Ребёнок от сводного врага (СИ) - Дэй Каролина - Страница 41

— Черт! Пойдем!

Он берет меня на руки и уносит в сторону клиники, оставив отца лежать на мокром асфальте. Я не должна была рожать сегодня. Я не должна была слышать правду сейчас, когда на кону стоит жизнь моего малыша. Я не должна была входить в эту семью, связываться с Даном. Я не должна была любить его.

Но я люблю, и поэтому мне дико страшно, что будет дальше с нами.

Что произойдет с нашим малышом, который либо соединит нас, либо разведет навсегда…

Глава 35. Горькая правда

— Как она? — поднимаюсь со своего места, когда Виктория Андреевна подходит к нам.

— У Эльзы началась преждевременная родовая деятельность.

— Что значит преждевременная? — ошарашенно гляжу на врача, готовый убить на месте. — Скажите конкретнее, что с ней!

— Не повышайте голос, Даниил Григорьевич! — строго чеканит врач.

— Извините, просто… — запинаюсь, глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы успокоиться, потом только спрашиваю: — С ней все будет хорошо? А с малышом?

— Пока что все в порядке. Показатели в норме, рожаем по плану естественным путем. В скором времени ваш сын появится на свет.

— Что мне делать?

— Ждать.

В этот момент я готов расстрелять Викторию Андреевну за эту гребанную улыбку. Я переживаю, боюсь, что сделал что-то не так, пока мы с Эльзой шли обратно в клинику. Удивленное лицо врача не забуду никогда. До родов чуть меньше месяца, а мы пришли сейчас. Вдруг Эльза переволновалась? Вдруг я переборщил с признаниями? Да еще эта разборка с отцом на ее глазах.

Боюсь представить, что сейчас происходит с моей девочкой. Впервые в жизни мне страшно за чужую жизнь, впервые боюсь потерять кого-то важного. Раньше боялся лишиться матери, которая все равно внезапно ушла, но это чувство никогда не было таким острым, не раздирало мне глотку, как сейчас. Ходьба туда-сюда по коридору не помогает успокоиться.

Хочется пойти к ней, быть рядом, поддержать. Хочется знать наверняка, что с моей малышкой все будет хорошо. Но меня не пускают. Теперь я мечусь по коридору, как тигр в клетке. Шарахаюсь из стороны в сторону, строя всевозможные предположения. Неизвестность — самое ужасное чувство после страха. Но когда приходит ясность, все становится на свои места. Либо ты рад и готов разделить эти ощущения с близкими, либо зол и хочешь убить всех вокруг, в том числе и виновника этой самой злости.

Когда я узнал результаты анализов, то не смог сдержать эмоции. Ноль процентов родства. Мы не родственники. Сначала в груди появилась легкость и радость от этого факта, затем меня накрыло яростью и непониманием. Значит, отец обманул меня? Он подложил ложные документы? Или как?

В голове крутилось так много вопросов, но я хотел как можно скорее рассказать Эльзе правду. Она сказала, что будет на вечерней консультации и на курсах, поэтому освободится поздно. Если бы я не успел… Если бы не успел, не знаю, что случилось бы с моей девочкой, с моим сыном.

С нашим сыном…

В какой-то момент меня начинает мучить жажда. Не знаю, после скольких часов метаний я спускаюсь вниз к автомату с едой и обнаруживаю в коридоре перебинтованного отца. Ярость моментально обрушивается на меня с новой силой, перед глазами возникает красная пелена, на которой черными буквами написано: «Убить».

Я хочу искалечить его, причинить ту же боль, что и он мне. Чтобы каждый чертов день отец вспоминал о предательстве по отношению к родному сыну и ощущал эту чертову боль.

— Какого хрена ты тут делаешь? — выкрикиваю на весь коридор и подлетаю к отцу.

— Нам нужно поговорить. Тебе нужно узнать подробности.

Эта фраза заставляет опустить занесенный над отцом кулак. Лежачих не бьют, но мне абсолютно плевать на эту аксиому по отношению к отцу. Плевать на разбитую губу, на бровь, на повязку на голове, на корсет, который опоясывает его торс. Когда ему успели оказать первую помощь, да еще и в женской консультации? Этот вопрос остается риторическим.

