Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 95

— Чего вы хотите? — прямо спросил Айзек на первой же встрече. — Конкретно. Какова ваша цель в этом деле?

Томми глянул на Аллега, напряженно сцепившего руки в замок. Потом на Элли, беспечно мешавшую шоколад в чашке кофе.

Заглянул в темные ледяные глаза напротив. И сказал как есть.

Айзек в ответ ухмыльнулся — и небрежно предложил пару вариантов на выбор. Раскладывал их с толком, с расстановкой, показывал, где могут возникнуть препятствия, но уверенно заявлял, что легко с ними справится. Элли кивала время от времени.

— Не хочу чересчур сильно расхваливать мистера Лонга, — промурлыкала она с неприхотливым кокетством, сводившим в свое время Аллега с ума. — Просто скажу, что он — лучший специалист во всем нашем штате. Если он не обстряпает это дело, то его не обстряпает никто.

Айзек в ответ на эти слова и ухом не повел — лишь его высокие тонкие скулы покрылись яркими алыми пятнами.

«Хорошо, а если абстрагироваться от всего, что он совершил. Если на миг забыть обо всем, что он сделал, и обратить внимание только на человека. На личность. Тебе будет его хоть чуточку жаль?»

Нет. Мне будет все равно. Он пустой и безыдейный. Таких, как он, полно. Они просто рождаются, живут и умирают. Одни назовут это спокойной тихой жизнью, но мне кажется, это весьма жалкое существование. Когда ты ни к чему не стремишься, когда ты просто вяло дрейфуешь по течению, отживая день за днем по извечному кругу, жизнь рано или поздно тебя поглотит. Нужно уметь навязываться. Давать понять, что ты есть… Его этому не научили, он не знал, как это делать. Вся его сущность убога, а в душе — необъятный хаос. Этот-то хаос и победил. Деструктивное начало выело его изнутри, как могильный скользкий червь…

Зал суда все никак не хотел оседать в голове. Аллег не мог сосредоточить свой взгляд ни на чем — ни на лицах присяжных, ни на лице судьи. Даже покрытие пола и цвет стен казались ему серыми и плоскими. Нечитаемыми.

Зато рука Томми ощущалась как никогда реальной. Фигура Айзека, выходящего к трибуне, — величавой и гордой. Силуэт Феликса у стены напротив — бледным, болезненным, скованным. Парень не спускал с него пристального взгляда, но Аллега это больше не пронимало. Маска спала, костюм исчез, и все ухищрения его бывшего любовника потеряли былую силу.

Высокий скрипучий голос звенел под бесформенным зыбким потолком.

— Мой клиент убежден, что ваша честь и многоуважаемые присяжные с должным вниманием отнесутся ко всем имеющимся доказательствам, коих, надо признать, оказалось немало. Помимо этого, мистер Клайптон надеется, что в самом конце ему дадут право высказать некоторые выводы и идеи насчет мистера Смита и того, какое именно наказание для него можно считать по-настоящему достойным. Само собой, он оставит решение данного вопроса за органами, куда более сведущими в подобных делах. Но он все же просит о небольшом снисхождении. Выбор за вами, господа…

Первые три заседания Томми отказывали, и он сносил эти отказы легко. С фирменной улыбкой. Айзек также относился к ним вполне сдержанно, а после слушанья каждый раз в разговоре с парнем твердо заверял: «Рано или поздно они сломаются». Так и случилось. Когда все доказательства были рассмотрены, все свидетели выслушаны, а сторона защиты закончила свою немного скомканную и откровенно натянутую речь, судья обратился к присяжным с предложением дать слово «тому самому молодому джентльмену, который уверял, что ему есть что сказать». Почтенное собрание вынесло свой вердикт весьма быстро — однообразие судебного процесса порой так и просит какого-нибудь яркого момента. Крохотной перчинки для вкуса.

Томми встал за трибуну с такой же непосредственной естественностью, с какой уселся за столик к Феликсу в камере. Монолог его был не менее впечатляющ. Аллег следил за ним, не отрывая глаз, и каждое слово, сказанное ровным, ясным, высоким голосом, билось в его венах в такт бешенному ритму сердца.

«Почему ты так хотел, чтобы я свозил тебя сюда? Это место…»

Я хочу восстановить картину событий — и немного ее дополнить. Тебе не нравится здесь?

