Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл - Страница 60

Чтобы еще больше обезопасить свое положение, он стал членом Национальной гвардии, в силу чего ему даже пришлось выполнять кое-какие обязанности по несению охраны. Эту поддержку новому режиму маркиз оказывал в то время, когда большинство французов не ожидали ничего более радикального, чем мирный переход к конституционной монархии. Несмотря на членство в Национальной гвардии, основной спрос нашли его способности секретаря и литератора. Секция назначила Сада в комиссию по надзору за больницами, при этом роль маркиза в ней сводилась к протоколированию сделанных наблюдений. Его работа, в основном, выглядела очень заурядно: от него требовалось умение собственным языком изложить бюрократические решения, принятые другим человеком.

В секции Пик маркиз наконец добился определенного влияния в обществе и положения. Совершенно случайно семейство Монтрей оказалось в юрисдикции секции, но теперь они не обладали ни властью, ни силой и постоянно жили в страхе, что на них обратят внимание. Революция двигалась вперед семимильными шагами, и довольно скоро мадам де Монтрей вместе со своими домочадцами оказалась в положении, когда ей пришлось искать защиты у зятя, который напрасно взывал к ней о помощи в годы своего заточения.

Сад не заявил на них, но впоследствии активно вмешался в семейные дела. Обоих его сыновей мадам де Монтрей и Рене-Пелажи хотели бы отправить за границу. Молодые люди со временем могли бы вступить в ряды роялистов, находившихся в тот период в эмиграции. Родственник Сада, Луи-Жозеф де Бурбон, прилагал определенные усилия по их объединению. В назначенный час, они могли бы выступить в поддержку прусского вторжения во Францию с тем, чтобы восстановить королевскую власть в стране. В сентябре 1791 года маркиз узнал, что его старший сын, Луи-Мари, уехал за границу. Разгневанный, он пригрозил объявить семейство Монтрей врагами Революции, сочувствующими эмигрантам. Это соответствовало действительности, и Монтрей боялись исполнения угрозы, но Сад ничего не предпринял, ограничившись лишь предупреждением.

Стать пламенным памфлетистом и пропагандистом нового правопорядка маркизу помог случай. Свой первый революционный опус он создал после попытки бежать из Парижа, предпринятой Людовиком XVI и Марией-Антуанеттой в июне 1791 года. Обманув свою охрану, королевская чета и сопровождавшие их лица направились к германской границе и уже достигли Варенна, где их и схватили. Им не повезло, и побег не увенчался успехом, но сей инцидент стал поворотным пунктом в развитии революционных событий. Конституционного монарха доставили в Париж, где вскоре в качестве арестованного ему предстояло ожидать решения суда. Если бы Людовику XVI удалось сбежать, можно не сомневаться, что для подавления восстания в стране он призвал бы на помощь армии европейских государств. Когда короля столь бесславно вернули в столицу, Сад, воспользовавшись ситуацией, опубликовал «Обращение граждан Парижа к французскому королю». Данное сочинение не носило яркого обличительного характера, но тем не менее было исполнено укора. Маркиз обвинил монарха в подрыве веры, которую возлагал на него французский народ, но ни словом не обмолвился о том, что Франция может иметь иное политическое устройство, кроме конституционной монархии. Сад утверждал: в глазах Бога все люди равны, и король является первым среди равных. «Франция никогда не будет управляться никем, кроме короля. Но его правление должно быть согласовано с волей свободного народа, и он должен оставаться верным из закону».

В случае с неудавшимся побегом маркиз считал, что в сложившейся ситуации ответственность несли скорее королевские советники, чем сам Людовик XVI, для чьих ушей и предназначалось обвинение. Монарху теперь предстояло вновь завоевать любовь и доверие народа, который еще был в состоянии его простить. Все же Сад предупреждал короля: «Во Франции может быть только одна партия — партия свободы».

