Открой глаза, Фемида! - Островская Екатерина - Страница 11

Следствие было долгим, но не дало никаких результатов: убийц не нашли. По официальной версии в обеденный перерыв Василий Николаевич выехал из городского суда – еще из старого здания на Фонтанке, в котором когда-то размещалось Третье отделение канцелярии его императорского величества. Он приехал в свой дом на Наличной улице, вошел в квартиру, очевидно, за документами, которые хранил в домашнем сейфе… А следом в квартиру проникли убийцы. Они напали на него, но Василий Николаевич успел достать пистолет, произошла схватка… Убийцы пытались отобрать у него пистолет, но Высоков был очень рослым и сильным… Прозвучал первый выстрел – пуля попала в стену, но потом бандитам удалось повалить его на пол и выстрелить в голову судьи из его же пистолета. Оперативно-следственная бригада нашла в кабинете хозяина квартиры открытый сейф, разбросанные по полу документы, след от пули на стене и саму сплющенную пулю, отрикошетившую в книжный шкаф. На голове убитого была обнаружена ссадина, нанесенная тяжелым предметом, полученная, очевидно, во время борьбы с нападавшими… Убийство связали с профессиональной деятельностью Высокова – он вел только самые сложные дела, но выяснить, какое из них стало причиной убийства, не удалось…

После похорон Елена Александровна с сыном перебралась на дачу, в квартире был сделан ремонт. Боль утраты постепенно притуплялась, но возвращаться в старую школу Володя отказался… На самом деле он не хотел жить в квартире, в которой убили его отца. Но мама все же настояла. И тогда же Володя твердо решил, что обязательно станет судьей. Засел за учебники, зачитывался научной юридической литературой, старался… Окончил школу с золотой медалью, а потом с красным дипломом университет…

Пенсия за отца была приличной, неплохо зарабатывала мама, но все равно Елена Александровна продала пятнадцать соток – ровно половину участка – за огромную сумму, которую положила в банк и теперь жила на проценты с капитала.

Высоков-младший, естественно, обследовал не только книжные шкафы, но и огромный письменный стол ученого-обществоведа, где все было аккуратно уложено. Нашел в ящиках стола пару подготовленных рукописей, которые по известным причинам нельзя было издать ни в сталинские, ни в последующие за ними времена. Одна книга называлась «Нулевой элемент». Высоков прочитал эту рукопись много раз. В ней говорилось о гениальности Менделеева, который создал совсем другую периодическую таблицу, а не ту, что нам подсовывает академическая наука. У Менделеева перед водородом стоит нулевая группа с элементами, у которых удельный вес меньше веса атома водорода, а возглавляет эту группу нулевой элемент – «мировой эфир», который сам Дмитрий Иванович назвал «ньютонием»…

Высоков перечитывал рукопись и удивился, как апологет марксистско-ленинской философии мог решиться на такую ересь. А потом понял, что неизвестный ему далекий родственник двигал официальную науку для того только, чтобы можно было прокормить семью и заниматься тем, что он считал истиной. Владимир Васильевич среди книг на полках обнаружил старый журнал «Вопросы философии» с той статьей о двух законах диалектики, на последней странице статьи выцветшими фиолетовыми чернилами, скорее всего, рукой самого автора было аккуратно написано:

«Ха-ха! Закон диалектики всего один – Бог! А частный случай из него – закон Ломоносова – Лавуазье. Хотя Лавуазье просто примазался. Проклятый компиляторщик!»

Высоков возвращался из Сестрорецка на такси и думал почему-то только об этом. Не о Насте, которая воспринималась теперь как данность, как то, что подарено судьбой на века. Плохо, конечно, что подарок был связан с неприятностью – даже с преступлением. Но как говорил все тот же Ломоносов, «если в одном месте убудет, то в другом прибудет столько же».

У бывшего хозяина дома была и другая статья: «О множестве пространств», в которой утверждалось, что мы живем в пространстве многих миров, существующих параллельно, – миров возможности событий, происходящих в силу одних и тех же причин, но развивающихся по-разному, потому только, что время и пространство материальны и бесконечны, в отличие от материи известной нам конечной Вселенной.