Сейчас он не похож на моего родителя, скорее, на человека, который постоянно дерется на ринге. Точнее, огребает на ринге. Если нужно, пусть вызывает полицию, где зафиксируют его побои. Я ни о чем не жалею. Я мстил за нас, за мою девочку, за нашу боль.

Если бы у меня не было бинта на костяшках, я бы еще раз врезал отцу. Если бы не фраза, которой он остановил меня, я бы снова набросился на него. Но мне необходимо узнать все. Узнать правду, которую я так долго ждал. Сажусь дальше на один стул от него и… жду. Молча жду, когда на меня польется поток правдивых слов.

— О том, что вы не родственники, я узнал вчера, — начинает отец потускневшим голосом. На самом деле я впервые слышу этот оттенок. Обычно он либо строг, либо сосредоточен, либо расслаблен. Поникшие нотки ему не присущи. — Эльза не моя дочь, а ты не сын Роксаны. Я не знал об этом до вчерашнего дня.

— Правда? Тогда как объяснить наличие документов и твою связь с сестрой Марты?

Впервые за все время нахождения в стенах больницы я внимательно вглядываюсь в лицо отца и удивляюсь. Ни разу не видел, чтобы его глаза казались столь грустными и тоскливыми. Можно предположить, что я ошибаюсь, но нет — я видел этот взгляд в отражении зеркала, когда мы расстались с Эльзой. Отец уже не кажется таким уверенным и стойким. Он сломлен. Уязвим. Слаб.

— Мы познакомились с Роксаной в университете, — начинает он, глядя на свои ладони стеклянными глазами. — Я был аспирантом на факультете бизнес-школы, а она — молодой первокурсницей вместе с сестрой двойняшкой. Тогда мы с твоей матерью только поженились, она сильно нервничала из-за того, что не могла иметь детей. Скандалы и ссоры сильно влияли на меня, а Роксана оказалась рядом. Тогда я только принял винодельню, мне было не очень легко.

Он останавливается, но не для того, чтобы собраться с мыслями. Достает телефон из нагрудного кармана порванного пиджака и показывает фотографию белокурой девушки с прозрачно-голубыми глазами и приветливой улыбкой. Я видел ее фотографию, но в более зрелом возрасте. Сейчас создается ощущение, что на меня смотрит Эльза, только глаза ее немного косят.

— Роксана казалась неземной феей. Она выделялась среди толпы даже на фоне сестры, но при этом была непоколебимой и боевой. Мы закрутили роман после первого семестра, когда она осталась на пересдачу. Не знаю, в какой момент я был околдован ею, это было безумие, помутнение рассудка. Ты знаешь, каково это.

Знаю, отец. Знаю, что трудно удержаться от соблазна, трудно отпустить любимую или представить, что будет, если вы окажетесь не вместе. Но мы оказались.

— Я ушел из университета, весь ушел в винодельню. Мы проводили время вместе сутками напролет. Разговаривали, общались, любили друг друга, но затем…

Больно слышать, как отец изменял моей маме. Интересно, как она при этом себя чувствовала? Страдала? Плакала в подушку, пока отец развлекался со своей студенткой?

— Я узнал, что твоей маме удалось забеременеть, и хотел расстаться с Роксаной. Однако она тоже порадовала меня новостью: она тоже забеременела. Я обещал поддержку обеим, оплачивал счета и следил за их здоровьем. Роксана ни в чем не нуждалась, Марта всегда была рядом с ней, а я поддерживал твою маму. Они родили в один день в одном роддоме. Доктор сказала, что один из детей умер во время родов, задохнулся, запутавшись в пуповине. Меня съедало чувство вины перед твоей матерью. Мои измены, ее постоянные слезы, скандалы. Она так хотела стать матерью, что я уговорил врача подложить ей здорового ребенка. Но я не знал, что никого не подменяли.

Так…

Ничего не говорю, молча смотрю на отца и жду продолжения его исповеди. Стараюсь заглушить в себе бешеную ярость и злость на родителя. Всему свое время.

— После твоей тирады я позвонил акушерке, которая принимала роды. Она сказала, что твоя мать заподозрила неладное после родов и попросила сделать ДНК-тест между ею и тобой. Он составил девяносто девять процентов, но мне сообщили, что ребенка подменили. Не знаю, наверное, это была месть со стороны твоей мамы или иная причина.