Самозванцы - Шидловский Дмитрий - Страница 24

— Стой! Ты откуда и за каким делом? — грозно надвинулся он на историка.

— Чигирев Сергей, писарь постельного приказа, — ответил Чигирев.

Упоминание солидного учреждения заставило стрельца смягчиться, однако бдительности он не утратил.

— Ты с приказной грамотой али с поручением? — осведомился он.

— Не, я сам по себе, — признался Чигирев.

— Тогда извиняй, — надвинулся на него стрелец. — Пускать не велено.

— Да мне бы просто сенную девку боярыни Дарью, повидать.

— Велено до конца дознания никого с подворья не выпускать и не впускать, — прогудел стрелец и вдруг хитро, улыбнулся он: — А чего тебе до девки-то?

— Свататься хочу, — неожиданно сам для себя ответил Чигирев.

Часть 2

НЕВОЗВРАЩЕНЦЫ

ГЛАВА 12

Служилый человек

Чигирев поднялся с лавки. Дарья уже стучала деревянной посудой, накрывая на стол. Историк в очередной раз поразился, как ей удается вставать без будильника в такую рань. В люльке заплакал Иван, и Дарья бросилась к сыну.

— Садись за стол. Я уж подала, — бросила она, увидев, что муж проснулся.

Чигирев подошел к жене, нежно поцеловал ее в щечку и двинулся к столу. Их свадьба состоялась в этом году, сразу после Крещения. Для Дарьи это было спасением. Дочка разорившегося купца, сирота с малых лет, она жила в доме Романовых на положении служанки, но не была крепостной. Впрочем, ее положение и без того считалось незавидным. Бесприданница. Не зря в семнадцать лет еще не замужем сидела. По меркам семнадцатого века — считай, старая дева. После разгрома клана Романовых она рисковала вообще остаться без средств к существованию. Что ждало ее тогда? Скорее всего, продалась бы в крепостные какому-нибудь боярскому семейству. Там в лучшем случае вышла бы замуж за одного из их крепостных и дала бы начало очередной ветви бесправных русских людей, которые само право именоваться свободными смогли бы обрести через дести семьдесят лет. А вернее всего, стала бы наложницей какого-нибудь из похотливых и самовластных бояр и уже после, с прижитыми от него детьми (боярская «благодарность» и «забота») пошла бы замуж за конюха или печника. И всё одно была бы крепостная. А тут посватал ее вдруг не кто-нибудь, а служилый человек из постельного приказа. Пусть и через пыточную прошедший (а кто на Руси от чаши сей зарекаться может?), но лично царем помилованный и обласканный. Это же какое девке счастье подвалило!

Содержание Чигиреву положили щедрое. Аж тридцать рублей в год. Видно было, что сам государь его приметил. На эти деньги новоиспеченный писарь вполне мог содержать семью, снимать маленький домик с амбаром в Китай-городе и даже платить прислуге. Так что вот уже больше года бывший историк вел вполне обеспеченную жизнь средневекового государственного служащего. Нельзя сказать, что он тяжело вживался в образ. Он принял семнадцатый век со всеми его бытовыми особенностями на удивление легко. Как ни странно, историк совершенно не скучал по электрическому освещению, общественному транспорту, водопроводу и центральному отоплению, очень быстро привык умываться колодезной водой, ходить с женой в общую баню по субботам и стоять службу в церкви по воскресеньям.

Для Даши он был царь и бог. Дело даже не в ком, что по здешним традициям муж был полновластным хозяином семьи, слово которого считалось непреложным и воля — святой. Конечно, сыграло свою роль и то, что Чигирев фактически спас Дарью от рабства, взял замуж отвергнутую всеми бесприданницу. Но и это было не главным. Девушку поразило, как отважно он вступился за нее в практически безнадежной ситуации, не побоялся бросить вызов государевым людям. В Московии это практически равнялось самоубийству. Сложно сказать, как представляли себе здешние девочки своих рыцарей (скорее всего, в виде царевичей на белых конях), но когда Чигирев с саблей в руках двинулся на двух насильников, Дарья увидела в нем мужчину своей мечты. Могла ли она отказать ему, когда он посватался? И позже, уже после свадьбы, она поняла, что муж ей достался действительно необыкновенный. Мало того что он непрестанно оказывал ей всяческие знаки внимания, непрестанно говорил о своей любви к ней. Страшно сказать — за почти что год совместной жизни писарь постельного приказа Чигирев ни разу не побил свою жену! Что еще могло служить доказательством более нежной привязанности этого человека к своей супруге?

