Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны - Аберкромби Джо - Страница 4

– О славных победах слагают отличные песни, Ярви, но и бесславные победы не хуже, коль над ними чуток поработают барды. А вот славные поражения – поражения и только.

– На поле боя не бывает правил, – сказал Ярви, вспоминая, как слышал от отца нечто подобное – когда тому, пьяному, надоедало орать на собак.

– Вот именно. – Одем опустил на плечо Ярви сильную ладонь, и Ярви подумалось: какой счастливой могла бы стать его жизнь, будь его отцом дядя Одем. – У короля есть один долг – побеждать. Остальное – пыль.

Между богами и людьми

– …Матерь Солнце и Отче Месяц, осияйте лучами злата и серебра союз Ярви, сына Лайтлин, с Исриун, дщерью Одема…

Статуи шести Высоких богов безжалостно взирали с высоты гранатовыми глазами. Над ними, в нишах вкруг купола сияли янтарные изваяния богов малых. Все они оценили Ярви по достоинству и наверняка признали столь же скверным выбором, каким себя считал и он сам.

Он подвернул высохшую кисть и попытался засунуть ее в рукав. Всяк в Зале Богов отлично знал, что у него там – на конце левой руки. Вернее, чего там не было.

И все равно он старался это скрывать.

– Матерь Море и Отче Твердь, даруйте им доброй погоды и доброго оружия…

В середине зала, на помосте, стоял Черный престол. Пережиток эльфийских времен, со дней до Сокрушения Божия – откованный в неизвестном горниле из цельного слитка черного металла, невероятно изящный и невероятно крепкий – и несчетные годы не оставили на нем ни единой царапины.

Сиденье королей, между богами и людьми. Куда уж – слишком высокое для того, чтобы на него сел такой червяк, как Ярви. Даже смотреть на него и то казалось недостойным.

Он-то готовился стать служителем. Отказаться, без долгих дум, иметь жену и детей. Поцеловать по завершении испытания праматерь Вексен в старческую щеку – таков, как он надеялся, будет предел его успеха у дам. А теперь ему суждено разделить свою жизнь, какая та ни есть, с едва знакомой девушкой.

Ладонь Исриун ткнулась как неживая, руки обоих замотали священной тканью в кургузый сверток. Они схватились друг за друга – связаны одной лентой, прижаты бок о бок родительской волей, скованы воедино высшим благом Гетланда – и все равно меж ними раскинулась непреодолимая пропасть.

– О, Тот, Кто Взращивает Семя, даруй им здравый приплод…

Ярви знал, о чем думают гости. Даруй не увечный приплод. Не однорукий приплод. Он мельком глянул на девушку – маленькую, хрупкую, белокурую – ту, кому полагалось стать женой его брата. Ей страшно и немного нехорошо. А кому было б легче на выданье силком за полмужчины?

Все это – лучшее из худшего. Всеми оплаканный праздник. Согласие по несчастью.

– О, Та, Кто Крепит Замки, храни и сберегай их очаг…

Наслаждался один Брюньольф Молитвопряд. Он уже раз выткал неохватно громоздкое святое благопожелание для Исриун, на помолвке с братом, а сейчас – пусть не к ее, но к своему большому восторгу – заполучил вторую попытку. Голос его бубнил, заклиная и Высоких, и Малых богов одарить их поля плодородием, наделить их рабов покорностью – так что призыв воздать их кишкам бесперебойность не удивил бы никого из собравшихся. Ярви сник под отцовской меховой накидкой, заранее ужасаясь грядущим размахом благословений Брюньольфа – на самой свадьбе.

– О, Та, За Кувшином, пролей благополучие на королевскую чету сию, на породивших их и на подданных их, и надо всей землею Гетской.

Прядильщик молитв отступил назад, довольный собой, словно молодой отец. Его подбородок скрылся, утонув в жировых складках.

– Я ненадолго, – сказала мать Гундринг, едва не подмигнув Ярви. Он издал сдавленный смешок, но тут наткнулся на материнский взгляд – ледяной, как зимнее море, – и другой смешок подавлять не потребовалось.

– На двух столпах зиждется королевство, – проговорила старая служительница. – Сильный король у нас уже есть.

Не рассмеялся никто. Завидное самообладание.

– Вскоре, божьей волей, у нас будет и сильная королева. – Ярви видел, как затрепетало бледное горло Исриун, когда та сглотнула.

