Наваждение (СИ) - "Drugogomira" - Страница 93

— Вань, послушай, — отстранившись, прошептала Ксюша, — Давай поднимемся ко мне? Мне надо кое-что тебе сказать… Важное.

В этот самый момент протест в ней достиг точки, в которой не было важно уже ничего: ни данные обещания, ни статус, ни мечта, ни желание услужить отцу. Нет, она не железная, она человек!

— Ооооооо, Юрец! Уж не чаял тебя сегодня увидеть, — раздалось на все лобби громогласное папино приветствие. Раскинув руки в стороны, пребывая в явно прекрасном расположении духа, он направлялся к компании. — Ты-то мне и нужен, спину что-то вдруг прихватило. Ванятка, и ты здесь? Мы с твоим отцом сегодня на сделку века вышли, решили, чего еще неделю ждать, вы же по-любому женитесь, голубки? А время – деньги. Так что процесс слияния пошел, подмахнули бумаги! Полсостояния в наш новый проект ввалил! — отец выглядел таким счастливым, словно знал, что скоро станет властелином мира, — Говорил он тебе или приберег хорошие новости?

Ваня сдержанно кивнул, подтверждая, что в курсе. Ксюша внезапно ощутила, как под ногами закружился пол, как кто-то в одно мгновение выкачал из лёгких абсолютно весь кислород!

«Они вышли на сделку. Он теперь точно, если что, всё на издержках потеряет… Александр Петрович его обанкротит, уничтожит репутацию… Поздно…»

— Вот и славно, — довольно потёр руки папа, — Отметим рождение семейного бизнеса, устроим сабантуй! Конкуренты просто удавятся, говорю тебе!

Иногда в своих шутках Вселенная не видит краев.

Комментарий к Глава 23 // Самая злая шутка И снова Reamonn в эпиграфе:

Она скажет: «Все в порядке, я сбилась с пути, Но я супердевушка, а супердевушки не плачут».

Объяснит: «Все нормально, вчера я поздно вернулась домой. Но я супердевушка, а супердевушки парят над суетой».

====== Глава 24 // «Чшшш…» ======

— Ну что, пойдем? — Ваня нежно заправил за ухо прядь её волос. — О чем ты хотела поговорить, солнышко?

Ксюша резко мотнула головой. Она ощущала на себе тяжелый вопросительный взгляд, принадлежащий человеку, взявшему в плен её сердце, и под ним цепенела. Поднять подбородок и с достоинством встретить такой взгляд она оказалась не в силах.

«Уже неважно… Всё неважно!»

— Нет, ничего такого, не знаю, с чего мне вдруг так показалось, — пролепетала девушка, не зная, куда вообще деть глаза: на жениха она смотреть не могла, тошно от него, на врача – не могла тем более, тошно от себя, — Забыла сказать, что мама приезжает через пару дней – вот и всё. Цветы – мне?

«Ты сдаешься!?»

«Не могу…»

Всё, чего ему, им удалось добиться за эти три недели, было перечеркнуто, уничтожено легким росчерком ручки на бумаге. Юра ясно видел, как полыхающий еще десять минут назад в ее глазах огонь потух, от него лишь тлеющие угли остались. И они догорели. Видел, как Ксения словно стала меньше, сжалась вся, как опустились плечи, сошлись к переносице брови. Видел, как в глубоких вдохах и выдохах поднималась и опускалась грудь. Видел, как она на него не смотрит.

«Всё ясно…»

Делая над голосом неимоверное усилие, заставляя его звучать должным образом – холодно, безразлично, – Юра произнес:

— Кхм, Лев Глебович, давайте всё же займемся Вашей спиной. Могу предложить Вам лечебный массаж. Тибетский.

«Вы этот массаж до конца жизни запомните, я Вам обещаю…»

«Не смотри на меня так!»

25 июля

Пять.

10:20 От кого: Серый: Вот это новости! То есть, никакой надежды, что ты останешься?

Пять и кто-то наверху непонятно чего добивается. Сталкивает их лбами, телами, душами, превращает в руины, в пыль, в мессиво его спокойный внутренний мир, впечатывает воспоминания намертво, тыкает носом, чтобы ощущений хватило сполна, железной хваткой держит сердце, не ослабляя нажим. Этот кто-то смеется громко: его злые шутки кажутся ему смешными. «Давай-ка посмотрим, как ты из этого дерьма будешь выбираться!» — говорит.

