Битва за Родину (СИ) - Шу Алекс - Страница 8

Ты можешь этим тоже сейчас озаботиться, все равно у телефона сидишь. Краски и бумага у нас должны остаться.

— Всё есть, — подтверждает девушка, — сейчас начну этим заниматься.

— Отлично, — продолжаю я, — Курирует весь процесс Вероника. Мы её ночью в городе высадили, она более-менее отоспалась, вот и пусть организовывает. Тексты для плакатов тоже на ней. Они должны быть цепляющими, лаконичными, но эмоциональными, чтобы «зацепить» большинство людей. Она знает, как это сделать.

Под вещи можете освободить одну или две комнаты. Смотрите сами, по необходимости. Пусть их дежурный принимает, и записывает, кто и что принес. А я чуток посплю и к вам подскочу. Вопросы есть?

— Нет. Я всё передам и сделаю, — пообещала Цуркану.

— Вот и отлично. Надеюсь на тебя. Увидимся.

Положил трубку и протяжно зевнул, чуть не вывихнув челюсть. Дико хотелось спать. Веки словно налились свинцом, и сами закрывались. В голове царил туман и желание поскорее нырнуть в объятья Морфея. Не помню, как добрался до своего дивана, сбросил одежду и отрубился, накрывшись пледом.

18 октября. 1978 года. Среда (Продолжение)

Тускло сияют синие лампочки, изображающие звездочки в полуночной мгле, обрамленные светящейся аркой небесного цвета. На сцене сидят три девушки в белых блузках. Короткие клетчатые юбки чуть прикрывают бедра. Непонятно откуда, но я знаю, что действие происходит в 2013 году, спустя 20 лет после моей гибели в Белом Доме. Название этого новомодного шоу «Комеди Вумен», а дамочки — дежурные клоуны, пардон, юмористки, забрасывающие публику своими вымученными остротами и заезженными плоскими шуточками.

— Тихо. Чувствуете? Прямо холодок по спине пробежал, — делится ощущениями тощая и костлявая «девушка» лет 40-ка. Ноздри длинного хрящеватого шнобеля «красавицы» взволнованно трепещут. От холода, наверно.

— Это мужик из рекламы Mentos дыхнул! — авторитетно заявляет блондинка справа.

— Неет, — возбужденно орет третья, невысокая брюнетка, с пухлыми надутыми щечками. Стянутые в хвост сверху черные волосы негодующе трясутся.

Она резко бросает наземь оранжевый плакат с неразборчивой надписью.

— Это замерзший дух генерала Карбышева. Он подошел к тебе сзади и приобнял, — заявляет брюнетка, кривляясь и гримасничая. Мне очень хочется треснуть по этой обезьяньей мордочке с выдвинутой челюстью и собранным в куриную «жопку» вытянутыми губками.

— Уха-ха-ха, — заливается веселым смехом публика в зале. Раздвинутые в сатанинском хохоте толстые, похожие на сардельки губы, лоснящиеся сытые и гладкие холеные рожи повизгивают от удовольствия и громко от души хохочут, выставляя крупные лошадиные зубы. Они упиваются своим торжеством над проклятым «совком», замученным благородными «фрицами» в концлагере.

— И-ха-ха-ха, — гремит оглушительный хохот по залу. «Хозяйки жизни» радуются удачной шутке. Содержанки, жены, дочери олигархов и высших чиновников покатываются от хохота, дергают руками от экстаза и трясутся от переполняющих чувств.

Весело ведь. Как там эта кривляка сказала?

«Замерзший дух генерала Карбышева»?

И-хи-хи-хи, это просто шедевр тонкого юмора», — как припадочные дрыгаются счастливые «успешные женщины».

«Подошел сзади и приобнял».

«О-хо-хо-хо, как смешно», — закатываются в экстазе «девушки» с натянутыми пластическими хирургами лицами, похожими на гладкие попы младенцев.

С омерзением смотрю на этот шабаш.

«Весело им. Обхохотаться, млять».

Меня начинает трясти от злости. Ненависть переполняет душу, заставляя губы раздвигаться в зловещем оскале. Рука привычно тянется к кобуре на поясе, и картинка исчезает.

Пробуждение похоже на резкое выныривание из чёрной бездонной глубины. Распахиваю глаза. Надо мною белый потолок родной квартиры. Автоматически провожу по влажному лбу, снимая запястьем соленые капли. Скомканное покрывало пропитано потом.