Возможно, так рассуждала Даша, а может, и нет, но не требовалось тонких познаний в психологии, чтобы понять: она обожает своего мужа. Ни с чем нельзя было сравнить тот восторг, который она испытала, когда подарила ему сына. Ну а сказать, что счастлив был Чигирев, значило не сказать ничего. Личная жизнь историка в его собственном мире не складывалась. Рано оставшись без родителей, Сергей Чигирев долго не мог найти себе спутницу жизни. Конечно, историк, сидящий на мизерной зарплате, — не слишком привлекательная кандидатура в женихи. Да и сам он был разборчив, может, даже слишком. Всё искал и не находил свой идеал. Не нашел… в своем мире. Зато нашел в этом — и был счастлив.

Но не только радости семейного быта заполняли жизнь Чигирева. У него была цель. Великая цель — преобразовать это общество, эту страну в чужом мире, куда внезапно занесла его судьба. Когда-то давно, пересчитывая скудные средства оставшиеся до очередной, не менее скудной, зарплаты, историк много ломал голову над причинами того, что он, здоровый, неглупый человек, профессионал с блестящим образованием, умеющий и желающий добросовестно работать, вынужден влачить жалкое существование. Ведь он был по обмену в Германии и видел, что люди могут жить совсем по-иному; свободно, обеспеченно, спокойно. И он нашел ответ: во всем виновата проклятая история России. Он потратил многие годы, чтобы понять, когда произошел тот трагический поворот в истории страны, который бросил ее в пучину кровавых смут, бедности, привел ее к отставанию от Запада.

Вскоре он понял, что не было одной поворотной точки, а была целая цепь событий, постоянно отталкивавших страну от сообщества западных стран. Первую такую точку он увидел в правлении Александра Невского, который избрал союз с татарами в противовес предложенного ему объединения с крестоносцами для борьбы против нашествия с востока.

Вторую — в правлении Ивана Третьего, начавшего строить авторитарное государство и уничтожившего новгородскую вольность, из которой вполне могла вырасти богатая и свободная страна.

Третью он связывал с безумием Ивана Грозного. Ведь именно Ливонская война, бессмысленная и бесперспективная, впервые заставила Россию воевать с целым союзом западных держав и делала ее ещё более далёкой от Западной Европы.

Четвертый шанс возник, когда Борис Годунов попытался реформировать Русь, начал налаживать взаимоотношения с Европой. Однако Смутное время похоронило все возможности, которые открывались в ходе этих преобразований.

Пятый шанс, по мнению Чигирева, появился у России в конце Смутного времени. Именно тогда земские соборы заложили первые основы русского парламентаризма. Именно тогда появились идеи ограничения царской власти и, страшно подумать, требование права для любого русского человека свободно выезжать за границу (права, которое жители одной шестой части суши получат только в конце двадцатого века). Из всего этого, по мнению историка, со временем должна была вырасти демократическая страна, которая неизбежно присоединилась бы к европейскому сообществу. Но тогда Русь вновь избрала самодержавного царя и изолировалась от Европы почти на девяносто лет.

Окно на Запад прорубать пришлось уже Петру Первому, но по-азиатски, авторитарно, жестко. Заложенные великим реформатором в основу империи жесткость власти, всепобеждающая бюрократическая система и крепостное право, по мнению Чигирева, привели к тому, что Россия так и осталась стоять особняком от европейских держав.

Реформаторский порыв первых лет правления Александра Первого мог исправить дело, однако либо у самодержца не хватило политической воли, либо испугала перспектива потери абсолютной власти, но и пятый шанс был упущен.