Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история - Костин Константин Константинович - Страница 46

— Здрасьте!

Я лениво посмотрел поверх заброшенных на спинку кровати ног в сапогах на того, кто вошел в мою комнатку в общежитии.

Девчонка. Молодая — это все же студенческое общежитие. Волосы выкрашены в тот неописуемый желтовато-блондинистый цвет, который обязан своему рождению не дезоксирибонуклеиновой кислоте, а перекиси водорода[3]. Волосы завиты мелким бесом, так что напоминают золотое руно. Но взгляд у девчонки — а на вид ей лет двадцать, не больше — вовсе не овечий, а наоборот, живой и пройдошливый. Цветное ситцевое платье, судя по виду — старенькое, застиранное, плотно так облегает формы незваной гостьи.

— Здрасьте, — вежливо ответил я.

— А вы знаете, что ноги в обуви класть на кровать негигиенично?

Я ж говорю — пройда[4].

— Знаю, — кивнул я.

— А зачем тогда положили?

— В царской армии старые солдаты рекомендовали молодым, после долгого пешего похода, полежать на земле, подняв ноги вверх. Чтобы кровь отлила, и ноги не болели.

— А вы в царской армии служили, дяденька? — сверкнула зубами блондинка.

— Не угадала, тетенька.

Та снова хихикнула.

Ой, какое подозрительное хихикающее эхо раздалось из коридора! А что вы хотели, батенька, заселились в общежитии, где все друг дружку знают, живете один, в давно заброшенной комнате, ни с кем не знакомитесь, да еще и хотите, чтобы никто не заинтересовался? Студенты — народ молодой, дружелюбный, бесцеремонный, вот соседки и выпихнули самую активную на разведку, разузнать, кто это там такой живет, да чем дышит.

— Читал я про это, в книге… не помню, кого… не помню, про кого…

Так-то помню, конечно, про этот способ было сказано в книге Раковского «Суворов». Вот только нет в этом мире ни Раковского, ни Суворова… И книга эта — неизвестно, написана ли…[5]

— Ты, тетенька, ко мне зачем заглянула-то?

— Спросить хотела.

— Спрашивай.

— У вас соли нет?

— Нет.

— А сахара?

— Нет.

— А хлеба?

— Нет.

— А…

— Тоже нет.

— Я же еще ничего не спросила!

— А у меня ничего и нет, — я встал с кровати, — Я приехал поступать из Талгана, а меня, этта, еще в поезде обокрали. Так что нет у меня ничего, кроме того, что на мне.

— Как нет?! — ахнули за дверью, и в проем высунулась еще одна девичья головка, на этот раз темненькая, — А как вы живете?

— Да вот так и живу, — я показал объеденный до половины батон, — Чем могу, тем и питаюсь.

После этих слов в мое обиталище ворвался вихрь.

Поначалу мне показалось, что ко мне в гости нагрянула вся женская половина общежития, но потом, когда вихрь успокоился и опустил меня на землю в одной из соседних комнат, оказалось, что состоял он всего-то из трех девчонок, как оказалось — третьекурсниц Текстильного института, в общежитии которого я, как оказалось, жил.

Несчастный я был почти насильно накормлен супом, напоен чаем, расчесан и причесан, после чего остаток вечера я провел в приятной беседе за чаем со своими новыми знакомыми.

Мара, Кара и Лалина. Мара — это та блондинистая пройда, Кара — не менее шебутная темненькая, а Лалина — суровая, как Нонна Мордюкова деваха в сером пиджаке.

Девчонкам было интересно про меня все, от Талгана — жители которого в этих краях были се же большой редкостью, до обстоятельств того, как я оказался без денег и вещей. Я честно пытался все это рассказать, но сытый желудок неутомимо намекал, что мне надо принять горизонтальное положение, причем, несмотря на наличие аж трех девчонок — в одиночку, потому что на дворе уже без пяти минут поспать.

Я торжественно поклялся, что приду завтра в гости, благо завтра — суббота и все-превсе про себя расскажу, но вот именно сегодня с разговорами — все. Если они, конечно, не хотят выбирать между «тащить меня на себе до моей комнаты» и «уложить спать на кровать одной из них». Мара хихикнула и сказала, что есть третий вариант, включающий в себя чайник и холодную воду из-под крана, но девчонки все же смилостивились и отпустили меня «домой».

