Гроза школьной столовки (СИ) - Мелевич Яна - Страница 19

С демоническим смехом прародитель известного зеленого не любителя Рождества удаляется. Захлопывая дверь, оставляя нас в полутьме помещения в окружении забитых старыми книгами стеллажей, многочисленных коробок, фантиков от леденцов, которые любил наш библиотекарь и друг друга.

Что я там говорил насчет «хуже»? По-моему, вот он – настоящий Ад.

Сидим уже час. Молча перебираем книги, переписывая тщательно в выданные толстые тетради по 90 листов каждая. От перенапряжения ноет кисть, от пыли хочется вызвать волшебным нажатием клавиш на пианино мистера Пропера, а библиотеку просто сжечь. Никто из нас не пытается завязать разговор, будто каждый в одиночку представляет себя в окружении целлюлозно-бумажной промышленности, выискивая среди древнего хлама стоящие сокровища.

Час, затем второй.

Не за горами вечер – молчим. Хочу повернуться. Сказать, что сожалению. За три часа сто тысяч вариантов извинений придумал. Даже решил, что проору ей с крыши самого высокого здания в городе о своей любви. Потом повешу рекламный баннер и пролетит по небу кукурузник с плакатом «Максим + Надя = Любовь». Куплю цветов, после конфет, приеду в гости, напрошусь на чай. Встану на колени, зачитаю стихи Лермонтова, а может Пушкину. Рэп сочиню, стены школы изрисую, посвящу победу на ближайших соревнованиях по баскетболу в ее честь - если вообще туда попаду с учетом нашей совместной загруженности.

Что угодно, лишь ы простила и больше не злилась. Еремин - идиот, дурак, олень безрогий. Овощ на бабушкиной даче, самая стремная морковка в ящике. Эй, я - ананас, фруктовый сад и Гандурас.

Все, я надышался пыли и у меня поехала крыша.

- Кхе, - кашляет Надя, затем чихает. Снова. Опять, пока не выдаю, отбрасывая подальше изорванную книгу сказок Пушкина. Ох, Александр Сергеевич. Вы бы знали, каким кощунством нынешнее поколение занимается. Признания в любви на страничках со сказкой о царе Салтане катают – бесстыдники.

- Надь, иди подыши, - пытаюсь от белой рубашки школьной, ставшей серой, оттереть грязное пятно от потекшей гелиевой ручки. Ничего не выходит, оно еще больше становится. Оглядываюсь в поисках хоть какой-нибудь тряпки, услышав очередное:

- Апчхи!

- Будь здорова, как корова. – на автомате отвечаю, мысленно дав себе пинка. Кто опять за язык тянет? Пыль походу на мозгах осела, раз такую чушь сказал ей. Но вместо презрительного молчания, Надя оглядывается, хмыкая в ответ, шмыгнув заложенным носом:

- И счастливой, как свинья.

Ни с того ни с сего начинаем смеяться. Громко, кажется, будто сейчас стеллажи на нас рухнут, но остановится не можем. Обхватив себя руками, прижимаюсь пятой точкой к столу, давясь заразительным смехом. С Надиной кучки собранных и списанных книг падает томик Гоголя в красной твердой обложке. Становится еще смешнее, хотя ситуация патовая, а мы – два идиота.

- Еремин, - стирая слезу с уголка глаза, Надя качает головой, подходя ближе. – Похоже такое случается только с нами. Вляпаться за первый месяц в выпускном классе в неприятности? Можем, умеем, практикуем. 

Ничего не говорю, будто завороженный смотрю на ее лицо, скользя по любимым чертам. Она замолкает, подозрительно щурясь, затем спрашивает:

- Ты впал в пылевую кому? Алло, Гроза вызывает Ерему!

И резко замолкает, когда тяну пальцы к ее лицу, стирая грязное пятно с кончика носа. Затаив дыхание, слежу за реакцией – она молчит. Смотрит настороженно, едва моргает, а карий взор словно потемнел. Скулы, затем очертания подбородка и вот уже делаю шаг вперед, наклоняясь ниже, как слышу громкий хруст под ногами.

Ась? Чего?

- Что за фигня? – выдаю, опуская взгляд, чувствуя, как дрожат кончики пальцев, а в голове бьется по вискам кровь. Прямо под моим ботинком поломанная пластиковая крышка, которой торты закрывают. Наклоняюсь, хмуря брови, заметив, как Надя закусила губу, вытягивая шею, дабы рассмотреть добычу в моих руках. Черт, знала бы, как эти губы хочу вновь поцеловать.

