Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история - Костин Константин Константинович - Страница 72

«Нач. Пасп. Стол… а».

Вот и еще одна буковка легла на положенное ей место.

Уф. Полдня убил на вырезание этого треклятого штампа. Сначала я собирался, как представлял себе — вырезать все буквы штампа прямо на толстой резинке каблука. Изначально я вообще планировал по проверенной схеме — из ластика, но такого большого ластика, чтобы на нем вместился целый штамп, я не нашел. Пришлось брать каблук, вырезать на нем… и тут, к счастью, скорее рано, чем поздно, до меня дошло, что если я запорю хоть одну буковку — придется начинать все по новой. А я запорю, я себя знаю. Поэтому я пошел по другой схеме — каждую букву вырезал отдельно и наклеивал резиновым клеем, желтый пузатый тюбик которого купил в магазине хозтоваров. Теперь у меня в комнате воняет клеем так, что того и гляди придут фиолетовые гоблины[4], весь стол завален кусочками бумаги и обрезками резины, а спина болит так, как будто я весь день провел на лесоповале. С другой стороны — если штамп будет неаккуратным, то мне придется провести на лесоповале чуть больше, чем один день…

Ну что там, клей подсох?

Я смазал штамп чернилами и шлепнул на бумагу, на которой и так уже толпилось множество маленьких фиолетовых буковок. Так… Ага…

Палочка в букве «Ы» в слове «ВЫПИСАН» не пропечаталась, похоже, слишком низко наклеена… В букве «О» в слове «Отдел» — небольшой зубчик сбоку… И в букве «а» в слове «стола» — не виден хвостик.

Ох-хо-хо…

Осторожненько срезаем бритвой зубчик, срезаем запоротые буквы, вырезаем по новой…

Ну вот, теперь, вроде бы — то, что надо. Только ты посмотри внимательнее еще раз. И еще. И еще. Точно все соответствует?

Точно.

Теперь можно… Нет, не ляпать его в паспорт. Рано. Попадись я сейчас кому с этим штампом — и как я объясню его появление? Телепортом? Неет, мне нужно сначала свинтить из общежития на недельку-другую, типа уехал, и только потом ставить штамп.

Уф. Я положил свое поделие на подоконник, досыхать, свернул кулек из газеты и принялся собирать в него обрезки, крошки, куски резины… Все бумажные следы работы я мелко порвал, сложил в пепельницу и сжег.

Так… Чисто? Чисто. Осталось только сам штамп спрятать. А то придут дяденьки в красных фуражках, постучать в дверь — а у меня тут готовая статья лежит.

В дверь постучали.

[1] От стереотипной присказки «таки да» или «таки», которую, имитируя еврейский разговор, вставляют в тему и не в тему

[2] Сапожниками в СССР пятидесятых очень часто были ассирийцы.

[3] Доброе пожелание на арамейском, языке, на котором говорят ассирийцы. По смыслу «Всего доброго», дословно — «Живи вечно»

[4] Намек на шутку «Я красил полы в комнате с закрытыми окнами. Но потом пришли фиолетовые гоблины и сказали, что окна лучше открыть».

Глава 56

Сердце с силой ударилось о ребра изнутри, раз и другой, как будто попыталось сбежать менее банальным путем, чем через пятки.

Ноги ослабли, став натурально ватными. Можно сколько угодно мысленно готовиться к тому, что за тобой придут, но когда придут на самом деле — ты нифига не будешь готов.

Взгляд заметался, как любовник по пустой спальне.

Бумага? Вся сгорела, пепел перемешать!

Обрезки резины в кульке? Не улика, не улика!

Самодельный штамп на подоконнике? О, вот это улика из улик, при наличии его — можно пепел и не мешать, на него все равно никто не взглянет.

Стоп.

С чего я вообще решил, что это за мной… в смысле, что это из милиции, из КГБ, из органов, в общем? Я, кажется, нигде не светился, не палился, чтобы связать меня с украденным на другом конце страны паспортом или с попяченными на пляже штанами — это надо быть ясновидящим Шерлоком Холмсом.

Может, это просто кто-то соль ищет? Ага, почти в полночь. Хотя… В студенческих общежитиях жизнь не останавливается никогда, ко мне, в прошлом мире, один раз постучались в три ночи спросить, нет ли у меня сырых куриных яиц.

