Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл - Страница 39


39
Изменить размер шрифта:

Неприятными последствиями работы горничных в Ла-Косте, как намекнула мадам де Монтрей аббату де Саду, стали беременность, бичевание и содомия. Захлебывающейся радости героев «120 дней Содома» пришлось омрачиться банальностями обыденной жизни в Ла-Косте. Нанон забеременела, хотя искренне утверждала, что обязана этим собственному мужу. Кроме того, две служанки просто сбежали, что для вымышленного мира крепости Силлинг являлось совершенно недопустимым. Стены Ла-Коста не могли удержать решительно настроенных молодых женщин. Как бы то ни было, с восточной стороны замка имелся открытый двор с подъездной дорогой и двумя воротами. Имея на себе следы последних мучений, беглянки прибыли — одна в Соман, вторая — в Кадрусс. Их родители начали судебное преследование Сада. В Ла-Кост пригласили семью секретаря, и те увезли парня домой.

Из всех персонажей, занятых в драме, разыгравшейся той зимой в Ла-Косте, десять лет спустя на страницах «120 дней Содома» появилась только Аделаида, представшая в образе дочери склонного к инцесту президента де Курваля, который в начале романа выдает ее замуж за банкира Дюрсе. Ее портрет и поведение дают представление о зимних развлечениях гарема Сада.

«Двадцати лет, маленькая и стройная, хрупкого, изящного телосложения с прекрасными светлыми волосами, она выглядела идеальным объектом для картины. В ней угадывалось нечто интригующее, некий ореол чувственности, исходивший от каждого ее члена и делавший ее настоящей героиней романа. Голубые глаза казались необычайно большими и одновременно отражали нежность и скромность. Брови — длинные, узкие и хорошо очерченные — служили достойным украшением ее лба, не очень высокого, но столь благородного, что его смело можно было бы назвать храмом благопристойности. Она имела довольно узкий нос, несколько напоминающий по форме орлиный, узкие, но очерченные яркой красной каймой губы и довольно большой рот, несколько портивший столь безукоризненный небесный облик… Груди у нее были такие маленькие, что едва могли заполнить пространство охватывающей ладони, но совершенной круглой формы, очень твердые и хорошо стоящие. Они в значительной степени напоминали два маленьких яблока, принесенных шаловливым Купидоном из сада своей матери…

Живот гладок, как атлас. Восхищенное внимание неизменно привлекал небольшой холмик, едва покрытый светлым пухом, будто специально придуманный, чтобы служить перистилем храма Венеры. Вход в это святилище был настолько плотен, что, не исторгнув из нее крика, туда нельзя было даже вставить палец. Однако, благодаря президенту, бедное юное существо утратило девственность почти десять лет назад. В этом состоит ее правда здесь, но есть и другая сторона, которую еще предстоит обследовать. Как привлекал второй ее храм, какие сулил наслаждения, этот крутой изгиб спины, эта форма задних щек такой белизны и румянца! Все же эта красота обладала малыми пропорциями… Разведите эти восхитительные половинки, и вашему взору предстанет розовый бутон, раскрывающийся вам навстречу. Так невинен и чист, что другого такого розового цвета вам в жизни не увидеть. Но как плотен, как узок! Не без определенного труда смог президент исследовать эти глубины. Повторить этот свой подвиг ему удалось еще лишь один или два раза».

Подобно большинству описаний внешности персонажей, портрет Аделаиды содержит подробности и отличается яркой образностью, что явно свидетельствует о том, что она является отражением реальности той зимы в Ла-Косте, принявшей черты художественного вымысла. Однако в данном случае героиня не избежала ни одного из истязаний, и еще до конца романа ее предали казни.