И вколачивает последний гвоздь. Два.

«Что я натворил в этой жизни, что проходится так расплачиваться?»

Накануне вечером работодатель позвонил. Юре было так паршиво в своей норе, что и трубку брать не хотелось, ну и пусть звонок из Штатов, и плевать. Одиночество снедало, осознание, что ей не выбраться из этой западни, душило! Не слышать, не видеть никого! Совсем никого! Принял вызов, не зная, что услышит. Может, они оффер свой отзывают? Может, закрывается эта клиника к чертям собачьим? Пусть бы метеорит на нее упал!

Равнодушно выслушал спич о том, что в интернатуре совсем нет мест, все, мол, заняты выпускниками американских университетов, им они их в первую очередь обязаны предоставить. Где-то очень глубоко в душе даже успел чувство облегчения испытать. А далее какой-то бред – о том, что они готовы пересмотреть свое предложение, опираясь на результаты экзамена UMSLE и предоставленного врачом рекомендательного письма от светила медицины: мол, так уж вышло, we’are really sorry – им жаль, что он потеряет целый год обучения, но они не хотели бы «разбрасываться столь ценными кадрами» в его лице и готовы предложить в резидентуре место резидента – по согласованию с директором, в порядке исключения и в виде извинений. Что там такого ценного они узрели, Юра так и не понял, разве что высшими баллами и льстивыми письменными речами впечатлились. Что, опять же, мешало им впечатлиться раньше, на этапе собеседований, также оставалось покрытой мраком тайной.

Перспективы вырисовывались совсем «радужные». Минус год, остается всего четыре, экзамен – и он получит лицензию, сможет работать терапевтом и оказывать помощь в частной практике. А там, чем черт не шутит, поучится еще лет пять и получит узкоспециализированное образование, fellowship на местном наречии. Всегда мечтал.

Его словно кто-то провоцировал, кто-то испытывал его на прочность, подталкивая навстречу ей и одновременно дразня обретающей материальную форму мечтой об успешной карьере врача в стране равных возможностей. Кто-то глумился по-черному, желая посмотреть, как он будет метаться загнанным зверем, определяясь.

Есть одно маленькое обстоятельство: Ксения сдалась. И нет, он не может её за это судить.

Значит…

10:30 Кому: Серый: Нет, Серег. Всё в силе.

10:32 От кого: Серый: А как же Ксения? Всё, песенке конец?

10:33 Кому: Серый: Ксении не оставили выбора. И мне, видимо, тоже.

10:35 От кого: Серый: Тебе по-прежнему кажется бредом твоя идея?

10:37 Кому: Серый: Серег, повторяю: у неё больше нет выбора. Я видел это в её глазах.

Зато Лев сиял! Порхал по отелю, что мотылек, при его-то ста десяти килограммах, совершенно не желая из мира своих грез окунаться в мир реальный. Он просто не хотел видеть очевидных вещей!

Глядя на довольную физиономию Федотова, врач чувствовал непреодолимое желание схватить его за грудки и проорать прямо в лицо: «Лев Глебович, откройте глаза! Ваша дочь несчастна! На что Вы её обрекли!? Никакие деньги этого не стоят!». Он прекрасно понимал, что всё равно не сдержится, что в этом случае за грудки возьмут его самого и не очень вежливо попросят освободить помещение, лишив последней возможности сделать хоть что-то. Однажды за слишком смелые разговоры Юру уже попросили на выход, блеф его спас. Федотов терпеть не мог, когда его убеждения ставят под сомнение – раз, слепо верил в то, что у «детей» в отношениях все в порядке – два, ни за какие коврижки не откажется провернуть выгодное дельце – три.

«При самом хорошем раскладе у меня еще 192 часа…»

Уволит – как пить дать, но молчать врач больше не может. Пусть все его усилия и разобьются о безжалостную действительность. Терять ему уже нечего.

Он будет пытаться: и те несколько дней или часов, что ему здесь остались, и после. 29 июля, в день увольнения, если оно не случится раньше, он выйдет отсюда в 23:59. Пересекая Атлантический океан, он всё еще будет пытаться.

Так он решил.

.

.

— Юрец, я после твоего вчерашнего массажа еле кости собрал, — недовольно проворчал Лев, взбираясь на тренажер, — А ты меня еще и на велосипед загнал! Совесть у тебя есть?