Проклятие лорда Фаула - Дональдсон Стивен Ридер - Страница 58

— О, проклятье! — простонал Кавинант. — Неужели я должен буду смириться с этим?

Зажав в руке керамическую бутыль, словно она была единственной в комнате надежной вещью, он направился к балкону.

Остановившись в проеме, он оперся о камень. За перилами балкона была пропасть глубиной в три или четыре сотни футов, уходившая к подножью гор. Он не отважился подойти к перилам; при одной мысли об этом в желудке похолодело, а голова закружилась. Но он заставил себя как следует рассмотреть окрестность, чтобы определить свое местонахождение.

Балкон находился на восточной стороне башни, и с него открывался вид на широкие равнины. Лучи полуденного солнца отбрасывали тень от мыса на восток подобно какому-то защитному средству, и в мягком свете позади тени равнины выглядели красочными и разнообразными. Голубоватые водоемы, вспаханные коричневые поля и первая зелень посевов перемешались друг с другом на огромном пространстве, а между ними на юг и на восток бежали, серебрясь на солнце, нитки ручейков. На полях выделялись скученные пятна деревень, образуя тонкую паутинку жилья; пурпурный вереск и серый папоротник орляк широкими полосами уходили на север. Справа виднелась река Белая, извивающаяся в направлении Тротгарда.

Этот вид напомнил ему о том, как он попал сюда — о Морестранственнике, об Этиаран, о духах, о Барадакасе и об убитом вейнхиме… Головокружительные воспоминания, вращаясь спиралью, поднимались к нему от подножий гор. Этиаран обвинила его в причастности к убийству духов. И все же она отреклась от своего справедливого желания возмездия, от своей справедливой ярости. Он принес ей столько горя… Кавинант вернулся в комнату и, обессиленно, сел за стол. Руки его задрожали так сильно, что он не мог отпить из бутылки. Он опустил ее на стол, стиснул кулаки и прижал костяшками пальцев твердое кольцо, спрятанное над сердцем.

— Я не стану думать об этом.

Тяжелые морщины, словно от искривленного черепа, собрали его лоб в глубокие складки.

— Я не Берек!

Он сидел так до тех пор, пока биение в воздухе крыльев тревоги не стало затихать, а холод в желудке — постепенно таять. Тогда он развел онемевшие пальцы. Не обращая внимания на их невозможную чувствительность, он принялся есть.

На столе он нашел в изобилии холодное мясо, разнообразные сыры, фрукты и черный хлеб. Ел он неторопливо и осторожно, словно кукла, выполняющая команды помимо своей воли, пока не насытился. Затем он снял одежду и стал мыться, тщательно натираясь и внимательно рассматривая свое тело, чтобы убедиться, что на нем нет никаких повреждений. Разобрав приготовленную для него одежду, он наконец облачился в бледно-голубой халат, но перед тем, как запахнуть его, убедился, что кольцо спрятано надежно. Затем с помощью ножа Этиаран он осторожно побрился. После этого, все так же механически, выстирал в ванне свою одежду и развесил ее на спинках стульев, чтобы она просохла. Все это время его мысли двигались в одном и том же ритме:

Я не буду…

Я не являюсь…

Пока он занимался всем этим, над Ревлстоном к западу поплыл вечер, и, когда с делами было покончено, Кавинант поставил стул в проем балконной двери так, чтобы он мог сидеть и смотреть на сумерки, не видя высоты своего нахождения. Но тьма, казалось, изливалась из неосвещенной комнаты позади него в широкий мир, словно его покои были источником ночи. Вскоре пустое пространство за его спиной, казалось, заполнилось до отказа пожирателями падали.

Кавинант в глубине сердца чувствовал, что превращается в безумца, чтобы избежать своего сна.

Стук в дверь, словно пружина, подбросил его в воздух, и он рванулся к двери сквозь тьму, чтобы ответить на него.

— Войдите… Входите!

В мгновенном замешательстве он начал искать ручку, которой здесь не было. Затем дверь отворилась и яркий свет ворвался в комнату, ослепив Кавинанта.

Сначала все, что он видел, было три фигуры: одна у противоположной стены коридора, а две — прямо в дверном проеме. Один из пришельцев держал в обеих руках по горящей лучине, другой — чаши с гравием. Этот ослепительный свет превратил обычное освещение коридора в полутень, откуда и надвигались на Кавинанта эти две огромные фигуры. Он отступил назад, часто мигая.

