Колхозное строительство 7 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 35

— Потому, что в СССР они продаваться не будут.

— Почему? — хором.

— Мы тоже начали борьбу с курением. На днях в газетах напечатают постановление правительства. Договорились?

— Окей.

Интерлюдия четвёртая

Блондинка утром встаёт и подходит к окну. Муж спрашивает:

— Какая сегодня погода?

— Как я могу увидеть? Там такой дождь стеной, что ничего не разглядеть!

— В те далёкие времена…

— Когда деревья были большими?

— Не. В те далёкие времена…

— Когда колбасу делали из мяса?

— Да нет. В те далёкие времена…

— Когда молоко скисало на второй день и превращалось в простоквашу, а не стояло месяц, как свежее, даже без холодильника?

— Да нет, чёрт побери! В те далёкие времена…

— Когда был ещё жив Бернард Воннегут?

— Бинго! В те далёкие времена, когда проклятые американцы засеивали облака над Вьетнамом твёрдой углекислотой и дымом йодистого серебра, (спасибо товарищу Воннегуту за наше безоблачное детство), чтобы вызвать ливневые дожди и смыть не менее проклятых «чарли» в океан, а заодно лишить их продовольствия, в СССР над Москвой тучи ещё не разгоняли.

— Почему?

— Дай мне бог собраться с мыслями!

— Потому, что Ирина Аллегрова ещё не спела песню «Я тучи разгоню руками»?

— Щас в прошлое закрою дверь!

— Ну деда!

— Всё, не перебивать. В тот день на стадионе «Динамо» в районе Аэропорт…

— Тот, который называется «Ареной Льва Ящина»?

— Эх… На нём. Посмотреть матч с участием того самого Льва Иваныча, а также небезызвестных Вава и Гарринчи на стадионе собралось полста тысяч человек. Небо с утра было хмурым. Потом Аллегрова почти разогнала тучи руками, но к шести они собрались снова.

— А Аллегрова?

— Руки ей отрезали. Сейчас точно не буду рассказывать.

— Ну деда!

— Эх… К шести вечера небо затянуло грозовыми тучами, и…

— Пошёл дождь?

— Эх… Пошёл дождь, да с градом. Крупные такие градины…

— С куриное яйцо?

— Не, внучка, помельче…

— С голубиное?

— Эх … С воробьиное!

— Всёёё, всё, не уходи, не буду больше перебивать, рассказывай.

— Дождь с градом начался, когда команды выходили на поле. Вышли, получили по кумполу градинами с… голубиное яйцо и зашли назад.

— А матч?

— А матч состоится при любой погоде, потому через пять минут, когда град прекратился, а дождь чуть ослаб, команды снова вышли на поле под хрип громкоговорителей.

— А чего хрип?

— Из бумаги делали.

— А люди?

— Чего — люди? А, на стадионе. Не, болельщики — не люди.

— А кто???

— Сумасшедшие. Подожди, как там по-вашему… «фанаты». Фанаты прикрылись газетами «Советский спорт» и спокойно переждали град. Советский спорт градом не возьмёшь. Тут шрапнель нужна.

— Почему???

— Да там руководители все деревянные… по пояс… с обеих сторон.

— Как Буратины?

— Точно, как Буратины! Слушай, внучка, а давай тебе чупа-чупс в рот сунем, и тогда он у тебя занят будет, и ты не будешь меня перебивать, и я тебе расскажу историю про замечательный футбольный матч.

— Два! Один не справится!

— Два так два. Два раза судья подкидывал монетку. Первый раз она упала на траву и воткнулась ребром.

— Р… б… р… б.

— В воротах у бело-голубых играл Чёрный паук. Защитники жались к воротам, и их было четверо — Виктор Аничкин, Владимир Долбоносов, Валерий Зыков и Георгий Рябов. Полузащитники решали, защищаться или нападать. Оба-двое — и Валерий Маслов, и Сам Геннадий Еврюжихин. Нападающих тоже четверо — два Юрия, Сёмин и Авруцкий, Владимир Ларин, ну и Численко Игорь. Тоже Сам.

Получило «Динамо» право на первый удар. Ударили. Еврюжихин со всей дури послал его в свои ворота. Мяч не долетал, мокрый, тяжёлый. Попал в ноги Виктору Аничкину, тот перепасовал Сёмину. Сёмин побежал. Недалеко убежал — Сарай удачно подкатился, ничейный мяч сунулся под ноги Самого Еврюжихина, и тот снова под крики болельщиков и Чёрного паука послал его в свои ворота. Ещё ведь дальше — но опять круглый не долетел. Проскользнул по мокрой траве и ушёл в аут. Выкинул его на поле Понедельник, прямо под ноги Сократеса. Мальчик легко перебросил его через набегавшего Долбоносова, потом — мимо бегущего выпучив глаза Зыкова, и отдал неизвестно откуда взявшемуся Вава. Чёрная смерть Чёрного паука не стала огорчать ветерана советского футбола. Она остановилась метрах в двадцати от ворот и перевела мяч на правый фланг. Вторая чёрная смерть «Чёрного паука» обогнула по касательной, или даже по эвольвенте, последнего защитника Валерия Зыкина и вышла один на один с вратарём.