В других отношениях фантазия и реальность совершенно не совпадали. В Ла-Косте давно не существовало гарема, и режим сексуальной тирании пал, чего не могло случиться на страницах прозы Сада. Все же отдельные моменты «120 дней Содома» словно являются отражением стоящей за ними действительности событий «Скандала маленьких девочек», имевших место зимой 1774—1775 года. В заключительной части романа, устав от прочих наслаждений, епископ соблазнился задом одной швейцарской девушки, девятнадцати лет от роду, в которой угадывается образ Готон. Она скорее относится к кухонной прислуге, чем к избранницам гарема. Когда герои завершают с ней свои дела, ее, порядком утомившуюся, снова отправляют на кухню для выполнения непосредственных обязанностей. В этот момент происходит единственный в романе эпизод неповиновения. Повара, угрожают, что, если господа будут посягать на домашнюю прислугу, прислуживать около плиты станет некому. Епископ, банкир, президент и герцог могут иметь в своем распоряжении пол-Франции и всех девушек на ее территории, но они скорее умрут с голоду, чем станут сами себе готовить. Суть социальной иронии, состоящей в том, что оргия аристократов могла быть сорвана бунтом кухонной прислуги, несет в себе ощутимый отклик событий в Ла-Косте и напоминает о непосредственном соседстве спальни Сада с комнатой швейцарской служанки.

Но за удовольствия «120 дней Содома» в скором времени пришлось расплачиваться. Весной и летом 1775 года маркиз впервые почувствовал, как против него ополчился почти весь свет. Преданной оставалась лишь Рене-Пелажи. Наряду с угрозами, исходившими от разъяренных родителей юных девушек, дошло до него порицание, высказанное дядей, аббатом де Садам, требовавшим изоляции племянника как человека с помрачившимся умом. С другой стороны, священника утомляло присутствие у него беглянки. Теперь, когда ее раны зажили, ему не терпелось поскорее избавиться от нее. Ему надоело ухаживать за ней и «проявлять внимание к людям, которые никогда не проявляли его по отношению ко мне, и с кем я больше не хочу иметь ничего общего». Его, однако, удалось убедить, чтобы девушка пожила в Сомане еще некоторое время и никто, кроме доктора, назначенного самой мадам де Монтрей, ее не осматривал. Президентша де Монтрей встревожилась, услышав, что в Сомане живет один безвестный врач, которого аббат де Сад мог пригласить для осмотра особы, находившейся на его попечении.

В апреле мадам де Монтрей настоятельно попросила Гофриди, дабы тот проверил, имелись ли у девушек следы плохого обращения, или все — не более чем «детские жалобы». Девушку в Сомане решили оставить на всякий случай, так сказать, подстраховаться. Что она говорила? Кому? Освободить аббата де Сада от ее присутствия посчитали возможным только с наступлением осени, когда непосредственная опасность уже не угрожала. Но даже и тогда ее передали под наблюдение Рипера, управлявшего от имени Сада имением в Мазане.

Враждебность мадам де Монтрей Сад пытался пресечь с первых моментов ее проявления. Он уговорил Гофриди написать ей о своем почтительном уважении к ней. То, что это не соответствовало действительности, ничуть не беспокоило его. Маркиз совершенно уверился в том, что причиной всех его несчастий являются Монтрей. Если бы их удалось заставить замолчать, ничего бы не пришлось бояться. Мадам де Монтрей снова занималась свойственной ей двойной игрой: с одной стороны, она подкупала очевидцев, кто мог бы свидетельствовать против ее зятя, с другой — старалась упечь его в такое место, сбежать откуда он уже не смог бы.

В начале апреля Сад покинул Ла-Кост, чтобы возобновить странствования по Франции. Судьба привела его в Монпелье, вероятно, когда он укрывался в фамильном поместье ма де Кабан, близ Арля. Вскоре маркиз снова очутился в Бордо, а затем — Гренобле. Эти путешествия сделали его мастером описаний авантюрного романа, что хорошо проявилось в «Жюстине» и коротких литературных произведениях с их точными зрительными образами места действия и уместностью деталей. Пока Сад отсутствовал, сплетни, обвинения и подкуп продолжались. У Нанон родился и умер ребенок. Она покинула Ла-Кост, прихватив с собой, по словам Рене-Пелажи, какое-то серебряное блюдо. Ее арестовали, согласно все тому же lettre de cachet и заключили в исправительное заведение в Арле. Той же осенью мадам де Монтрей заверили, что с Нанон провели беседу адвокат и хозяйка заведения. Та, хоть и обладала «острым язычком», но находилась под опекой тех, кто знал, как заставить ее «успокоиться».