Приключения либроманта 3 (СИ) - Митрофанов Игорь Валерьевич - Страница 24

— Мельком. Старый он больно, — наморщил я лоб, пытаясь вспомнить, а видел ли я вообще когда-нибудь этот фильм.

Пожалуй, что нет. Скорее я слышал о нём в связи с упоминанием на "Мосфильме" про режиссёра Сергея Эйзенштейна и оставшейся на стендах экспозицией к его столетнему юбилею, выставленному в одном из холлов съёмочного павильона.

— Лет пять назад экипаж новейшего большого противолодочного корабля "Сторожевой" взбунтовался. Причина мятежа как раз и была в засилье идеологии и пропаганды.

— Замполиты их замучили?

— Как раз замполит мятеж и возглавил. Правильный был замполит. Отличный, образцовый офицер кристальной честности. Не смог вынести того вранья, которое нас всех окружает, — сделал Высоцкий жадную затяжку, шумно выдохнув дым, так, словно он выругался без слов.

— И чем всё закончилось? — уставился я на него.

— Брежнев приказал корабль утопить. Их начали бомбить и корабль потерял ход, а там и часть мятежников обратно переметнулась и капитана кинулись освобождать из-под ареста, понимая, что сейчас ракеты в ход пойдут с догнавших их кораблей. Замполита, понятное дело, вскоре расстреляли, да и остальным мало не показалось. Хотел я про "Сторожевой" песню написать, да сболтнул про это где-то по пьянке, а потом мне о-очень серьёзные товарищи крайне убедительно порекомендовали не портить себе жизнь. Не скажу, что я сломался тогда, скорее, с нарезки слетел и запил крепко, а потом всё один к одному покатилось… Впрочем, я же к тебе не плакаться пришёл, — вымученно улыбнулся артист, дав понять, что он в порядке, и вытащил из кармана обычную магнитофонную кассету, — Вот тут три песни. Все вроде в том же стиле, что и твои романсы. Попробуешь их аранжировать и записать у себя на студии?

Когда я взял кассету у него из рук, то в какой-то миг мне показалось, что я беру в свои руки не просто пластиковое изделие, а судьбу Артиста.

Через несколько дней я позвонил Владимиру Семёновичу и сообщил, что инструментальная часть к его песням у меня уже готова. Естественно, он решил, что я шучу. Вообще-то, я бы и сам подобному заявлению не поверил, если б лично с помощью телепортов по утрам несколько раз не мотался в Новочебоксарскую квартиру, где и сделал необходимый аккомпанемент для песен Высоцкого.

— Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека! — послышался знакомый голос за дверями гримёрки одной из концертных площадок, где нам предстояло выступать в первом отделении очередной "солянки".

— Зуб даю, что это Высоцкий к тебе в гости спешит, — прыснул Саня Круглов, с которым нам довелось готовиться к выступлению в одной комнате, — Пойду-ка я проверю аппаратуру, чтобы вам не мешать.

Не успел приятель дойти до двери, как та широко распахнулась, и в гримёрную ворвался Владимир Семёнович:

— Ну, дайте, дайте мне её, — театрально возвестил поэт о своём появлении фразой из неизвестного мне произведения, пожал по пути Сане ладонь и уселся передо мной на стул, — Хвастайся.

— А чего хвастаться? Слушать нужно, — выложил я на стол двухсотметровую катушку, на которую был записан аккомпанемент к песням поэта, — Саня, ты у звукачей рядом с пультом магнитофон не видел?

— Там вроде бы Акай какой-то стоял, или Грюндик, — неопределённо пожал плечами приятель и тактично вышел за дверь.

— То, что нужно, — кивнул я Высоцкому, — Я ещё сам не слышал, как запись в большом зале будет звучать.

— Валера, а у тебя выходные вообще бывают когда-нибудь? — поинтересовался у меня Владимир Семёнович после того, как мы прослушали инструменталку, — Или вы во время Олимпиады пытаетесь окучить все концертные площадки Москвы?

— Конечно, бывают. Иначе когда бы я успел записать для тебя это, — мотнул я головой в сторону магнитофона, — Да и сегодня мы вечером играем только в первом отделении, и следующий концерт у нас только послезавтра. Вот и считай, что почти двое суток я буду свободен.

— Слушай, а давай к тебе домой сгоняем, — предложил Высоцкий, — Понимаешь, я уснуть спокойно не смогу, пока эти песни не спою. К вам же в Чебоксары самолёты летают?

