Повесть о храбром зайце (СИ) - Цевль Акс - Страница 38

Заяц: Кас тау гайдис нелаймингас, а?! Жюрю аш: ир ту дар гивас! Кэйп ги тэйп, Волкявичяу?

Волкявичюс: Не пик, Зайцевэй, не пик. Лабас! Кррабас. Илгэй несиматеме.

Заяц: Илгэй, илгэй. Дауг клаусиму тау турю, как ты сам понимаешь.

Волкявичюс: Спррашивай, Зайцевей! Что знаю — может и скажу. А может и нет. Я ж такой — я по настрроению.

Заяц: Где я, Волкявичяу?

Волкявичюс: Забыл?

Заяц: А мы уже говорили? Я что? Сознание терял?

Волкявичюс: Может и террял. Тебя сюда зелёные прритащили. Ко мне. Я ж это… посрредник я, исивайздуок сау.

Заяц: Между кем и кем?

Волкявичюс: Между корнем и ветвями.

Заяц: А… слушай, у меня голову несёт и без твоих метафор. Можешь как волк зайцу объяснить? Как земляк земляку?

Волкявичюс: Ох, когда тебе надо ты и прро кррай рродной вспомнил!

Заяц: А ты какой-то другой, Волкявичяу? Забыл как я тебя отмазывал от срока? Сколько тебе там грозило? 8 лет? 10? «Земляк, земляк! Помоги, помоги!» Вот я тебе и возвращаю.

Волкявичюс: Теса таво, Зайцевей. Неко не падарриси — помогу, чем смогу. Я ж посрредник.

Заяц: Посредник! Как ты там сказал, ась? «Между корнем и ветвями»? Эт что значит?

Волкявичюс: Может погррызёшь чего для начала? Чтобы голову не несло, ка?

Заяц: Давай погрызу! Надеюсь не водоросля козерожья?

Волкявичюс: Чего? Ты что там — ишпротеяй? Вот принёс тебе — гаудик! (Бросил зайцу рюкзак).

Заяц: Кас чя? Смирда кэйп…

Волкявичюс: Смиррда, смиррда, ха ха ха! Да ничего там такого. Лепёшки и вода с источника — ты на цвет-то не смотрри! Она сил даёт — буси кэйп огуркас!

Заяц: Огуркас, огуркас! Хорошо бы огурцов да помидоров! Что в лепёшках?

Волкявичюс: Шпинатец твой любимый! Моррошка, клюква. Лягушки ррезанные.

Заяц: Лягушки?

Волкявичюс: Это дегенерративные лягушки. Они воооот такие! (Показал лапой размер лягушки). К нашим большим лягухам они отношение имеют… косвенное. Ты кушай, кушай, Зайцевей! Не шудо пиррагас тау кокс.

Заяц: Ну хорошо. Ачю тау!

Заяц поел лепёшки (зелёные, но вкусные), запил водой (коричневой и горькой).

Заяц: А там… градусов случайно нет?

Волкявичюс: А как ты догадался-то? Конечно есть — это ж я делал!

Заяц: А просто водичка найдётся?

Волкявичюс: Целое болото — всё для тебя!

Заяц: Значит мы на болотах? А запах-то!? Запаха нет.

Волкявичюс: Так мы дальше. К болотам тебя зелёные и не пустят. Мы на их земле. Тут и прравила их.

Заяц: Значит чуда-юды существуют? Мне не мерещилось?

Волкявичюс: Не знаю я, что тебе меррещилось, а что нет. На болотах… многое кажется. И многое бывает. Болота, они… они сами по себе. Это такая масса из которрой, что угодно выррасти может — вот, что угодно на земле. Это необычное болото. Супрратэй?

Заяц: Нет. Ты прямо ничего не говоришь! Вы ж, уголовники, ввиду избытка жизненного опыта, такие: прямо на вопросы отвечать уже не можете!

Волкявичюс: А вы, ментовские, любой ррразговорр в допррос пррреврратить хотите! Мы не на допрросе, Зайцевей! Я тебе срразу сказал, что я «такой»! Я по настрроению! Супрратэй, ка?

Заяц: Супратау, супратау! Я… не дозорный я! Уже. Я теперь сам… уголовник!

Волкявичюс: О кэйп! Что ж ты наделал?

Заяц: Ты вообще не в курсе? Что на другом берегу болота происходит ни ухом?

Волкявичюс: А я должен интерресоваться? Кодел?

Заяц: Как давно ты… на болотах?

Волкявичюс: Как давно я стал посрредником? Да лет 15 наверрно. Да, 16-ый год пошёл. Патс нятикю!

Заяц: А, вот оно как! Так ты тогда и ушёл?

Волкявичюс: Откупился и ушёл.

Заяц: И с тех пор ты тут?

Волкявичюс: Да.

Заяц: И дома не был?

Волкявичюс: Дома? Интеррнат в Малухе? Ты о чём, Зайцевей? У меня, отрродясь, дома не было. Дом я тут себе пострроил. Сам. Я тебе покажу потом… шалашик мой. Останешься — так и… тебе пострроим. Будешь мне кайминас. Самогонку гнать будем!

