Восток Соф (СИ) - "Мехри" - Страница 36

Задумавшись мы просидели до восьми утра и опомнились только тогда когда к нам подошел патрульный.

— Куда теперь?

Нилу смотрит на меня и истощенно произносит.

— В ломбард. Я продам серьги и для начало мы уедем в столицу.

Добравшись до ломбарда Нилу снимает с себя гранатовые серьги мамы, которые свекровь не успела содрать с нее и кладет на чашу весов. Но ювелир с усмешкой берет их в руки, осторожно осмотрев пинцетом отделяет камни.

— Два тридцать значит четыреста пятьдесят, — произносит он довольно.

— Но как?! — Вырывается у нас.

— Мои серьги весят не меньше четырех граммов!

— Это с камнями, а мы их не учитываем.

— Но притом вы вставляйте их обратно?

— Они ничего не стоят милочка.

— Это же настоящие гранаты. Они старинные, фамильные.

— Послушайте, нам неважно какие они, мы оцениваем только металл.

— Тогда верните мне гранаты!

Нилу протягивает руку, но получает серьги целиком.

Мы выходим растерянные и самые крохотные, светлые чувства в миг куда-то испаряются.

— Ну что ж поделать, — говорит Нилу, — придется отдать этому атеисту и камни.

— Может продадим и мои гвоздики? — Предлагаю я.

— Сколько они весят?

— Грамм.

— Нет, пусть пока останутся при тебе.

Мы возвращаемся и получив четыреста пятьдесят сомон неожиданно чувствуем себя гораздо легче. И купив билеты на автобус уезжаем прочь.

Город, как и прежде остается необъятным для меня, но оказалось для Нилу нет.

Она покупает газету и открывает рубрику — сдается.

— Вот этот подойдет, — говорит показывая пальцем, — как раз в конец города и нас точно никто не найдет.

— А есть еще и такие: "Уютный домик без посредников."

"Квартира со средним ремонтом, но с хорошими соседями."

Мы спешим к таксофону и сперва решаем позвонить по ее выбору. Но Боже праведный если бы мы могли предугадать такое; мы бы никогда не решились на столь безумный поступок. Каждый кому бы мы не позвонили говорит одно и тоже.

— Тысяча.

И на вопрос Нилу: — Почему вы такие безбожные? — Собственники домов и квартир обиженно бросают трубки. Мы отправляемся в гостиницу, но и их цены начинают пугать нас.

За самые дешевые номера у нас просят восемьдесят сомони.

Тогда мы едем в частные дворики, но и там за кровать требуют двадцать пять сомони. Составляющий итог так напугал нас что яркий день превратился в черную мглу. Наивно было предполагать, что побег облегчит нашу участь. Но обратного пути уже нет. Двигаясь вперед я представляю, как мама уже рыдает над моим письмом, а Камол по глупости сообщает все Амину. Мое имя скоро должно пролететь по всей улице из уст в уста объявляя мой позорный поступок, еще не совершаемый никем. Через несколько часов мое имя станет нарицательным для юных душ и отрицательным для взрослых. Я буду опозорена хуже чем Нилу. Она в отличие от меня сбежала из дома мужа, что оправдывает ее в глазах понимающих людей. Но что сделала я? Сбежала из собственного дома накануне собственной свадьбы и это доказывает мою порочность. Одним словом сохраняя свою гордость я осрамила честь. И теперь нельзя думать о прошлом. Остается принят настоящее. Пройдя бессмысленный километр мы садимся отдохнуть на остановке и решаем как быть дальше.

39

Мы знаем, что в городе много приезжих. Они все где-то живут только каким образом нам найти это место, мы понятия не имеем.

— Как люди находят доступное для существования жилье? Солнце поднимается стремительно накалывая воздух и скоро начинается настоящий зной. Устав от бессмысленного раздумья я встаю задавая себе вопрос.

— Что мы дальше будем делать? И чудом Нилу находит гениальную идею.

— Придется пройтись пешком и поспрашивать у жильцов.

Мы встаем подталкиваемые интересным началом и полные решимости начинаем обходить центральную улицу. Наши крохотные сбережения до того ничтожны, что первые двадцать сомон исчезают как дуновение ветра. А мы всего-то навсего купили немного еды для подкрепления сил. После этого Нилу предложила строго экономить. Пройдя все дома и квартиры в округе мы больше не позволяем себе даже теплую воду и ограничиваемся водой из-под кранов.

