими, и осознала, что ей придется провести в этом кресле больше семи часов, то едва не зарычала.

Рука сама потянулась к телефону. В списке контактов она ткнула в ненавистную фамилию “Кронберг”. Сидевший справа красномордый мужик, пытавшийся застегнуть ремень безопасности, неловко повернулся и толкнул ее локтем.

- Что толкаешься, козел! Ты что, в баню пришел, алкаш тупорылый? - прорычала Ленка.

- Пошла нахер, коза старая! Ишь, губы силиконом накачала, а по самой пенсионный фонд плачет! - мужик явно был настроен на конструктивную дискуссию.

- А по тебе давно могила плачет, пьянь запойная. Сдохнешь под забором, там и закопают.

- Да тебя быстрей вперед ногами вынесут с твоими сиськами резиновыми!

- А не пойти ли тебе нахер?

- Сама пиздуй отсюда!

Этот светский обмен любезностями вполне мог привести к мордобою, но тут в трубке раздался голос Кронберга, и Элен мгновенно позабыла про мужика.

- Слышу, ты родную речь вспомнила? - этот издевательский голос был для Элен все равно что шипение гадюки. - Никак до Москвы долетела?

- Скоро долечу, тварь, - процедила Елена. - Я тебя и из Москвы достану!

- А что ж в Пекине у тебя не срослось? - продолжал издеваться мерзавец. - Что это китайские товарищи тебя так невзлюбили? Ты же им так жопу лизала! А я тебе скажу почему. Твой дружок Скелтон все твои изречения по поводу китайских руководителей записывал на пленку.

- Ублюдок! - прошипела Элен, адресуя этот эпитет и Скелтону, и Кронбергу.

- Тоже мне новость! - хмыкнул Кронберг. - Короче, ты там всякую ересь несла про нынешнего китайского руководителя Си Цзиньпина. И еще рассказывала, как взятки давала его давнему врагу Бо Силаю. А Бо Силая, кстати, уже в тюрьму упекли. В общем, не на того поставила. И язык распустила. А китайские товарищи такого не прощают. Грех было не воспользоваться, сама понимаешь.

- Тварь ебаная!

- О, слышу родной язык! Давай-давай, он тебе пригодится! Ты из России-матушки еще не скоро выберешься. Я слышал, у тебя в Торфянске квартирка осталась в хрущобке? От твоих родителей-алкашей? Ну вот, жилье у тебя уже есть. А там, глядишь, опять в магазин продавщицей устроишься, водкой торговать и грузчикам давать в подсобке. Как в молодости. Считай, лет на двадцать лет помолодеешь. Или даже на тридцать.

- Я доберусь до тебя! - в ярости шипела Елена. - Ты думаешь, будешь с моим муженьком-педиком на шелковых простынях кувыркаться и миллиардами ворочать? И не мечтай. Ты еще пожалеешь, что на свет родился!

- Ты, я вижу, уже пожалела.

- Чтоб твоей матери-бляди в аду гореть! - в сердцах бросила Елена.

- Да ты прямо мои мысли читаешь, - в голосе Кронберга прозвучало нечто такое, от чего Елена вздрогнула. - Ладно, не напрягайся. Мне твой муженек ни за каким хером уже не облокотился. И вся эта его корпорация нахрен не сдалась. Знаешь, я бы уже свалил в Россию, тебя с букетом лопухов в Шереметьево встретить. Жаль, не успеваю. Надо еще должок заплатить, за Центральный парк в Нью-Йорке. Скелтон, кстати, уже заплатил.

- Что? - вздрогнула Елена. - Ты о чем?

- Недолго музыка играла. Скелтон арестован. Сейчас общается с ФБР. Думаю, по алмазным и прочим делишкам. Кстати, можешь подтереться теми бумажками, что он тебе присылал.

- Пожалуйста, отключите телефон, мы готовимся к взлету, - сказала Елене прошедшая мимо стюардесса.

Та, стиснув зубы, кивнула, но и не подумала отключать трубку:

- Какими бумажками? – угрюмо спросила она.

- Сама подумай, если мозги еще остались, - хмыкнул Кронберг.

- Я доберусь до тебя, - в который раз пообещала Элен.

- Не напрягайся. Сам приду. Скоро. Обещал же. Можешь меня встретить. Хочешь, бутылку захвати. Разопьем прямо в аэропорту. Без закуси. Горькую. Самое оно будет.

- Тоже в Россию собрался? По родине соскучился?

- Еще как! Мечтаю с тобой в Торфянск приехать. Покажешь магазин, где водкой торговала. Подсобку, где грузчикам отдавалась. По пути на владимирской трассе остановимся, былое вспомнишь. Сейчас-то на тебя уже вряд ли кто польстится, такую старую и страшную, но у тебя ж хватка деловая! Будешь девок водилам поставлять.