Где я вырубился, еле успев раздеться и лечь.

И проснуться посреди ночи, чтобы подскочить на кровати с ошарашившей меня мыслью.

Как я собираюсь сдавать вступительный экзамен по химии, если я НЕ ЗНАЮ ХИМИЮ?!

[1] Соломон Рафаилович Мильштейн (1899–1955) — заместитель министра МВД УССР, выдвиженец Л.П. Берии, арестован после ареста своего патрона, впоследствии расстрелян.

[2] Герой вспоминает популярную легенду (озвученную Серго Берия) о том, что, когда Мильштейна пришли арестовывать, он, вместо того, чтобы сдаться, отстреливался и был убит (а не расстрелян)

[3] Герой таким сложным путем намекает, что перед ним не натуральная блондинка, а крашеная.

[4] Пройда — пронырливый и ловкий человек.

[5] Книга Леонтия Раковского «Генералиссимус Суворов» была издана в СССР еще в 1949 году.

Глава 32

Водород, гелий, литий, бериллий, бор, углерод, азот, кислород, фтор, неон, апатит, ортоклаз, кварц, топаз, корунд, алмаз… тьфу ты.

Сбился.

Я и так не всю таблицу Менделеева помню наизусть, а только примерно до криптонита… тьфу, криптона…[1], так еще и таблица твердости влезла[2]. В свое оправдание могу сказать только то, что я плохо спал ночью.

Во-первых, у меня заболел живот, его крутило и резало так, как будто добрые девочки решили меня отравить. Хотя, скорее всего, все дело в том, что я плотно наелся после достаточно продолжительного голодания. Как еще заворот кишок не получил… Осторожнее надо, батенька.

Во-вторых же, когда мне все же удалось окончательно забыться сном, мне — да, во сне — пришла в голову пугающая мысль, после которой я почти и не спал.

Мне надо сдать экзамен по химии. И я помню школьный курс химии, я его относительно недавно проходил, причем вовсе не мимо, химия мне нравилась — пусть не столько химия, сколько учительница по химии… впрочем, ладно, не будем об этом… — так что, как мне казалось, перед экзаменом достаточно будет освежить в памяти знания. Так я подумал — и выкинул химию из головы, погрузившись в более насущные проблемы.

Но ведь я знаю НАШУ химию. А не здешнюю. Этот мир, порождение излишне богатой фантазии… ладно, ладно, этот мир, какая бы там фантазия его не породила, отличается от нашего тем, что в нем поменялись все имена собственные. А в химии, знаете ли, очень много завязано на имена собственные. Таблица Менделеева здесь наверняка отсутствует, вместо нее — таблица какого-нибудь Хрендитяпкина. И я завалюсь на самом элементарном вопросе «Кто является создателем периодической таблицы элементов?» Причем преподаватель будет искренне считать, что он меня вытягивает, бросает мне круг спасения, так сказать. А получится якорь спасения, чтобы тело течением не унесло. Если продолжить метафору.

Что делать? И ведь в библиотеку не попадешь — суббота же[3].

К счастью утром меня все же немного отпустило, и я вспомнил, что живу в общежитии. Где, в частности, есть три — как минимум — замечательные девушки, которые не откажут в помощи.

Девчонки не подвели. Вернее, девчонка в единственном числе: две из них с утра пораньше куда-то убежали, в комнате осталась только шкафообразная Лалина. Кстати, если с нее снять пиджак — нет, я не снимал с нее пиджак! И вообще ничего не снимал! — то она переставала походить на шкаф и начинала походить… кхм… на лошадь. Впрочем, то, что она не в моем вкусе — не ее вина, правда? Мой вкус — не эталон, знаете ли. А так Лалина была девушкой доброй и хорошей. Плохая не побежала бы по комнатам, чтобы найти школьный учебник химии для полупостороннего человека, верно? Так что я извинился перед ней, за то, что обидел, сравнив с лошадью. Мысленно, конечно. Мысленно обидел — мысленно и извинился.

Итак, учебник…

Я уселся, подогнув ноги на кровати в комнате девчонок… Лалина мне разрешила. Да, я спрашивал разрешения. Нет, сначала спросил, а потом влез на девичью кровать. Не В девичью, а НА девичью!