Код "Уран" / Цитадель (СИ) - Луковкин Кир - Страница 49

— Пустяки…

Майя схватила его руку и повела к раковине — промыть ранку.

— Ну, как отдохнули?

— Отлично.

— Есть новости?

— Париж передавал привет. Сожалел, что ты не пошел с нами в акваторий. Он хотел показать нам музей древней живописи и скульптур, но Аврора утомилась, и я отвела ее спать.

— Как она?

— Все хорошо. Она такая милашка, не то что ее брат.

Рик и глазом не повел. Майя стала рассказывать про акваторий, досуговые залы для молодежи и маленьких детей, которые оказались счастливчиками из других нижних секторов: кто-то попал сюда по чистой случайности, кто-то благодаря своим способностям. Оказывается, в Совете есть особые люди, отслеживающие перспективных кандидатов в граждан Эпсилона. Майя даже нашла в толпе своего давнего знакомого по родному сектору, который считался без вести пропавшим. Думали, он провалился в мусоропровод. Девушка продолжала рассказывать свои впечатления, а Рик мрачно слушал.

Общество Эпсилона устроено весьма демократично. Каждый человек имеет право распоряжаться своими способностями так, как пожелает. Поскольку у них нет проблем с питанием, теплом и светом, люди сектора заняты не выживанием, а более возвышенными вещами, которые позволяют развивать культуру. В Эпсилоне очень ценится история человечества. Так Совет придумал способ сохранить память в случае глобальной катастрофы, если Главный компьютер выйдет из строя, а библиотека с архивами будет уничтожена. Для этого выбраны сто самых умных представителей сектора, которые взяли себе имена по названиям земных городов. Они объединены в некий Фонд — сообщество живой памяти, куда входит сам Париж и такие люди, как Лондон, Нью-Йорк, Москва, Гонконг.

— Представляешь? — восторгу Майи не было предела. — Но и это не все.

Она рассказала, что сектор разделен на условные древние государства, которые существовали когда-то на Земле. Их было много, все разные, со своими культурами и системой ценностей. Ученые из каждого такого участка сектора изучают историю той страны, за которой закреплены. Есть ученые-универсалы, которые пытаются понять устройство мира и строят разные гипотезы. Есть художники, поэты и музыканты.

Особенно Майю поразил уровень культуры Эпсилона: люди вежливы, добры, и с каждым можно говорить часами напролет о самых разных вещах. Правда, их не особенно интересует внешнее пространство. Видно, что их все устраивает и им вполне комфортно в этом уютном мире.

— Да, — сказала Майя, — они как будто топчутся на месте. Ученых не так уж много, по сравнению с большинством. Все любят играть и веселиться.

Майя выглядела счастливой; с блеском в глазах она смеялась над какой-нибудь забавной подробностью и тараторила, не останавливаясь, словно боясь забыть детали этого насыщенного дня. Рик чувствовал исходящий от нее запах пряностей.

Вдруг Майя упала на кровать, потянулась и зевнула:

— Что-то я тоже устала…

Рик присел возле кровати.

— Майя, — позвал он.

— Что? — Она почти спала, прикрыв веки. — Ты не против, если я останусь у тебя?

— Конечно нет.

— Спасибо. Чуть не забыла: Париж говорил что-то про мятежников. Мол, атаку мутантов отбили и теперь… теснят Корнеллиуса вниз, к реактору… Париж был очень доволен. Он пообещал, что Ахмеду не причинят вреда.

Рик сел на пол, спиной к кровати. Потом почувствовал на плече ее руку.

— Рик. — Она помедлила. — Мне холодно.

Он взял ее за руку. Ладонь была обжигающе горячей. Рик встревоженно вскочил, склонился над ней, потрогал лоб. Нет, вроде все в порядке. Теперь он сидел подле нее и внимательно смотрел в лицо — огненно-рыжие волосы разметало по подушке. Майя широко открыла глаза, ее сонливость как рукой сняло. Ладонь девушки сильно сжала его руку.

— Пообещай мне, — прошептала Майя.

— Что?

— Обещай, что не оставишь меня.

Рик долго смотрел в ее светлые большие глаза.

— Зачем ты просишь меня об этом?

— Мне страшно, — сказала она. — У меня сегодня весь день болит голова. Я попыталась прочесть надпись над залом досуга, но буквы расплылись в пятна. Париж долго рассказывал там что-то, но я не запомнила ни слова. Он говорил нам, а я кивала, но не понимала, о чем речь.