Стук повторился. Аккуратный, вежливый, совсем не похожий на грохот сотрудников внутренних органов — которые, надо сказать, грохочут не из желания напугать, а чисто по практической надобности, потому как вежливый стук можно и не расслышать.

— Кто там? — спросил я с замиранием сердца, подойдя к двери.

— Ершан… — почти прошептали из-за нее.

Ершан! Ты… ты… нет, ты не олух царя небесного, ты из тех личностей, которым не придумали приличных названий.

Я же забыл! Забыл про то, что обещал прийти к Нитке!

— Подожди секунду, я штаны натяну!

— А, ты уже спать лег… — судя по помрачневшим интонациям, Ланита собралась уходить.

— Нет! Стой!

Я в несколько быстрых движений завернул штамп в бумажный листок — его бы еще скотчем для верности обмотать, эх, где тот скотч…[1] — вместе с кульком с резиновым мусором швырнул его в вещмешок, и прыгнул к двери, грохоча ключом.

Не ушла.

— Ты говорил… Что придешь…

Нита комкала в руках белый платок. Она ждала моего прихода, а я, я все забыл…

Меня загрызла совесть. Девчонке и так тяжело, а тут еще единственный человек, на которого она могла бы опереться, продинамил.

— Прости, пожалуйста, Нита. Я тут занялся одной вещью… И потерял счет времени.

Почти не соврал, кстати.

— А это тебе.

Ланита недоуменно посмотрела на протянутую ей зеленоватую бутылку лимонада. С маленькой полукруглой этикеткой у горлышка, на которой было написано «Ситро». Посмотрела — и засмеялась.

— Я решил, что дарить цветы — как-то глупо, — пожал я плечами.

— И пошло, — кивнула она, — И… и глупо. Моей соседке один кавалер… твой сосед, кстати…

Арман, значит, уже пошел окучивать абитуриенток.

— …принес цветы. Она потом их в вазочку поставила, понюхала и сказала: «Лучше бы он кусок сала принес. Цветы постоят и завянут, а я есть хочу».

Надо будет намекнуть нашему казанове на беспроигрышный вариант ухаживания за студентками.

— Я подумал, что покушать у тебя есть, от алкоголя ты отказалась, а угостить тебя чем-то я хотел. Ну и… вот.

Я протянул ей лимонад и достал из-за спины газетный кулек с вишнями.

Вишни, на мой избалованный супермаркетами вкус, были мелкими и кисловатыми. На вкус Ланиты, впрочем, тоже. Она рассказала, что у нее на родине, в некой неизвестной мне Талани, вишни гораздо крупнее. Примерно с… Ну, в то, что вишни в этой самой Талани величиной с кулак, я, конечно, не поверил. Даже с кулак Ланиты. А в то, что они при этом слаще меда — я не поверил тем более.

Мы сидели в ее комнате на кровати, ели вишни, плевали косточками, пили лимонад и болтали о всякой ерунде. Я, например, подкалывал ее хвастливыми техасскими анекдотами. Ну, знаете, из тех, где говорится, что в Техасе соловьи поют басом, а комары такие здоровенные, что их ловят мышеловками. Естественно, не упоминая Техас, а говоря о том, что это все творится в ее Талани.

— Комаров — мышеловками? На такую мелочь у нас и внимания не обращают — мы капканы ставим.

— А вишен, десятка на дюжину хватает?

— Бери больше: три штуки — уже десяток!

Мы засмеялись. Кровать под нами тихонько заскрипела, но ни Нита, ни я не обращали на это внимания. Как и на то, что мы сидим бок о бок на одной кровати, прижавшись друг к другу.

— У нас на Талани все самое лучшее! — гордо заявила Ланита, в глазах которой плясали то ли искорки, то ли чертики — Самый вкусный борщ, самое жаркое солнце…

— Эй, у нас в Талгане солнце тоже не морозит!

— У вас оно горячее, а у нас — жаркое! Самая плодородная земля, такая, что весной спички рассыплешь — осенью поленья собираешь! Самые быстрые кони, самые смелые воины, самые красивые девушки…

Ланита осеклась, явно считая, что к ней это не относится. Чертик на моем плече вместе с ангелом дружно заорали: «Давай!».

— Я вижу, — сказал я, наклонился и поцеловал ее.

Нет, не в губы, это был легкий, почти дружеский поцелуй в щечку.

Ланита замерла.

И второй поцелуй тоже был дружеским. А третий — уже не совсем. А четвертый — совсем не.