Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история - Костин Константин Константинович - Страница 37

— Давай, — быстро среагировал обитатель купе, кивая вверх.

Я взлетел по полкам на третью, багажную, под самым потолком. Прижался к стене и прикинулся ветошью.

Несколько минут тревожного ожидания… Лязг двери… Голос, спрашивающий билет… Спокойный ответ моего спасителя… Еще пара часов (ну или мне так показалось от нервов)…

Гудок.

Вагон дернулся и плавно двинулся, набирая скорость.

Получилось.

[1] В скандинавской мифологии — корова, которая выкормила своим молоком великана Имира, первое живое существо на свете, из которого потом была создана вся вселенная.

[2] Вор, крадущий стиранное белье

[3] Вор, крадущий ручную кладь

[4] Вор, специализирующийся на продуктах. Нет, не ради щекотания нервишек, и не от голода. На продажу.

[5] Вор, крадущий на вокзалах. А вы о чем подумали?

[6] Фраз принадлежит не Диогену, а мало (в наше время) известному древнегреческому мудрецу Бианту. Кстати, относится она не к барахлу, а к знаниям, мол, все имущество мудреца, это его мудрость, а она всегда с ним.

Глава 24

— Значит, говорите, в деревне жили?

— Ага, совершенно верно.

— Работали кем или просто учились?

Я с любопытством взглянул на товарища Птичкина. Ареса Телепанормаевича… дал же Бог отчество! Вернее, не Бог, конечно, а отец. А тому это заковыристое имечко досталось тоже не от Бога, а от его представителя на земле: по словам Ареса Телепорно… тьфу ты… Телепаранор… Птичкина, короче, — священник в деревне, где крестили его отца, тем, кто приносил ему денежку, выбирал из святцев[1] нормальные имена, а тем, кто не приносил — в силу скупости ли, или как, в случае с Птичкинымы, в силу бедности — тем доставались вот такие вот.

— Работал, конечно. Летом же, этта, в школе не учатся, так как же не работать-то?

Спасибо незапомнившийся мне автор книжки «На берегах Аргая», из которой я и почерпнул эту информацию. А то запнулся бы: «Работают школьники-талганцы или не работают? Какой ответ правильный?» — и хана.

Что-то уж больно въедливы вы, товарищ Птичкин, уж больно ловко вытягиваете информацию обо мне, да еще и вот такими повторными вопросиками. Ты же уже спрашивал, жил ли я в деревне, зачем уточнять?

Что ж, в эту игру можно играть и вдвоем…

— А вы где служили?

Показалось? Или в глазах моего собеседника и вправду на мгновенье мелькнула какая-то тень.

— Ну что вы, нигде я не служил, с чего вы взяли? — искренне улыбнулся он.

— Показалось так. Спрашиваете прямо как на … на беседе в милиции.

Следи за языком, Ершан. А то чуть не ляпнул «…как на допросе». Хотя ощущения, надо признать, очень похожи.

— Ах, вопросы! Прошу прощения, если смутил вас — это у меня профессиональное.

Я поднял бровь. Угадал, что ли?

— Нет, не угадали, — прочитал мою мысль по лицу Птичкин, — я — писатель.

— Это не вы, случайно, написали «На берегах Аргая»?

А вдруг и вправду он? Неудобно получится… Страшно неудобно.

— Нет, это не я. О такой книге, честно говоря, и не слышал вовсе. Про Талган?

— Да.

— Нет, я в Талгане не был ни разу. Я все больше по западным и южным краям страны…

А Талган — где? Ах, да… Здесь же все наоборот, и юг там, где у нас север.

— … «Черные крыши», «Лесной шум», «Живое серебро», «Огненный вал» — не читали?

— Прошу прощения…

— Не расстраивайтесь. Я не самый известный писатель, есть те, кто гораздо лучше меня…

Разговор плавно свернул с личности одного самозваного уроженца Талгана на личность писателя средней руки. Чего я и добивался.

До столицы остались считанные часы — прибываем в 06:36 — солнце еле-еле взошло, я стою в тамбуре, курю папироску, стрельнутую у какого-то солдата, и думаю о жизни.

Нет, не о том, что мне приходится вести жизнь какого-то нищего побирушки, хотя именно ее мне и приходится вести.