— Деда, а ты где был?

— Кхм… Я-то? Ну, недалеко. Видел всё.

— А того мальчика, который перебросил мяч, почти как тебя зовут. Только ты Сократ Оливейро. А у того как фамилия была?

— Ди Соуза Виейра.

— Длинная.

— Так ты хочешь узнать, что дальше было? Или вопросы будешь задавать?

— Не решила пока. Ты рассказывай. Чего там Чёрный паук?

— Он бросился на Гарринчу и почти достал до мяча — вернее, даже достал, коснулся кончиками пальцев. Но Манэ в тот день был в ударе. Ударил не в девятку, как думал паук, а пониже.

— В восьмёрку?

— Пусть в восьмёрку. Мячик залетел в ворота, ударился о заднюю штангу и выкатился назад, прямо под ноги пауку. И тот со всей силы запулил его на трибуну. Прямо в руки твоей бабушки.

— Чего она? Отдала пауку? Брр.

— Нет, она никому не отдала, билась за него как лев. Тьфу, как львица.

— Мы такие, Оливейры.

— Баба Маша потом пришла на пресс-конференцию и попросила меня расписаться на мяче.

— Вон на том, коричневом?

— Да, так мы и познакомились.

— А она сейчас где?

— Ну, они с твоей мамой поехали добивать Англию.

— Добьют?

— Кто бы сомневался.

— Хорошо! Давай дальше про паука.

— Дальше мяч пинали все кому не лень. А потом меня сбили в штрафной «Динамо».

— И ты забил?

— Нет. Забил вратарю Яшину наш вратарь Йонас Баужа.

— Как так? Перебил через всё поле?

— Нет, он бил пенальти. Вратарь вратарю. Представляешь?

— Представляешь.

— Забил и гордым пошёл назад, а по дороге сальто сделал.

— И вы выиграли?

— Нет. Это только начало игры. Потом они нам два мяча забили. Один — Численко, второй — Сёмин.

— Ничья?

— Нет, матч ведь кубковый был. Пенальти били.

— Победили?

— К сожалению нет. Там ведь паук.

— Да. А ты, деда, ведь чемпион?

— Чемпион.

— Правильно! Мы, Оливейры, такие.

Глава 17

Событие двадцать восьмое

Старики на демонстрации несут плакат: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство».

— Вы что, рехнулись? Когда у вас было детство, товарища Cталина ещё на свете не было!

— За то и спасибо.

— Ты, Пётр, знаешь, что сказал Хрущёв авиаконструктору Яковлеву, когда тот опубликовал мемуары о своих встречах со Сталиным?

— А должен? — нехороший вопрос.

— Должен. Вот что сказал: «Вы кто, конструктор или писатель? Зачем книжки пишете?», — погрозил пальцем и добавил: — «Вы конструктор — вот и занимайтесь конструкциями. Для книг есть писатели, пусть они и пишут. А ваше дело — конструкции…»

— Так Хру…

— Оставь болезного. О тебе разговор. Ты — конструктор человеков. Ты, бля, должен создавать людей завтрашних. Коммунистов, патриотов, пахарей. Вот с детей правильно начал. И преступников канал рыть тоже правильно отправил. И всё! Ты тут больше полугода — да год скоро уже. И что, чего сделал? Поднял производство железобетонных конструкций в два раза, увеличил производство кирпича в три раза, в полтора раза увеличил производство тракторов, построил пятьдесят домостроительных предприятий с нуля, сейчас вот табачное производство совместное с пиндосами, как ты их называешь, организовал. Да, в Павлодаре организовал производство «виллисов». Тут производство музыкальных инструментов, опять с этими пиндосами, наладил. Вертолёты вон производить будешь. Какое слово чаще других сейчас в моей хвалебной речи звучало? Сиди, молчи! «Производство»!!! Опять тебе говорю в третий раз: бросай подменять предсовмина. Замечательный у тебя предсовмина республики, Масымхан Бейсебаевич Бейсебаев. У него опыта в пять раз больше, чем у тебя. Шестьдесят лет. Разы — скажешь? Да, при тебе тут всё крутится. Всё в разы растёт. Возможности у тебя другие, да и с головой вроде дружишь. Потому и разы. Молодец. Орден буду рекомендовать дать тебе к годовщине.