О'Флаэрти, кавалер ордена Виктории - Шоу Бернард Джордж - Страница 3

Боши, которых я убивал, были, не в пример мне, ученые люди. А какой мне

прок от того, что я их убил, да и кому от этого прок? Сэр Пирс (оскорбленный в своих лучших чувствах, говорит ледяным тоном).

Весьма прискорбно, что ужасный опыт этой войны, самой великой из всех

войн, известных человечеству, ничему тебя на научил, О'Флаэрти! О'Флаэрти (с чувством собственного достоинства). Вот уж не знаю, великая ли

эта война, сэр. Большая война - спору нет, но ведь это не одно и то же.

Новая церковь отца Квинлана - большая церковь; из нее можно выкроить не

одну такую часовню, как наша старая. Но моя мать не раз говорила, что

истинной веры куда было больше в старой часовне. И на войне я понял,

что, может, мать и права. Сэр Пирс (мрачно фыркает). М-да... О'Флаэрти (почтительно, но настойчиво). И еще кое-что я понял на войне, сэр.

Прошу прощения за смелость, но это касается вас и меня. Сэр Пирс (все так же мрачно). Надеюсь, О'Флаэрти, я не услышу от тебя ничего

неподобающего? О'Флаэрти. Нет, сэр, я только хотел сказать, что могу теперь сидеть и

разговаривать с вами, не стараясь вас одурачить, а за всю вашу долгую

жизнь, сэр, так с вами не разговаривал никто из ваших арендаторов или

ихних ребятишек. Это и есть настоящее уважение. Правда, вам, может,

больше по душе, чтобы я дурачил вас и врал вам по старой привычке. Ведь

и здешние парни - храни их господь! - с утра до ночи готовы слушать,

как я одолел кайзера, которого, всему свету известно, я и в глаза-то не

видал, только бы не услыхать от меня правды. Но я не могу больше

пользоваться вашей доверчивостью, пусть вам даже покажется, что я не

очень почтителен или вовсе загордился оттого, что получил этот крест. Сэр Пирс (растроганно). Полно, О'Флаэрти, полно тебе! О'Флаэрти. Да и то правда, на что мне этот крест, если бы к нему не

полагалась пенсия?! Будто я не знаю, что есть сотни людей таких же

храбрых, как я, только ничего им не перепало за всю их храбрость, кроме

ругани сержанта да нагоняев за ошибки тех, кому по чину полагается быть

умнее. Я научился большему, чем вы думаете, сэр. Да и откуда такому

джентльмену, как вы, знать, какой я был жалкий самодовольный дурень,

когда, заделавшись солдатом, ушел отсюда шагать по свету? Что проку от

всего вранья, бахвальства и притворства? Все равно придет день, когда

дружка твоего убьют рядом с тобой в окопе, а ты и не поглядишь в его

сторону, пока не споткнешься о беднягу. Да и тогда разве что крикнешь

санитарам, какого черта не уберут его с дороги. Зачем мне читать

газеты, где меня морочат и обманывают те, кто спрятался за моей спиной,

а меня послал под пули. Уж лучше не говорите вы ни мне, ни другому

солдату, что это правая война. Правых войн не бывает. И вся святая вода

отца Квинлана не сделает войну правым делом. Так-то оно, сэр! Вот вы и

знаете, что думает кавалер ордена Виктории О'Флаэрти, и можете судить о

нем лучше тех, кто знает только, что он сделал. Сэр Пирс (ему ничего не остается, как снова с добродушным видом повернуться

к О'Флаэрти.). Как бы то ни было, ты был мужественным и отважным

солдатом. О'Флаэрти. А уж это один бог ведает, генерал, ему виднее, чем нам с вами.

Надеюсь, он не осудит меня слишком строго за мои дела. Сэр Пирс (сочувственно). Ну конечно! Кому из нас не случалось порой

задумываться над такими вопросами, особенно когда мы несколько

переутомлены. Боюсь, мы совсем измотали тебя этой вербовкой. Но на

сегодня все отставим, а завтра воскресенье. Я и сам выдохся. (Смотрит

на часы.) Пора пить чай. Не понимаю, что могло задержать твою матушку. О'Флаэрти. Старушка, небось, совсем загордилась, что будет пить чай не на

кухне, а за одним столом с вами. Уж она теперь разрядится в пух и в

прах и станет заходить по пути во все дома, чтобы покрасоваться да

рассказать, куда она идет. И весь приход будет локти кусать от зависти.

А все-таки нехорошо, что она заставляет вас дожидаться ее, сэр! Сэр Пирс. Ну, это пустяки, в такой день ей все простительно. Жаль, моя жена

в Лондоне, она от души была бы рада твоей матушке. О'Флаэрти. Знаю, сэр, знаю! Она всегда была добра к беднякам. Ее светлость,

храни ее господь, вроде как в игру играла, ей и невдомек, какие мы

пройдохи. Она ведь англичанка, сэр, в этом все дело. Она смотрела на

нас все равно как я - на афганцев и негров, когда их в первый раз

увидал. Мне тоже не верилось, что они такие же вруны, воры, сплетники и

пьяницы, как мы или любые добрые христиане. Ее светлость просто не

догадывалась, что у нее за спиной творится, да и откуда ей было

догадаться? Когда я был еще малым ребенком, она как-то дала мне пенни

первый раз я держал в руках пенни! - и в тот же вечер я решил

помолиться, чтоб господь обратил ее в истинную веру, в точности как

мать заставляла меня молиться за вас. Сэр Пирс (ошеломленно). Что, что? Твоя мать заставляла тебя молиться о моем

обращении в католичество? О'Флаэрти. А как же, сэр! Она не хотела, чтобы такой достойный джентльмен,

как вы, угодил в ад, ведь чтобы выкормить вашего сына, она отняла от

груди мою сестренку Энни. Что тут поделаешь, сэр. Пусть она обкрадывала

вас, и обманывала, и призывала божье благословение на вашу голову,

продавая вам ваших же собственных трех гусей, - вы-то думали, их

утащила лиса, как раз когда их кончили откармливать, - все равно, сэр,

вы всегда были для нее как бы ее собственная плоть и кровь. Нередко она

говаривала, что доживет еще до того дня, когда вы станете добрым

католиком, и поведете победоносные армии против англичан, и наденете на

шею золотое ожерелье, которое Малахия отнял у гордого завоевателя. Да,

она всегда была мечтательница, моя мать. Это уж точно. Сэр Пирс (в полном смятении). Я, право же, ушам своим не верю, О'Флаэрти. Я

дал бы голову на отсечение, что твоя мать самая честная женщина на

свете. О'Флаэрти. Так оно и есть, сэр. Она сама честность. Сэр Пирс. По-твоему, красть моих гусей - это честно? О'Флаэрти. Она их и не крала, сэр. Их крал я. Сэр Пирс. А какого черта ты их крал? О'Флаэрти. Так ведь они нам были нужны, сэр! Нам частенько приходилось