Падение "ангелов" (СИ) - Кирнос Степан Витальевич - Страница 33

И вся эта картина новой славы и величия видна из окна трёхэтажной постройки, выкрашенной в цвета бархатного рассвета — нежный розовый цвет объял здание, а его крыша выложена красной черепицей. Внутри постройки, на самом третьем этажей, в небольшой комнате, пол которой выложен паркетом, стены обклеены белоснежными обоями с узорами растений, звучит механическая речь и тембр металла:

— Господин Мастер-защитник, я хочу всего лишь вам сказать, что тогда, Императору пришлось пойти на такой шаг из безвыходности, поскольку наши шансы на победу, согласно всем полученным данным, исцелялись менее двадцати процентами, — на секунду металлический гортанный перезвон утих. — У Империи не осталось иного выбора, нежели применить ядерное вооружение.

— Ха-ха! — рассмеялся Фемистокл, на котором развивается обычный светлый хитон, на котором покоится такого же цвета плащ. — Вот она — сила Рейха, не так ли, Андронник? И вам не жалко всех тех людей, которые сгинули в вихре атомного огня? Вам не жалко, что города стали пылью, что зелёные поля теперь серые реактивные пастбища?

Полумеханический воин, ярость и рвение, холодный разум и стальная логика, заключённые в союз металла и плоти, стоит в ярко-алом костюме, который представлен плотным кожаным панцирем, штанами и сапогами, поверх которого объёмная плащ-накидка с капюшоном, скрывший лицо.

— Вольный Союз оказался более подготовлен, более технически оснащён и заручился поддержкой северных коммунистических еретиков, и вероятность нашего поражения была не менее семидесяти процентов, что негативно сказалось бы на всей геополитической карте Европы, — хладно сказал человек, стоящий на красном ковре перед большим полукруглым столом, за которым, под самым окном, устроился мужчина.

— Да и во имя этого нужно было сжечь миллионы людей… вот это я понимаю, расчёт, — усмехнулся Фемистокл, — даже в Афинах, во время самых жестоких времён самые коварные политиканы были более милосердны.

— С точки зрения целесообразности, это было наиболее верное решение, которое помогло нам отбросить тьму назад перед светом прогресса. Если провести исследования дальнейших путей развития мира, если бы мы не применили ядерное вооружение, то все срединное Балканы, да и вы, сейчас были под пятой бесчеловеческого коммунистического режима.

— Вот она… великая цель Империи. Срединные Балканы… техно-варвары и македоняне всех мастей, все те, кто жили к северу от нас — вы же и по ним прошлись огнём и мечом, — с лёгким недовольством сказал мужчина, почёсывая бороду.

— Вы что-то имеете против исторической деятельности Рейха, — с лёгким оттенком давления заговорил Андронник. — Вы должны помнить, что критики действий Рейха по строительству государства запрещена и преследуема на основании статьи двести девяносто пять точка три Кодекса Уголовных Наказаний.

— Нет, что вы… — с лукавой улыбкой отмахнулся Фемистокл. — Я просто хотел сказать, что политически Рейх не таков, каким пытается себя показать.

— Что вы хотите сказать этой репликой? Мне показалось, или мои аналитические центры голосового и лингвистического анализа показывают недовольство, проецируемое на Рейх?

— Нет, что вы, — аккуратно стал говорить Фемистокл, чувствуя, что Андронник ощущает его настроения. — С чего мы вообще начали этот диалог?

— Вы позвали меня, чтобы предложить сотрудничество в одном деле и спросили — что случилось с Вольным Союзом, а затем мы перешли к спору о том, прав ли был Рейх в использовании ядерного вооружения.

— Да-да-да, — искорки лукавства блеснули в глазах Фемистокла. — Насчёт сотрудничества. Как ты оцениваешь моё предложение присоединиться к моей кампании «ТехМаршалл»?

— Вашей кампании? — нотки возмущения прорвались через безжизненно-металлическую речь киберария. — Она вам не принадлежит.

— Оу, я прошу простить меня за стол опрометчивое заявление, — с толикой обманчивости сказал Фемистокл. — Она находится в ведении вашего военного ведомства, как его… Министерства Нападения, но я крайне удивлён, почему ваш Канцлер решил не сделать её подведомственным учреждением, а выделил в государственную кампанию, да ещё и привлёк меня к участию в Совете Управляющих. Очень странно, не находите?