Жестокостям бурбонской монархии не могло быть места в новом веке разума. Об этих жестокостях Сад писал следующее: «Являясь порождением мрака, деянием рук Принца Тьмы, они существуют только в беспросветной ночи предрассудков, фанатизма и рабства. Но стоит вспыхнуть факелу философии, как они бледнеют, исчезая в его благотворном пламени наподобие тяжелых испарений осенней ночи, тающих с первыми лучами солнца».

Вскоре, как только старые формы предрассудков, фанатизма и рабства сменились на новые, более свирепые, эти клише революционной прозы зазвучали циничной пропагандой. Но в этой ситуации Сад скорее выступал в роли жертвы, нежели представителя притеснителей. Несмотря на то, что тон его обращения к королю лишен сухости бюрократических отчетов, не верится, чтобы осенью 1791 года он верил в свой оптимистический прогноз относительно будущей судьбы монархии. Но в ту пору смелый политический опыт, предпринятый народом, еще не перешел за черту безнадежности. Предвещать опасности — равносильно накликать их. Что касалось его публичных высказываний, то личная осторожность подсказывала маркизу сохранить поучительный тон на какое-то время.

Год с лишним спустя, в ноябре 1792, после самого жестокого кровопролития сентябрьской бойни, в своих «Соображения о способе применения законов» Сад все еще выступал проповедником революционной демократии. Но говорил он и спорил в соответствии с инструкциями, полученными от активистов секции Пик. Теперь восхвалял тех, кто в августе отнял власть у более консервативных революционеров. Деятельность новых лидеров положила конец монархии и два месяца спустя привела к казни короля. Взгляды Сада на правление совершенно не совпадали с конституционными идеями, которые он пропагандировал летом предыдущего года. Он пояснял, что при власти короля избранники народа являются простыми просителями, а при республиканском правлении долг представителей состоит в защите интересов своих избирателей. Не заручившись поддержкой тех, кто их избрал, они не имеют права издавать ни конституции, ни декреты. Избранники обличены полномочиями предлагать новые законы, причем, и предлагать их на рассмотрение народа, демократический выбор которого остается абсолютным.

Вторая работа Сада, как политического автора в секции Пик, носила довольно банальный характер. Он составлял «братские послания» в аналогичные комитеты, в свете усиливающейся тирании революционного режима призывал к охоте на врагов народа, выступал с категорическими заявлениями против увеличения армии, находившейся в Париже, до шести тысяч солдат. Подобное мероприятие легло бы тяжким финансовым бременем, и, как справедливо заметил маркиз, профессиональные военные силы с легкостью могут стать орудием контрреволюции.

Роль Сада как гражданина Революции носила предсказуемой ироничный оттенок. Его собственная репутация позволяла предположить, что он, воспользовавшись ситуацией и упиваясь законностью действий, начнет мучить и издеваться над жертвами гнета. Вместо этого его революционная деятельность ограничивалась производством материала, который большей частью даже не мог вызвать интереса. Действительно, чаще всего он работал под диктовку других. Выйдя на свободу из Шарантона в 1790 году, маркиз вскоре обнаружил, что наивысшее благо состоит в том, чтобы существовать независимо от других. Этой мыслью он поделился с Гофриди. Но возможности такого выбора Сад в скором времени лишился, когда Революция поставила превыше всего суровую обязанность подчинять свою волю воле коллектива. В жизни маркиза на смену интеллектуальной независимости пришла скука солидарности.

Из частных комментариев Сада видно, что наиболее сильное впечатление оказала на него сентябрьская резня 1792 года. Вслед за переворотом 10 августа и окончательным отказом от королевской власти, в Париже воцарилась анархия, справиться с которой городская Коммуна, похоже, не могла. Жестокость эта, скорее всего, оказалась вызвана чувством отчаяния и жаждой мести по отношению к тем, кто был готов защищать Революцию с помощью внешних сил, тем более, что прусские войска под командованием герцога Брунсвика взяли Верден и начали пробиваться к столице. В решительном порыве защищать город до последнего, Коммуна вооружила горожан. Но, как с некоторым опозданием выяснилось, многие парижане предпочли сводить личные счеты, а не оказывать помощь в защите столицы от захватчиков.