— В девять вечера рейс из Домодедово есть, — кивнул я в ответ, и немного подумав, добавил, — Первое отделение отыграю, на общий поклон не выйду. Вполне успеем. Если что, в час ночи из Быково ещё один борт в Чебоксары вылетает.

— Тогда с меня билеты и машина до аэропорта, — улыбнулся Высоцкий, — А вечером я за тобой заеду. Кстати, у тебя перекантоваться там есть где или мне гостиницу заказывать?

— У меня свой дом в черте города, — не без гордости ответил я, — Сейчас за ним сестрёнка присматривает. Кстати, ты баню уважаешь?

— Какой же русский мужик не любит попариться? — вопрошающе посмотрел на меня Владимир Семёнович, — А у тебя и банька есть?

— Угу, позвоню сестре, чтобы к приезду протопила, а потом за нами в аэропорт приехала.

— А баня не остынет, пока твоя сестра за нами будет ездить?

— Не, у меня всё по уму сделано, — успокоил я поэта, — К нашему приезду как раз готова будет.

А что я мог ответить, если сам речь о бане и завёл? Не объяснять же мне поэту, что у меня хозяйством домовой занимается. Человек, можно сказать, недавно нормальную жизнь начал, а я начну его историями про домовых грузить.

— Ты в курсе, что у Высоцкого есть жена? — спросила меня Вера, пока Владимир Семёнович хлестал себя вениками в бане.

— Ну, так все мы не без греха, — пошутил я, — Марина Влади. Французская актриса. В каких фильмах снималась — не знаю и знать не хочу. И что из этого?

— У Марины есть сестра Татьяна. Сейчас её величают Одиль Версуа. В твоей истории она умерла в Париже от рака двадцать третьего июня восьмидесятого года в возрасте пятидесяти лет, а в этом мире хоть и болеет, но почему-то ещё жива.

— И что ты мне предлагаешь? Сгонять в Париж и добить старушку, раз она помирать передумала? Прийти к ней в гости и заявить: ты чё, бабка, офигела? Тебе на кладбище прогулы ставят, а ты всё ещё живая? Так она от инфаркта тогда загнётся.

— Я смотрю тебе смешно, — сверкнула глазками Вера, — Посмотри на календарь. Какое сегодня число?

— Двадцать четвёртое июля, — кинул я взгляд на отрывной календарь, висевший на кухонной стене, — И?

— Вот ты тугодум, — Вера легонько постучала мне костяшками пальцев по голове, — Что в твоей истории случилось двадцать пятого июля с человеком, который у нас сейчас в бане парится?

— В моей он умер, — пожал я плечами, — а здесь жив и здоров. Бабка-то здесь при чём?

— При том, что она сегодня умрёт, — заявила девушка, — Влади позвонит Высоцкому. Тот сорвётся в Париж, чтобы поддержать жену. На поминках он с ней разругается, напьётся с каким-то лягушатником и после возвращения в Москву уйдёт в пике. Я всё это увидела, когда вас с Владимиром Семёновичем в аэропорту встретила. Нельзя допустить, чтобы сестра Марины умерла.

Твою дивизию… И что мне теперь делать? Оберегать от всяческих стрессов всех тех, кого я невольно спас в этом мире? Всю жизнь бегать за ними и подбирать слюни? Я уверен, что не у всех тех, не разбившихся в самолётах, в жизни всё гладко, но я ведь не спешу к ним на помощь. Какова будет судьба соседской девчонки, которой Гоша вылечил больное сердце? Мне её тоже всю жизнь оберегать от несчастий? Чья жизнь дороже в этом мире? Жизнь этой никому неизвестной девочки или жизнь поэта, которого боготворят миллионы? А если она вырастет и спасёт от смерти те самые миллионы жизней, которые сейчас готовы на руках носить своих кумиров?

Ой, как непросто быть творцом истории…

— Какие есть предложения? — тяжело посмотрел я на Веру, — Сама понимаешь, оставить Владимира Семёновича одного в доме я не могу. Если б он в гостиницу въехал, то другое дело, но сейчас будет трудно объяснить, почему мне срочно нужно будет куда-то исчезнуть.

— Я сама всё сделаю, — спокойно заявила Вера, — Камни у нас в Париже лежат. Мне только нужны деньги на такси, чтобы по городу не ходить, капли лечебные и усыпляющий спрей. Можно ещё плащ-невидимку прихватить, хотя, в принципе, могу и без него обойтись.