Мать Гундринг поманила Лайтлин и дядю Одема – он один из всей публики казался счастливым – наложить руки на перевязь, освящая союз. Затем, с явным усилием, она воздела к потолку свой посох – трубчатый стержень того самого эльфийского металла, которым поблескивал Черный престол.

– Обет дан!

Вот и все, и Исриун не спросили об ее мнении, равно как не спросили и Ярви. Похоже, здесь мало кого тревожит мнение королей. Уж точно не этого короля. Зрители, крепкая сотня, а то и больше, услужливо вскинулись хлопать. Мужчины – главы величайших среди домов Гетланда, с увитыми золотом пряжками и рукоятями мечей – в знак поддержки лупили себя в широкую грудь увесистыми кулачищами. На другой половине зала женщины – в блеске умащенных волос, с ключами от усадеб на инкрустированных цепочках – пристойно постукивали пальцами по надушенным ладоням.

Матерь Гундринг размотала священную ткань, и Ярви вырвал оттуда здоровую руку, ярко-розовую, в мурашках. Дядя прихватил его за плечо и проговорил на ухо:

– Молодец! – Хотя Ярви просто стоял на месте да подпел следом несколько строк обета – едва ли осознанно.

Гости в ряд повалили прочь, и с гулким стуком Брюньольф затворил двери зала. Исриун и Ярви остались одни – перед богами, Черным престолом, грузом неясного будущего и целым океаном неловкого молчания.

Исриун осторожно потерла руку, в которой только что лежала ладонь Ярви, и уставилась в пол. Он тоже уставился в пол, и не то чтобы на полу имелось много занятного. Прочистил горло. Подвинул перевязь меча. Как ни крути, висит неудобно. Сдается, удобнее уже не станет.

– Извини, – наконец сказал он.

Она подняла голову, одним глазом сверкнув в полумраке.

– За что извиняетесь? – И, вспомнив, неуверенно добавила: – Государь?

Он едва не сказал – за полмужчины на месте мужа, но остановился на:

– За то, что моя семья передает тебя из рук в руки, как чашу на пиру.

– На пиру любой был бы рад ухватиться за чашу. – Она понуро улыбнулась. – Это мне впору просить прощения. Представьте меня королевой. – И она фыркнула, будто не слыхивала шутки глупее.

– Лучше меня представь королем.

– Вы и есть король.

Он опешил. С головой погруженному в свои изъяны, ему оказалось невдомек, что она могла зарыться в своих. От этой мысли, как часто случается при чужих невзгодах, он чуточку приободрился.

– Ты справилась с отцовским двором. – Он посмотрел на золотой ключ у нее на груди. – Забота не из простых.

– А королева управляет делами всей страны! Любой подтвердит: твоя мать – искусница, которой нет равных. Лайтлин, Золотая Королева! – Она произнесла имя, точно волшебное заклятье. – Говорят, ей обязаны тысячью тысяч услуг и за честь почитается стать ее должником. Говорят, у купцов ее слово дороже золота, ведь золото может упасть в цене, но слово твоей матери – никогда. Говорят, менялы с дальнего севера бросили молиться богам и вместо них поклоняются ей.

Девушка говорила все быстрей, и прикусывала ногти, и тянула себя за пальцы, широко распахнув глаза.

– Ходит молва – она несет серебряные яйца.

Впору расхохотаться.

– Вот это, я вполне уверен, неправда.

– Зато она выстроила зернохранилища, и велела прорыть каналы, и отдала под плуг новые земли – и теперь у нас больше не будет голода, когда люди тянули жребий, кому искать житье за морем. – Пока Исриун говорила, ее плечи ползли вверх и теперь сжимались вровень с ушами. – Со всех концов света люди стекаются торговать в Торлбю. Город утроился – даже пришлось пробивать стены, и твоя мать выстроила новые, а потом пробила и эти.

– Да, но…

– Я знаю про ее великий замысел – чеканить все монеты единым весом, и эти монеты разойдутся по всем краям моря Осколков, и ее лик на монетах сделается обеспечением каждой торговой сделки, и она станет богаче самого Верховного короля в Скегенхаусе! Неужто… я? – Плечи Исриун поникли, она щелкнула ключ на груди, и тот закачался на золотой цепочке. – Как, такая как я?..