«Фухх, и приснится же такая ересь» — проносится в голове. И сразу же приходит понимание. Это не кошмар и не фантазия воспаленного воображения. Это реальное будущее в том мире с горящим Белым домом и моим телом, разорванным очередью из «калашникова». И оно обязательно наступит, если ничего не предпринимать.

Минуту лежу на диване, собираясь с мыслями. Сквозь сонную пелену, улавливаю негромкие голоса. Один из них тоненький и звонкий. Маша проснулась. Прислушиваюсь. Другой — нежный и вкрадчивый. Ага, и мамуля её сейчас раскалывает «на полную катушку», используя тактику «подкупа и непринужденного допроса в дружеской обстановке».

Медленно понимаюсь, сладко потягиваюсь до хруста суставов. Бросаю взгляд на часы в комнате. 15:30. Тихонько выхожу в комнаты, не забыв аккуратно попридержать дверь, чтобы не скрипнула. Слава богу, получилось. Прислушиваюсь.

— Ты пирожное кушай детка, я для тебя их купила, не стесняйся, — воркует матушка.

— Спасибо теть Насть. Они вкусные-вкусные. Я таких никогда не ела, — отвечает ребенок.

На несколько секунд на кухне воцарилась тишина. Только девочка чуть причмокивает, наслаждаясь лакомством.

— Машенька, так ты мне расскажешь, как пожар начался? — мягко спрашивает мама.

— Я не знаю. Мы с девочками уже спать укладывались. А тут дым из-под двери пошёл. Олька сознание потеряла, а другие девочки плакать начали. Мы дверь пробовали открыть, а она закрыта снаружи. Страшно-престрашно было. Оля в обморок упала. Девочки плакали.

— А спас вас кто? — вкрадчиво поинтересовалась мамуля — Наверно, дяди милиционеры прибежали?

— Нет. Дядя Игорь и Леша дверь сломали. Дядя Игорь загорелся, а Леша на него покрывало набросил и графин с водой вылил, — простодушно сдает меня кроха, — А потом они нас одеялом накрыли, и на улицу вывели. Вокруг огонь, треск, дым. Ужас, ужас, просто. Леша ещё Олю на плече тащил. У него нога загорелась, но Ольку все равно из огня вынес.

— Молодец какой, — цедит сквозь зубы мама, — я Лешу лично при…. похвалю попозже.

— Ой теть Насть, но вы же его наказывать не будете? — обеспокоенно спрашивает малявка.

— Ну что ты Машенька, — мамин голос снова становится приторно ласковым, — конечно же, нет. Доедай пирожное. Не хочешь больше? А скажи-ка мне…

«Так, этот допрос надо прекращать», проносится в голове. Я громко кашляю, и бодрым шагом выхожу на кухню, сияя ослепительной улыбкой.

— Лешааа, — малышка раскинув ручонки, несется ко мне.

Малявка обнимает меня руками за шею. Перепачканная кремом мордашка тычется мне в грудь.

— А я тут с тетей Настей познакомилась, она меня пирожными угостила, — радостно заявляет кроха.

— Здорово, — улыбаюсь «сестренке».

Аккуратно отстраняю девочку, и вытираю довольную рожицу уголком майки. Матушка стоит сзади Маши, и многозначительно смотрит на меня, обещая все небесные кары, когда ребенок уедет.

— Машуль, пойдешь со мною в «Красное Знамя»? — спрашиваю кроху.

— Ага, — с готовностью кивает малявка.

— Да зачем ребенка туда тащить? — возмущается матушка, — Пусть лучше со мною посидит. Мы пирожные поедим, телевизор посмотрим. А потом Саша приедет, они с Машей познакомятся.

— Нет, тетя Настя, я с Лешей пойти хочу в «Красное Знамя», — малявка становится серьезной, — Можно? Ну пожаалуйста.

— Ладно, — машет рукой мама, — иди, раз хочешь.

18 октября. 1978 года. Москва. 17:45

Что-то было не так. Чувство тревоги, мутной волной захлестнувшее подсознание, расплескалось внутри агента «Бурбон». Сердце маленьким испуганным зверьком яростно билось в груди, заставляя холодеть кончики пальцев и делая ноги ватными. Во рту внезапно пересохло. Панические мысли возникали в мозгу одна за другой. Сознание истерически вопило: «беги».

Поляков прилагал гигантские усилия, чтобы казаться спокойным и невозмутимым. Своим звериным чутьем предатель ощущал приближение неминуемой расплаты. Внешне благообразный седой пенсионер с глубокими залысинами шёл домой. И только судорожно сжатая ручка портфеля выдавала его состояние.