«Нравится. Очень нравится, даже несмотря на… все. Все, что я здесь пережил. Всех, с кем я был. Оно… Я познакомился с ним очень давно. Ещё мальчишкой. Здесь впервые поцеловался, здесь… стал мужчиной с Элли. Рыбачил с Реджем, смотрел на звезды с Феликсом. Вот сейчас с тобой… Оно никогда не приносит мне боли. Оно меня успокаивает. Так тихо. Так… спокойно. Ровная гладь воды. Тень от деревьев. Они всегда такие высокие и густые, я не знаю, сколько им лет… Много, должно быть. Может, даже больше, чем мне. Для меня это та самая тихая гавань. До того, как я попал в твою квартиру, я всегда прятался тут. Это мое око в центре урагана».

Красивое место. Очень. Правда… Хочешь искупаться?

«Если ты хочешь».

Я хорошо плаваю. А ты?

«Сносно».

Мы не будем отплывать далеко, если ты не уверен в себе.

«С тобой я готов плыть хоть в морской водоворот, хоть в болотную трясину».

— Ваша честь не посчитает чересчур оскорбительным, если я позволю себе скорее разговорно-публицистический стиль изложения, нежели официально-деловой? Я не думаю, что мой откровенно куцый словарный запас и поверхностное знание терминов произведет должное впечатление. Кроме того, моя цель совсем не в том, чтобы доказать виновность подсудимого — с этим прекрасно справятся и без меня. Моя цель — постараться убедить всех здесь присутствующих — как свидетелей обвинения, так и судей, и защиту — в безапелляционной необходимости крайних мер по отношению к обвиняемому. Я хочу привести несколько, вполне возможно, сомнительных аргументов, подтверждающих мою точку зрения, а вам, ваша честь, уже придется решать — принять ли их во внимание или выставить прочь из зала заседания этого возомнившего о себе не пойми что мальчишку. Я постараюсь быть лаконичным — не желаю отнимать ни у кого из здесь присутствующих и толики драгоценного времени. Уже почти шесть часов, многих ждет дома ужин. Начну, пожалуй, с того, что…

«Вода прохладная. И дно скользкое. Будь осторожен».

Я не боюсь. Когда ты рядом, я ничего не боюсь.

«По-моему, это мои слова».

Это наши слова. Все то время, что мы вместе, нам никто не страшен. Дай-ка мне руку, я хочу показать тебе кое-что.

«Ты дрожишь. Не замерз?»

Нет. Только голова кружится.

«Из-за пива?»

Из-за того, как ты близко.

«Ты хотел показать мне что-то».

Да. Обними меня. Сильнее. Прямо вцепись в мою спину, как утопающий в канат. Как сделал я… Да. Вот так. Смотри на меня. Смотри в глаза. Хорошо… А теперь говори. Говори все, что думаешь. Говори, чего боишься, говори, что хочешь, чтобы я сказал. Говори со мной. Говори. Я хочу тебя слышать.

— …мистера Смита ещё даже до того, как он совершил свое первое убийство, нельзя было назвать законопослушным гражданином. Надо признать, что вины за ним здесь нет — так его воспитали. Кто бы ни был этот Джордж, о котором молодой человек — намеренно или нет — упоминает лишь вскользь, он заложил основы личности подсудимого. Как и, мне видится, основы его психопатии и болезненной тяги к мужчинам в возрасте сорока пяти-пятидесяти лет. Ко всему этому добавляется букет прочих психических расстройств — и тотальное одиночество, как внешнее, так и внутреннее. Молодой человек полностью зациклен на себе. Думаю, многим из нас очевидно, что подобный субъект ни по какой иной дорожке, кроме как по кривой и темной, пойти бы не смог. Он банально не знает, что есть какие-то иные. А когда он узнаёт, то уже поздно — кривая и темная дорожка знакома, приятна и легка, а прочие кажутся чересчур светлыми и трудными. Убийство в этом случае вполне реальное и адекватное следствие маргинального образа мышления. Одно из возможных, на самом-то деле, — есть ещё куча других. Но череда событий привела мистера Смита именно к этому, что невероятно печально… и чудовищно в его случае. Я мог бы сказать пару словечек про Рок, судьбу и безвыходность трагедии, перенасыщенных патетикой на грани пафоса, но, пожалуй, не буду. При всем моем чисто природном, на уровне инстинктов человеческом сочувствии к существу одного со мной вида, я не могу не признать, что в остальном данный индивид вызывает во мне резкое отторжение, почти жалостливое отвращение. Этот факт, конечно, не делает мне чести и, скорее всего, вызовет у почтенного собрания отторжение ко мне. Позвольте структурировать свое омерзение — и расписать его подробнее, дабы вам стала более понятно, почему я столь смело разбрасываюсь такими резкими словами…