В полдень жара становится невыносимой. Наши рюкзаки прилипают к спинам, а руки вспотев красятся в синей цвет пакетов. Мы двигаемся до конца не веря, что на веки совершили необдуманный поступок. Усталость и зной действуют убийственно.

— Нам стоило взять хотя бы одно кольцо из твоего приданого, — признается Нилу. Я и сама теперь сожалею о содеянном, но не смею признаться вслух. Несколько раз я тайно хочу повернуть обратно и вернувшись упасть под ноги мамы, чтобы она простила меня, но страх все еще препятствует решению. Увлекательное путешествие о котором я мечтала, заканчивается ничем, а вместо него начинается реальность. Проходящие мимо люди иногда оборачиваются нам вслед, чтобы посмотреть на наш жалкий вид, но меня не трогает ни их любопытство, ни их призрения — я иду своим торопливым шагом не поднимая глаз с земли в поисках приюта. И уже совсем не имеет значения комната ли то будет или сарай, или просто угол хоть в коридоре, но только чтобы немного отдохнуть. Ни один дом не остается куда бы мы, не постучали с вопросом, — не сдается ли жилье. Но усталость и скованность усиливают отталкивающее впечатление, которое мы производим на счастливых людей. Хозяева домов слушают нас с презрением и в то же время с некоторым азартом, которое дарит надежду на их милосердие. Они задают вопросы, делая сочувствующие лица, но как только узнают цель нашего визита тут же закрывают двери наглухо. Однако же находятся и такие, которые одаривают нас насмешками и бранью. Но все это уже не важно. Постепенно я перестаю болезненно ощущать оскорбления не только из-за того что смертельно уставшая, но из-за того, что только одна мысль о смерти в большом городе пугает меня перевешивая внутри все другие эмоции.

Между тем погода резко принимает новые обороты. На закате небо начинает рисовать жуткие полотна. Луну закрывают тучи, и сильный ветер начинает дуть с востока. Неестественный холод в начале лета доходит до предела, когда с неба начинает капать дождь. Мы крепко обнимаем свои вещи и прибавляем шагу. Сознание постепенно отуманиваясь, я уже не слышу никаких звуков, хотя за пару минут пока мы спешим в никуда, ужас не оставляет меня. Те редкие прохожие больше не вызывают во мне жуткий ночной трепет. Наоборот я смотрю им прямо в лицо, надеясь на их милосердие, однако кто может увидеть чистую душу за жалкой промокшей одеждой. Все кто бы не посмотрел на нас проявляют отвращение. Мы идем, как и прежде вперед, чтобы успеть до полуночи обойти хотя бы еще сотни домов, но понимаем что начинаем изнемогаем от усталости. Через некоторое время я сдаюсь и опускаюсь на тротуар.

— Я устала, — повторяю, но Нилу продолжает тянуть меня за руку.

— У меня так же нет сил, но нам нельзя сдаваться иначе мы не сможем встать.

— Я не могу, — отвечаю я поднимаясь и продолжаю плести за ней. Мы проходим центральный район и спускаемся по мосту на запад. Мост от амфитеатра до зоопарка кажется бескрайним. И я уже не вижу здравого смысла в нашем поступке.

— Лучше было-бы остаться, — врывается у меня. Но Нилу отвечает.

— И попасть в руки этим церберам!

— Пожалуйста давай остановимся и отдохнем.

— Где? Возмутившись отвечает она. — Ты хочешь быть убита каким нибудь бандитом или же попасть в руки безбожным патрулям.

— Нет. — Признаюсь я и продолжаю шагать вперед. Мы доходим до больницы и решаем срезать путь через него. И вдруг происходит чудо. Мы проходим пару сотен метров, как видим пустую беседку.

— Хвала Всевышнему, — произносит Нилу и спешит к нему.

Вся больница в это время спит. На улице нет ни единой души. Я бросаю свое разбитое тела на скамейку и тяжело вздыхаю. Эти кровля воистину оказалась спасением для наших уставших тел. Если бы ни эта беседка мы бы скорее всего умерли от изнеможения. Но она спасла нас как спасает мать свое дитя.