Сила единения (СИ) - Иванович Юрий - Страница 37

А сейчас он радовался, что действовал крайне осторожно, деликатно и ничем себя не выдал. Потому что вождь что-то неприятное всё равно успел почувствовать. Обведя мрачным взглядом всех присутствующих, он надолго уткнулся им в товарища Кагановича. Отчего тот сразу заёрзал, впадая в панику:

"Ну точно! Точно всё знает о моих шашнях с Микошкой!.. Эх, и дёрнул же меня чёрт в этот кагал приехать!.. Сам себя перехитрил!.." — и чтобы как-то прикрыть своё нервное состояние, поднял недавно наполненную рюмку с ликёром, провозглашая тост:

— За здоровье товарища Сталина! — назвать его Кобой в присутствии посторонних лиц, он не посмел. А хотелось. Очень хотелось! И не просто Кобой, а обозвать кличкой из юности вождя: Сосело.

"И далось ему оно, одно из самых первых прозвищ великого кормчего?" — недоумевал Киллайд, чуть сдвигая ось своего внимания и "присматриваясь" к главному охраннику, товарищу Власику. Несмотря на свой простецкий, если не туповатый внешний вид, невероятно сильный физически Николай Сидорович просто обязан был знать массу ценнейшей информации об объекте своей охраны. И окунуться в эту массу, казалось архиважным делом.

К огромному сожалению, и этот знаток толстых обстоятельств оказался пакри. И теперь следовало как можно скорей понять: устранять его или всё-таки оставить на таком важном посту? Ведь, как утверждали некоторые историки в прошлой жизни, Власик являлся самым верным и честным сторонником и защитником "отца народов". И как только его убрали в сторону, так его подопечный и умер. Или был отравлен всё-таки?

"Жаль, что история резко меняется в данные недели, и тогдашнюю истину уже выяснить не удастся! — мелькали неуместные в данный момент мысли в голове у Киллайда. — Но по всем нынешним критериям, желающих даже лично прирезать вождя, в его окружении — предостаточно".

Министра здравоохранения, генерал-полковника Смирнова, "прощупывать" не требовалось. Он вполне чётко выполнял ранее сделанные внушения и ничего нового из информации подкинуть не мог.

Оставалось лишь проверить маршала Будённого. Тоже долгожитель, проживший в иной действительности девяносто лет. При этом храбрый, бесшабашный рубака, награждённый полным Георгиевским бантом из четырёх георгиевских крестов и четырёх медалей всех степеней, ещё в первую мировую. Наверное лучшего храбреца и более искреннего приверженца большевизма и не было в Красной армии. И недаром все его грубые, солдафонские выходки не раз и не десять прощались Сталиным.

Хотя, по сути, прямолинейный, не умеющий юлить маршал-кавалерист вряд ли чего изменит в слагающейся конфронтации разных сил. Не сложно было предположить, что он поступит так, как скажет харизматичный для него товарищ Коба. Тем более поразительной оказалась мысль этого человека, лежавшая на самой поверхности сознания:

"Как меня достали все эти уроды, во главе с Йоськой! Никогда этим сволочам не прощу смерть моей Олечки! Да и не факт, что она умерла… Наверняка томится где-то в лагерях где-то…"

Ну да, свою вторую жену, очаровательную Ольгу Стефановну Михайлову, он обожал и любил всем сердцем. На двадцать лет младше его, эта красивейшая женщина оказалась зажата в жернова репрессий 37-го года. Ей вменяли массу преступлений, в том числе и попытку отравить своего мужу по приказу мировой буржуазии. А потом предъявляли Семёну Михайловичу вырванные под пытками признания Олечки, его компрометирующие. Напоследок было заявлено, что она умерла в тюрьме. На самом деле она выжила, и была освобождена при помощи Будённого только в 56-ом году, когда он давно жил в браке с её двоюродной сестрой и имел уже троих детей.

Вот такие случаются перипетии в брачных узах высокопоставленных представителей власти и воинского контингента. Именно эти перипетии и заставляли Семёна Михайловича ненавидеть своё окружение, с в то же время притворяться рубахой-парнем, своим в доску.