— Ты просто переутомилась под конец дня.

— Я забываю слова. Что происходит?

— Не знаю. Не бойся, это просто от переутомления. Утром встанешь как новенькая.

— Все равно обещай. — Она сжала его руку так сильно, словно повисла над пропастью, и Мать-тьма готова была принять ее в свое чрево.

— Обещаю, — тихо выдохнул Рик.

Майя некоторое время смотрела на него, а потом закрыла глаза. Рик сидел, не смея шелохнуться, пока она не задышала глубоко и ровно. Тогда он осторожно высвободился и на цыпочках вышел в коридор. Спать не хотелось.

Потолочные светильники немного притушили, но в Омикроне даже этот мягкий свет сочли бы непозволительной роскошью. Рик медленно шел по коридору, не думая о направлении. Впереди играла музыка. Переливчатые аккорды вызывали смешанные чувства: грусти и радости одновременно. Он приближался к источнику звука и скоро очутился возле входа в небольшой зал, свет в котором был погашен. Освещалась только сцена. Там, на табурете, сидел человек и извлекал звуки из огромного ящика на трех ногах. Это было так необычно, что Рик невольно остановился и заслушался.

Музыка лилась, наполненная величественной печалью и возвышенной гордостью, словно долгий сон. Мелодия казалась эхом чьей-то прожитой тысячи лет назад жизни. Это была музыка древних, и она полнилась таким потаенным смыслом, таким глубоким содержанием, хоть и лишенная слов, что Рик восхитился мастерством неизвестного композитора. Музыка что-то делала с ним, меняла внутри, завладевала самыми потаенными уголками души, пробуждая волнение и до необычайности странное, но некогда знакомое чувство. С ним будто говорил кто-то, передавал привет из глубины веков, кто-то знакомый: «Здравствуй! Вот мы и встретились вновь!» Застыв, не дыша, опасаясь нарушить хрупкую гармонию возникшего чувства, Рик смотрел на сцену, где незнакомец исполнял древнюю мелодию, слегка раскачиваясь в такт на табурете перед инструментом.

На сцену лился мягкий серебристый свет ламп, скрытых от взгляда портьерой под потолком, и Рик вдруг подумал, что этот свет попадает сюда снаружи. Ощущение времени пропало, казалось, оно застыло, звучала только музыка. Вдруг незнакомец за инструментом замер. Слабым эхом прозвучали последние аккорды, и свет, лившийся на сцену, погас. Рик в полной тишине пошел прочь, не смея оглянуться.

Он думал о древних.

Коридор привел его к балкону над расщелиной между сегментами. Окна напротив были темны, за исключением одного-двух, и еще светилась длинная полоса чуть ниже: там что-то происходило. Рик виделрасхаживающую за полупрозрачным занавесом туда-сюда фигуру, но не стал приглядываться. Просто положил локти на перила и уставился в пространство, придавшись раздумьям.

Слабый ветерок подвывал, гуляя по воздуховодам между сегментами. А может, это плакала Мать-тьма, призывая к себе заблудшие души. Тихий вой то усиливался, то ослабевал, иногда сменяясь протяжным, едва слышным свистом.

Неожиданно свист стал ритмичным. Рик не сразу понял, что ритмичный звук издает не ветер, только когда ощутил чужое присутствие.

Он повернул голову — в паре шагов прямо на поручне восседал прол Фома. Темные линзы окуляров с красными точками уставились на Рика, который собрался поприветствовать голосом старого знакомца, но Фома мягко покачал головой и поднес палец к подбородку, что означало «молчи!».

Рик не спешно осмотрелся — вокруг ни души. Тогда, по прибытии в эон, они с Майей, не сговариваясь, сделали вид, будто с ними никого не было. А потом в суматохе событий, разговоров и открытий, они напрочь забыли о Фоме.

Прол ловко и бесшумно соскользнул на карниз за перилами и призывно взмахнул рукой. Рик подошел к нему. Фома упрямо указывал следовать за ним. Рик глянул вниз, и мир перед глазами поплыл, возникло дурацкое желание спрыгнуть в черную бездну, а в ногах и руках проявилась слабость, неприятно заныли кости. Прол упрямо делал ему знаки, несмотря на молчаливый протест. Рик оглянулся больше потому, что хотелось собраться и привести мысли в порядок. В коридоре по-прежнему было тихо, и тогда Рик решился — выдохнул и перелез через перила. Вцепившись в них, начал двигаться мелкими шажками вслед за Фомой.