С писателем Птичкиным мы провели несколько часов интересной и увлекательной беседы. И это не сарказм, мне и вправду было интересно. Помотала его жизнь, однако… В смысле: помотала его жизнь, этта. Я же талганец, а не чукча, верно?

Но, несмотря на всю интересность этой беседы — из спального вагона пришлось сваливать. Слишком, так сказать, чистое место, не для бородатой деревенщины в мятых штанах, вроде меня. Нет, никто, конечно, не прогнал бы меня взашей только потому, что я не корреспондирую с чистотой вагона — даздесь не только скатерки на столах, даже вазочки с цветами есть! — просто… Не выгляжу я как человек, который может позволить себе билет в спальный. И бродя по нему, я нарываюсь на вопросик «Ваш билет!».

А вот билета-то у меня как раз и нет…

Поэтому я убрел в плацкартные вагоны, где и принялся бродить среди более простецкой публики. Честно говоря, я и среди них выглядел как бомж в супермаркете, но хотя бы не в театре.

Закрылся в туалете одного из вагонов и помылся. Весь, целиком. Поэтому времени это заняло много и на выходе меня ждало несколько недовольных граждан, но я быстро свинтил от них в соседний вагон. Где подсел то к одной компании, то к другой.

Так-то я в жизни бы не стал навязываться незнакомым людям, но голод — не тетка, а у советских людей в любой вселенной есть обычай: сел в поезд — начинай есть. И все эти запахи вареных яиц, копченого мяса, огурцов, арбузов, бананов — резали мой желудок, как осколками стекла. Поэтому я не выдержал, выбрал группу, показавшуюся мне наиболее подходящей, и робко попросил покушать. Да, мне было стыдно.

Компания из пяти веселых ребят оказалась геологами, возвращающимися из экспедиции. «Оказалась», потому что из-за внешности одного из геологов, похожего на молодого Гайдая, такого же высокого и тощего, да еще и в очках а-ля Шурик, мне показалось, что это — фольклористы. Нет, оказалось, геологи, в какой-то неизвестной мне пустыне искали газ. Потому что неподалеку одно месторождение газа уже нашли и страна и партия сказали «Где одно — там и еще десять! Ищите!». Вот прям так, чтобы сразу — не нашли, но набрали проб и образцов пород, которые нужно исследовать на предмет того, не указывают ли они на признаки газа. Ребята даже пытались мне объяснить, в чем именно была суть поисков, но мне все эти антиклинали, синклинали, ловушки, коллекторы, покрышки[2] ничего не говорили, я же не геолог.

На типовых геологов, какими они мне представлялись, крепких мужиков с бородами, в свитерах и в энцефалитках[3], ребята и вовсе не походили. Тощий «Гайдай», больше похожий на студента-ботаника, второй, тоже тощий, но более жилистый, третий, по комплекции более соответствовавший образу советского геолога и похожий на гарпунера Неда Ленда[4] в исполнении Владимира Талашко[5], не носил бороды. Вернее, сейчас не носил — видимо, в экспедиции она у него была, а сейчас он ее, несколько не подумав, сбрил, и теперь красовался лицом, дочерна загоревшим сверху и бледным снизу. А другие два члена команды и вовсе были девушками: тощей и плоской девицей в круглых очках в стальной оправе, единственной, кому я не понравился, и очень красивой девушкой, с алыми пухлыми губами и обвораживающей фигурой. Испорченное мышление жителя 21 века не замедлило задуматься над тем, как геологи развлекались в экспедиции, где вокруг на сто километров — ни одной живой души, но обдумывать эту мысль я не стал.

И так понятно.

Что это не мое дело.

Геологи накормили меня до отвала — о чем я очень скоро пожалел, потому что желудок скрутило болью не по-детски — впихнули мне в дорогу несколько шариков твердого соленого сыра, величин с грецкий орех и кусок копченого мяса. На мой вопрос, не крокодилятина ли, очкастая мымра буркнула, что это там, в Талгане мы привыкли крокодилов коптить, а это — сайгачатина. Так что теперь в моих карманах обитали не только документы, ножик и ветер, а еще вкусняшки и десять рублей. Червонец, это не от геологов, а от Птичкина, всунутый перед расставанием.

Геологи спасли меня от проводницы, заинтересовавшееся, что это за личность тут обитает, ей лично незнакомая. Заявили, что я их приятель из соседнего вагона, пришел в компанию. Впрочем, проводница и спросила не для скандала, а так, для порядка.