А чуть глубже, и более кровавые мысли просматривались в сознании командующего всей кавалерией страны Советов:

"Э-эх! Вынуть бы шашку, да рассечь всех этих гадов до самого пояса!" — ну да, он мог, он такой, сильный… И ненавидел вроде, как от всей широты своей души. Только вот почему так никого и не рассёк в своей жизни? Почему не защитил свою любимую вторую жену? Почему не боролся за неё с той же лихостью и бесшабашностью, которую показывал в кавалерийской атаке? Почему не искал её, а уже через несколько месяцев женился в третий раз и уже в 38-ом году стал "счастливым" отцом?

Увы! Непредсказуемы мысли и деяния любого человека.

Тогда как в гостиной дело шло к истинной причине, по которой сюда доставили юного знахаря и отличника-студента. Выпив вина за своё здоровье, Сталин продолжил разговор с присущим ему акцентом:

— Любовь, это хорошо. Живите счастливо… Но вот есть мнение, что вы, товарищ Шульга, ещё и лечите людей наложением рук. Насколько это соответствует действительности?

— Не совсем так, товарищ Сталин, — мягко возразил Александр. — Не столько лечу, как просто помогаю перенапряжённым мышцам расслабиться, правильно отдохнуть, тем самыми восстанавливая полезную биоэнергетику организма. И уже после такого эффективного отдыха включается повышенная регенерация тканей и организм сам себя излечивает. Постепенно, конечно, медленно.

— Мышцам? — сомневался вождь, — Расслабиться?.. А как же восстановившееся сердце товарища Ахутина?.. Вот он, даже коньяк себе пить позволяет теперь.

— Насчёт пить, это он рановато усердствует, — цокнул парень с досадой языком и осудительно глядя на главного хирурга страны. — Но что такое сердце? Это ведь те же мышцы, которые качают по всему телу кровь с кислородом. И если им тоже помочь расслабиться, поменять ритм работы, то они с энтузиазмом начинают восстанавливаться.

— Вот так сразу? С энтузиазмом?

— Ну да! Первое облегчение, если целитель при силах и отдохнувший — наступает сразу после массажа.

Сталин раскурил опять свою трубку, кашлянул и чубуком ткнул в сторону Андрея Александровича, члена Политбюро ЦК ВКП(б), первого секретаря ЦК ВКП(б)… и прочая, прочая, прочая:

— А вот товарищ Жданов у нас вообще почти не пьёт, а сердечко у него в разнос идёт… Можно ему как-то помочь? — и глаза хитро прищурил. Мол, если моего соратника не задушишь, то и на себе твои массажи попробую.

— Попытка, подобного рода, никогда не возбраняется, — заверил Шульга, вставая и обращаясь к предстоящему пациенту. — Вы не возражаете, Андрей Александрович? — тот кивнул, улыбаясь несколько криво, с явным недоверием. — Конечно, организм у каждого разный и не все подряд поддаются на воздействие расслабляющего массажа. Мало того, если болезнь серьёзно запущена, то ни народные целители, ни самая современная медицина помочь не сможет.

С этими словами он встал за стулом пациента, попросил сесть удобнее и расслабиться. После чего стал легонько касаться шеи, затылка, плеч и груди исцеляемого. По прошлой истории он помнил, что Жданову осталось жить чуть больше чем полгода, умрёт после сложного инфаркта. Так что сразу стал исследовать состояние именно сердечнососудистой системы. По всему получалось, что спасти данного человека можно. Всё в его заболевании развивалось аналогично проблемам профессора Ахутина, который тоже умер бы в этом году, не подлечи его Шульга своими волшебными касаниями.

Только вот есть ли смысл лечить такого человека как Жданов? Слишком уж чёрный след он оставил в истории, никого не жалел, подписывал расстрельные списки скопом, не читая имён подследственных. А ведь там хватало лиц никоим образом не причастных к шпионажу, предательству и казнокрадству. И не то чтобы циничный пьетри пожалел невинных землян, сам их особо не чествовал. Но данный человек мог банально помешать при попытках как-то сменить направление движения колеса истории. Слишком уж большим авторитетом он обладал не только среди верхушки власти, но и среди всего народа. Да и боялись его многие, ненавидя от всей души.