Он вошел в сверкающую чистотой квартиру. Насти не было. На кухонном столе лежала оставленная ею записка:

Я должна все обдумать. Если позовешь, вернусь сразу же. Навеки твоя.

Владимир Васильевич взял телефон и набрал ее номер. Но аппарат Насти был не в сети.

И тогда он отправил СМС-сообщение.

Возвращайся скорее, а то время разнесет нас по разным пространствам. Люблю.

Она позвонила в дверь ровно через полтора часа. Приехала с чемоданом, в котором были ее вещи.

Ночью опять была гроза, ливень бил в стекла окна спальни, но они не обращали никакого внимания на бурю, потому что бушевавшее в них пространство, переполненное светом и любовью, было куда мощнее.

Глава десятая

Утром Владимир Васильевич поднялся пораньше, не стал дожидаться, когда Настя приготовит завтрак, выпил чашку кофе с бутербродом, спустился во двор, сел в «паджеро» и поехал на станцию автосервиса. Там он попросил поменять комплект резины, чем вызвал недоумение у работника шиномонтажа.

– У вас практически новые «гуди ир». Зачем менять на что-то иное? Новых колес у нас нет, только бэушные. Все, конечно, в хорошем состоянии, но они простенькие совсем – корейские.

– Очень деньги нужны, – признался Высоков, – если заплатите тыщонку-другую, буду весьма благодарен.

После чего поехал на работу на общественном транспорте. И опоздал на полчаса. Зато в вагоне метро, когда поезд подходил к «Парку Победы», Владимир Васильевич направился к дверям и вдруг увидел судью Кочергину, которая с удивлением рассматривала его.

– А почему вы, Владимир Васильевич, не на персональном автомобиле? – спросила она.

– Хотел на своем личном сегодня, но он неисправен, как выяснилось, а водителя решил не вызывать… Пока он доберется, пока доедем с ним до суда: посчитал, что на метро быстрее.

– И просчитались, – обрадовалась Кочергина.

Вдвоем, не говоря друг другу ни слова, они поднялись на эскалаторе, вышли на Московский проспект, и только потом коллега спросила:

– Дело хорошо изучили?

– От корки до корки. Понимаю вашу принципиальность, но не принимаю вынесенное решение. Речь ведь не о сроке заключения шла, а только о мере пресечения. Хорошо разве, чтобы известный преступник остался под домашним арестом, когда лучше было отправить его в родной для него дом – в следственный изолятор?

– Вы правильно сказали «в родной ему дом». Если бы не двести десятая статья, которую ему, простите за выражение, шьет прокуратура, я бы так и сделала. Но прокурор Марьянов утверждал на заседании суда, что гражданин Качанов возглавляет преступное сообщество, однако убедительных доказательств того не предоставил: не смог назвать преступления, совершенные членами этого сообщества. Кроме того, не предоставил список членов этого сообщества. Те же, кто выступал в суде, кого обвинение назвало членами банды, наотрез отказались называться преступниками. Все заявили, что официально трудоустроены: кто в автосервисе, кто по снабжению, кто таксистом… Представили справки с работы. Только один из них имел условный срок за нанесение особо тяжких при смягчающих обстоятельствах.

– Некий Трухин, – вспомнил Высоков, – во время заседания представитель обвинения назвал его личным телохранителем Каро Седого и его правой рукой[3].

– Ну и что? Я должна была только из этого его утверждения выносить решение, которое тут же обжалуют адвокаты Качанова?

– А кто его защищает?

– Берман и Пашинян. А сейчас к ним, как мне сообщили, присоединился и адвокат Словоерсов, который не только ваш бывший сокурсник, но и хороший приятель. Как он говорит всем и каждому.

– Это правда, – признал Высоков, – но только наполовину. Словоерсов действительно мой сокурсник, но никогда не был приятелем, тем более хорошим. А кто вам сообщил это?