Словно приняв его отступление за приглашение, двое вошли в комнату. Из-за них раздался голос, до странного одновременно грубый и мягкий:

— Можно войти? Я — Лорд Морэм…

— Конечно же можно, — перебил его более высокий из двоих мужчин голосом, ослабевшим и надтреснутым от старости. — Ему нужен свет, не так ли? Тьма иссушает сердце. А как он получит свет, если мы не войдем? Конечно, если бы он знал что-нибудь, он мог бы позаботиться о себе сам. Разумеется. А ему не слишком часто придется с нами встречаться. Чересчур много дел. Надо еще уделить внимание вечерней службе. У Высокого Лорда, возможно, будут еще указания. Мы и так опоздали. Потому что он ничего не знает. Разумеется. Но мы быстры. Тьма иссушает сердце. Обратите внимание, молодой человек.

Мы не можем позволить себе вернуться только для того, чтобы избавить вас от мрака.

Пока этот человек говорил, выталкивая слова, словно ленивых слуг, из своей груди, глаза Кавинанта привыкли к свету. Стоящий перед ним более высокий человек превратился в прямого, но древнего старца с узким лицом и бородой, висевшей наподобие изорванного в клочья флага почти до самого пояса. Одет он был в плащ жителя настволья, а его голову украшал венок из листьев. Его спутник был почти мальчиком. Юноша был одет в коричневый наряд жителей подкаменья, а на плечах у него красовалось вытканное голубыми нитками некое подобие эполет. Его чистое, веселое лицо, обращенное к старцу, улыбалось, и эта улыбка выражала и веселье, и любовь. Пока Кавинант разглядывал эту пару, человек сзади них тоном увещевания произнес:

— Он гость, Биринайр.

Старик замолчал, словно вспоминая правила хорошего тона, и Кавинант посмотрел на Лорда Морэма. Лорд был худощавым мужчиной ростом приблизительно с Кавинанта. Одет он был в длинный хитон глубокого голубого цвета, подвязанный черным как смоль поясом, и в правой руке он держал длинный посох.

Затем старик откашлялся:

— Ну, что же, хорошо, — засуетился он. — Но на все это нужно время, а мы опаздываем. Пора уже готовиться к вечерней службе. И приготовления для Совета. Разумеется. Вы — гость. Я — Биринайр, хайербренд учения лиллианрилл и хатфрол Твердыни Лордов. Этот ухмыляющийся щенок Торм, гравлингас радхамаэрля и тоже хатфрол Твердыни Лордов. Теперь слушайте.

Походкой, исполненной достоинства, он направился к кровати. Над нею к стене была прикреплена подставка для втыкания факела.

Биринайр сказал:

— Это сделано для таких же несведущих молодых людей, как вы, — и сунул в подставку горящий конец одной из лучин. Пламя потухло, но едва он вытащил лучину, оно тотчас вспыхнуло вновь. Он установил в подставке лучину незажженным концом и, пройдя через комнату, установил на противоположной стене вторую лучину.

Пока хайербренд занимался этим делом, Торм поставил одну из чаш с гравием на стол, а другую — на подставку возле раковины.

— Когда захотите спать, накройте их, — сказал он чистым голосом.

Покончив со своим занятием, Биринайр сказал:

— Тьма иссушает сердце. Берегись этого, гость.

— Но учтивость подобна глотку из горного потока, — пробормотал Торм, улыбаясь словно бы какой-то скрытой шутке.

— Это так, — Биринайр повернулся и вышел из комнаты. Торм задержался, подмигнул Кавинанту и прошептал:

— Он не так уж строг, как вам могло показаться.

Затем он тоже исчез, оставив Кавинанта наедине с Лордом Морэмом.

Морэм закрыл за ними дверь, и Кавинант мог теперь как следует разглядеть одного из Лордов. У Морэма были изогнутые чувственные губы, на которых сейчас играла улыбка симпатии к хатфролам. Но эффект, порождаемый улыбкой, уравнивался взглядом глаз. Это были опасные глаза — серо-голубые с золотистыми крапинками, которые, казалось, проникали сквозь любое лицо до самого мозга преднамеренности, — глаза, которые как бы сами скрывали нечто значительное и неведомое, будто Морэм был способен застать врасплох саму судьбу, если бы он оказался у последней черты. А его прямоугольный нос, расположенный между опасными глазами, был подобен рулю, направляющему его мысли.