- Что там? – спрашивает Грознова, щурясь в тусклом свете лампы. По краям упаковки еще сохранились остатки крема, на котором налипла пыль со всех углов помещения. Однако судя по виду она почти новая. Да и крем не успел окончательно засохнуть, значит торт был свежим. Поворачиваю стороной к этикетке, замечая местами погрызенный и подранный пластик, читая вслух:

- «Торт «Весенняя радость». Состав: крем на растительных маслах (вода питьевая, масла, жиры растительные…)», - с изумлением поднимая взгляд, встречаясь с таким взором Нади, выдыхая одновременно с ней:

- Это же торт для нашей химички!

Шерлоком быть не нужно, такой же крем сегодня уборщица оттирала от стола да пола. Остатки марципана, служившего украшением и пара изюмин. Догадка пришла сама собой в голову, но озвучить е не успел. Дверь с грохотом распахнулась, а на пороге оказалась темная невысокая скрюченная фигура, словно кадр из триллера. Резко обернулся, пряча за спину находку, смотря прямо на подозрительно принюхивающегося к воздуху Валентину Арсеньевичу.

- Чем это вы тут заняты? – спросил недовольно, оглядывая нас с Надей. Чувствую, как упаковка выскользнула из увлажнившихся от стресса рук, падая с необычайно громким треском на пол и Надя, спохватившись, рявкает так громко, что я едва не подпрыгиваю.

- Как это?! – возмущается искренне, вцепляясь в мою руку. – Сами нас тут похоронили среди книжек своих, теперь интересуетесь! Валентин Арсеньевич, неужто ранний склероз настиг?

Одергиваю ее, делая страшные глаза. Нас сейчас тут похоронят! Кто знает на что способен похититель чужих тортиков? Мало ли, вдруг он же уничтожил те кексы вместе с конфетами из сумки поварихи? И продукты, он похищает продукты. Страшный человек, а она про склероз.

- Дошутишься, Грознова. – произносит таким тоном, что у нас обоих мурашки по спине пробежали табуном слонов индийских. Отодвигаемся на шаг назад, под ботинком опять хрустит пластик, сердце стучит невероятно быстро. Жутко, черт возьми. Мы в школе одни сейчас, кроме технички да уборщицы на первом этаже, здесь на третьем в подсобке никто не услышит наших криков.

Хватаю Надины пальцы, переплетая со своими. Ничего, я точно в обиду ее не дам.

- Кыш отсюда. Оба, - рыкает на нас внезапно Валентин Арсеньевич. Не пререкаясь бросаемся, оббегая мужчину. Напоследок успеваю обернуться, поймав на себе злобный взгляд из-под очков. Душа в пятки ушла, бегу, хватая свои вещи с одного из столов в большом читальном зале, тяня за собой Надю за руку, которую не отпускаю, пока не выбираемся на крыльцо школы, едва успев попрощаться внизу с охранником и тетей Мананой, удивленно покосившейся на нас.

- Фух, я думала он нас прикончит прямо там! – выдыхает Надя, озвучивая мои мысли. Запахиваюсь в куртку, ежась от прохлады. На дворе практически октябрь, последние листья опали с деревьев. Золотым ковром покрывая дорожки и тропинки. Очень красиво, правда грустно, ведь скоро станет очень холодно. Все это скроется под снежным покрывалом, периодически гоняемого ледяными ветрами отмораживая носы случайным прохожим.

Ничего не говоря, пинаю случайно залетевшие листья тополя на крыльцо, шагнув ближе, запахивая на Грозновой куртку.

- Ты чего? – удивляется, но попыток помешать не делает, позволяя застегнуть до конца молнию, осторожно убирая длинные темные пряди волос, дабы не зацепить случайно.

- Простынешь, - отвечаю коротко, хватая ее руки, сжимая в своих ладонях, дабы не мерзли. Под вечер уже прохладно, да и темнеть начинает раньше обычного. Смотрю в карие глаза, ловя в них что-то, пробегающее искрами не совсем понятными мне.

- Что делать теперь будем? – задает очередной вопрос. Отводя взгляд в сторону, задумчиво прикусывая губу, заставляя задохнуться невольно от жажды прикоснуться к ней.

- Не знаю, - отвечаю хрипло, невольно пожимая плечами, становясь совсем близко. – Наверное, стоит рассказать директрисе или Семену Аркадьевичу.

- Думаешь поверят?

- Нет, но надо попытаться, - говорю, сам не веря своим словам. Да кто нас слушать станет, мы же по мнению всего педагогического состава главные хулиганы школы, нарушающие дисциплину и разрушающие идеологию хорошего ученика!