Заяц: С самогонкой ты подожди ещё! Мне бы…

Волкявичюс: Чего тебе?

Заяц: Да мне понять бы! Мне понять надо… понимаешь?! Где я, кто я, какие у меня… варианты, понимаешь? Аш ситуациёс саво супрасти не галю!

Волкявичюс: А что тут понимать-то, ка? Это… конец! Пабайга! Всё, можешь расслабиться и успокоиться! Отсюда не возврращаются! Ни-ког-да!

Заяц: То есть как… не возвращаются?!

Волкявичюс: А так! Не возврращаются и всё! Дрревний лес — долина смеррти. «Прросто так» сюда попасть нельзя. Случайностей… да их и на большой земле-то не бывает! Если есть у мудрреца какого список всех живых, тебя в этом списке больше нет. В этом будь уверрен.

Заяц: Долина смерти… Значит… всё кончено?

Волкявичюс: Нет! Почему же «всё»?! Я ж сказал тебе, Зайцевей: будем шалаш новый стрроить, самогонку гнать. Рррусалок искать. Тут есть чем заняться.

Заяц: Кто такие русалки?

Волкявичюс: Рразновидность зелёных. Они светятся. Как светлячки, только… подводные.

Заяц: А зачем их ловить?

Волкявичюс: На кэйп чя пасакит… Самец должен тянуться к пррекррасному!

Заяц: Вот как. А эти — зелёные — они что думают про твои… «инициативы»?

Волкявичюс: Они меня террпят. Я им нужен. Я ж посрредник!

Заяц: Эх… И чем ты занимаешься… как «посредник»?

Волкявичюс: Ничем.

Заяц: А ты понимаешь смысл свова «посредник»?

Волкявичюс: Не устрраивай мне экзамен, ладно? Я тебе сам экзамены устрррою! Посрредник — это таррпининкас!

Заяц: Но он должен чем-то заниматься — этот тарпининкас! Ты что между самогоном и туалетом посредничаешь, ась?

Волкявичюс: Ты не гррруби!

Заяц: Я не грррублю!

Волкявичюс: Гррубишь, гррубишь! Выпей-ка лучше ещё! И я с тобой выпью, раз такие дела у нас!

Заяц: Ну давай! Чем ещё заниматься в долине смерти?!

Волкявичюс: Прравильно! Мы с тобой теперь… посрредники!

Заяц: Эх…

«Полагаю, он сошёл с ума от одиночества. Давай уж и выпьем «раз такие дела у нас»…»

Заяц выпивал и закусывал лепёшками. Мало-помалу пьянел. Ел, но не мог наесться. Волк рассказывал о странной своей жизни с зелёными — вроде бы и не скрывал ничего, но истории его не связывались, как не вяжи. «Бред сумасшедшего», да и только.

«Может это болота так влияют на него? Может тут кругом одна наркота по воздуху витает? А может… может и я сойду с ума на третий день. Тут, как и в камере у дикобраза, и день, и ночь… слипаются в грязь болотную. И я к чему-нибудь прилипну. Прилипну и покатемся тогда, покатемся… только нас и видали! Может быть так оно и должно было закончиться. Куда мне теперь бежать?

Я утонул, и продолжаю тонуть. И нет больше ни чувств, ни мыслей. Нет? В самом деле нет? Пожалуй точно нет. По крайней мере нет ничего такого, чем я хотел бы поделиться. Вот так бывает. Несёшься к ней, несёшься на всех парах, а на ходу стишочки сочиняешь. Хочется сказать ей самые красивые слова на свете, что-то великое… слова, способные поднять волну, собрать тучи и дождём пролиться. И вот ты всё это варишь в голове своей и сердце, всё несёшься и несёшься. Падаешь, лапы стираешь. Голову разбиваешь. Сердце истощаешь. Приходишь к ней наконец — стоишь, молчишь — она проходит мимо, не узнаёт. А ты думаешь про себя «ну и ладно». Держишься за сердце, разбитый старик. Стихи ты ветрам подарил. Слова сильные разменял на мат — в дороге он оказался полезнее.

Ну и вот. Ни живой, ни мёртвый, сижу вот. Жру. Косею. Ничего не хочу. Всё-таки я… проиграл. А был ли шанс у меня? Я буду думать об этом годы, и когда-нибудь придумаю красивый ответ. Но сейчас и здесь я себя всё-таки пожалею:

Не было у меня шанса. Не было. Всё. Закончилась повесть о храбром зайце. Так и закончилась.»

II

Заяц напился до беспамятства. Пьяного, нестоящего на лапах, волк сопроводил его к шалашу. Внутрь не пустил — уложил на гамак рваный. «Всё сам, всё сам сделал!», хвалился Волкявичюс, открывающий своё царство зайцу. «Чтобы не говорил он, а ждал он этой возможности все 15 лет. Плёл гамак и слова готовил — «вот как сделал, посмотри!». Шалаш собирал и каждый день только о том и думал, как представлять его будет гостю! Потому и не пустил внутрь — не так он видел эту встречу. Не так хотел. Проклятое твоё одиночество. Проклятая долина смерти.»