— Это вы можете спросить у Канцлера, но не у меня, поскольку я всего лишь мелкая шестерёнка в механизме Рейха.

— Какая жалость… я вас хочу призвать под своё руководство, командовали бы новоиспечённым подразделением воителей в экзо-броне, получили бы знаменательную должность. Чего вам это стоит? Давайте, в самом деле! Всем Афинам от вас будет польза!

— Мне стоит отказаться — я слуга Императора и мне этого достаточно. И сейчас, Аттика и так в одном из самых лучших состояний.

— Да-да, но я вам так скажу, раньше Аттика была лучше строена в плане в частного производства и высших военных кадров.

— Вы говорите о том, что Аттика раньше была более лучше устроена, хотя, если обращаться к моим базам данных, то по всем экономическим пока затем, ваши слова… мягко говоря — ошибочны. Но вы вообще помните, как и почему ваша страна пришла под власть Императора, ведь это вы выступили в Буле за присоединение Аттики к Империи и ведь это вы потом, перед Новой Спартой, Критом, Аргосом и другими городами говорили о власти Императора.

Фемистокл опустил взгляд и плоская, залакированная поверхность стола отразила печальный лик, в котором он узрел слабость и блеск прошлого, а память его унесла в те времена, когда над Аттикой все ещё развивалось знамя свободной страны.

В те времена, тогда залу наполнила абсолютная тишина, и никто не смеет её нарушить. В огромном помещении, представленном в виде амфитеатра, выложенного мраморными плитами и возвышающимся на шесть этажей ввысь и по широте, не уступая половине жилого дома, проходит заседание всех высших правительственных чинов Вольной Аттики. Потоки света, бьющие из множества неоновых и обычных ламп накаливания, погрузили закрытый амфитеатр в потоки яркого света, отчего становится видно каждого сидящего здесь и человек, который посреди здания, может разглядеть каждого.

Фемистокл помнит, как в самом центре амфитеатра расположена мраморная трибуна, уподобленное столу судье, за которым сидят три человека и взирают на собравшихся. Тут представители Демы Военного Дела, Демы Финансов, Демы Тяжёлой промышленности… все ведомства правительства Аттики собрались на то, чтобы послушать доклады разведки и Демы Внешнего Взора.

Сидящий в центре на трибуне, мужчина лет сорока, обросший стриженой кучерявой бородкой, облачённый в кремово-белые одеяния, вытканные в парадную военную форму и прищуренными глазами, за которыми скорбь и боль смотрит за собранием. Внутри, в душе он чувствует, что старый мир уходит, а вместе с этим их покинет и независимость, свобода Афин и Аттики… и всей Греции. На его руках, в которых сжат тонкий электронный планшет, множество инфо-данных, которые холодным языком букв и чисел говорят о том, что конец его родине близок.

— Проклятье, — выругался человек, почесав бороду; он искренне недоумевает, что сейчас, в это же время неподалёку будут проводиться заседания народа по поводу новой веры, которую несёт некий Карл, явившийся с востока.

«Когда им стоит думать о защите города и страны, они предаются праздным разговорам о вере и религии», — возмущённо твердит себе мужчина.

Все расселись и не осталось мест ни для кого, что стало сигналом к началу заседания правительства Аттики. Среди сотен человек поднялся один, в белоснежном костюме, поверх которого вьются вольные ткани, потакая стилю древних греков. В этом человеке сидящий на трибуне узнал Архонта Буле, главу правительства, который голосом крепким задал вопрос, говоря в микрофон и множественные колонки превратили его речь в басовитое эхо:

— Говорите, Мастер-защитник Фемистокл, в звании Великого Стратега, зачем вы нас сюда призвали в экстренном порядке? Разве имелись для этого веские основания!? Я читал ваши доклады и не нашёл в них ничего страшного.

«Разве этот… болван не видит, что наша страна загибается в агонии? Разве он не видит, что с юга наступают отряды Новой Спарты в союзе с бандитами Африки? Разве его, заплывшие жиром глаза, не видят, что с востока нас теснят воины Новой Турции и Аравийской Конфедерации? От Иллирийской Тирании ничего не осталось, Союз Вольных Наций стал радиоактивной пустошью по воле западного Императора, а на островах развелось пиратов как мух на помойке. Он ничего не видит!», — в мыслях возмутился мужчина и поднялся с места, говоря предельно сдержанно и спокойно: