Маги и мошенники - Долгова Елена - Страница 51

– И что?

– Вы знаете, сколько подданных Гагена каждый год имеет дело с Трибуналом по делам веры?

– Нет. А что? Разве кто-то знает об этом?

– Я посчитал – мне было интересно. Конечно это касалось двух-трех городов – там, как-никак, на столбах аккуратно вывешивали списки осужденных.

– И что?

– Каждый год на сожжение, галеры или конфискацию имущества осуждается один человек из пятисот. Чем дольше живешь, тем менее призрачной оказывается возможность оказаться арестованным, обобранным дочиста, а то и заживо сожженным. Быть может, для вас это пустые слова. Вы никогда не знали, что такое настоящий страх?

– Знал.

– Неправда. Творец событий, такой, как вы, не испытывает безысходного ужаса – он свободен. А я знал мистических страх осуждения. Ты можешь трижды по тридцать раз считать себя невиновным, как только в дело вмешается Трибунал, тебя постараются убедить в твоей несомненной вине – у них есть для этого и хорошие богословы на жалованье и другие, менее безобидные средства.

Мне сделалось тоскливо – я прекрасно понимал, о чем он говорит, и в душе соглашался с ним.

– Так вы поможете мне? – чуть более настойчиво поинтересовался Клаус Бретон.

Эта настойчивость и незримое дуновение опасности заставили меня помедлить с ответом – сгоряча я чуть было не согласился.

– Допустим, вы победите. Что вы собираетесь изменить?

– Я хочу божественной справедливости.

– А разве у вас есть средства ее установить?

– Почему бы нет? Души людям подарил Бог. Все дело в дурном правлении – его-то следует переделать.

– Как?

Он долго отвечал мне в общих чертах, но что-то неуловимо переменилось и слова ересиарха скатывались с моего усталого разума, словно с гладкого камня капли воды. Я понял главное. Умный и целеустремленный, обойденный местом в высших сферах Церена, загнанный и преследуемый, Бретон хотел власти – для себя и таких, как он, именно это он называл справедливостью. Не знаю уж, насколько подобное было возможно, при его-то относительно скромном происхождении. Наверное, для человека, который обращается непосредственно к сфере духа, не важно, священник он или ересиарх, титул не имеет особого значения.

Правда открылась во всей красе – если Фирхоф намеревался использовать меня для защиты существующего в Империи положения, то Бретон желает принудить меня к разрушению. В этом смысле ересиарх стоил имперского советника. «Все вы одинаковы». Клаус, кажется, тонко почувствовал изменение настроения.

– Я не тороплю, обстоятельства торопят – подумайте. Посмотрите на этот спящий город – он прекрасен и нуждается в защите, если вы не вмешаетесь, не сегодня-завтра по мостовым в залив потечет кровь.

– А если вмешаюсь – не потечет?

– Тогда в этом кровопролитии хотя бы будет некоторый смысл.

– А если я откажусь – что тогда?

– Вы не откажетесь – это невозможно.

Я отвел взгляд и посмотрел себе под ноги – с парапета вниз свисал измочаленный обрывок веревки. Мне стало страшно – это был след импровизированной виселицы. Я по-новому вспомнил Фирхофа и Беро – кто из них умер здесь?

– Простите, я не могу ответить согласием на ваше предложение. Ценю доверие, но… нет.

Разочарованный Клаус замолчал, горизонт горел тонкой оранжевой полоской прощального огня вечера.

– Вообще-то, я мог бы вас принудить… Есть средства…

– Вы не рискнете пользоваться помощью мага, которого принудили таким образом.

– Вы правы. Не рискну, конечно, нет. Однако же, я не сомневаюсь, что во время штурма, оказавшись посреди настоящей битвы, вы еще перемените свое решение, – сумрачно добавил он. – Если что, знайте, пергамент у меня наготове. Не зарекайтесь, Россенхель.

На этой «оптимистической» ноте и закончился мой разговор с мятежным ересиархом Толоссы. Тогда я не знал, как жестко и беспощадно разрешит судьба наш спор. А если бы и знал… Не знаю, смог ли бы я поступить по-иному.

А пока – пока темнело и мы относительно мирно вернулись в дом. Я решил ждать, наблюдать и искать любой случай переменить собственную судьбу. А на что еще я мог надеяться?

Глава XXII

Подвиги по сходной цене

Хайни Ладер. Окрестности Толоссы и другие места, Церенская Империя.

Плотная темнота южной ночи скрыла залив, звенели ночные цикады, в темноте холодным огнем горели фосфорические тельца светляков. Хайни Ладер потрогал непривычно пустой (без ножен) пояс.

– Долго еще, Бенинк?

– Придется спуститься к берегу и там еще подождать, – невозмутимо отозвался меланхоличный альвис.

Ладер перепрыгнул через некстати подвернувшийся валун; крутой склон, скудно поросший жесткой растительностью, осыпался под ногами. Близ берега сухая земля сменилась песком и россыпью мелких каменей. Море молчало, мертвый штиль превратил залив в зеркало. На четверть ущербная луна бросала на неподвижную воду скудный свет.

– Помоги, солдат. Надо стащить лодку на воду.

Маленькое, но прочное суденышко скользнуло на мелководье.

– Теперь жди сигнала.

Альвис присел на песок, настороженно вглядываясь в темноту. Хайни на всякий случай устроился лицом к сотоварищу. «Альвис всегда остается хоть на четверть бандитом». Бенинка, казалось, только забавляла явная и недвусмысленная настороженность Ладера. Он беспечно обратился к наемнику спиной, затянутой в залатанную куртку. Пахло морем и сухой, горькой травой. Хайни сунул руку за пазуху и потрогал примотанный к телу сверток – письмо императора и маленький, запечатанный воском, стальной футляр.

Альвис насторожился, переменил позу – вдали, на кромке крепостной стены робко сверкнула искра голубого огня.

– Это твой знак?

Бенинк молча кивнул, ожидая продолжения. Искра мигнула и погасла, потом снова вспыхнула и мигнула четыре раза.

– Это они. Прыгай в лодку и отчаливаем.

Ладер устроился на корме предоставив альвису грести в одиночку. Нос лодки разрезал гладь залива, за бортом, в темной воде, колыхались почти невидимые в ночи пучки морской травы.

– Ты уверен, что мы плывем не в ловушку, а, Бенинк?

– Не бойся, солдат.

– Эй! Не смей говорить мне о трусости. Я просто не люблю бретонистов.

– Герцог Бродяг любит их ничуть не больше, чем ты. Гильдия ночных ребят по гроб верна нашему императору. В Толоссе на днях избран новый воровской граф – он сам родом из наших, из тех, кого вы называете альвисами, и тоже не жалует псалмопевцев.

Хайни ухмыльнулся в темноте – его забавляла своеобразная лояльность шулеров и разбойников.

– Правь точнее, не промахнись. Ты сумеешь найти эту дверцу?

– Привычка, солдат, половина любого дела, – двусмысленно ответил альвис. – Не сомневайся, нас встретят.

Громада бастиона нависла, закрывая небо. Бенинк взял вправо и убрал весла, лодки скользила по инерции, нос суденышка несильно ткнулся в дубовые доски.

– Приплыли. Теперь нужно постучать три раза.

Лаз нехотя приотворился на стук.

– Мене такел, такел и фарес.

– Лезь сюда, Бенинк, – сонным голосом отозвался страж.

– Я не сразу узнал тебя, сотоварищ. Как дела у Гильдии?

– Затягивай сюда лодку, ее нельзя оставлять снаружи. Айриш рад будет видеть тебя, – неопределенно отозвался сторожевой вор и посторонился, пропуская пришельцев.

Дверца, искусно замаскированная между выступами островного дикого камня и крепостной стены, плотно захлопнулась за их спинами. Низкий сводчатый коридор привел в комнату с глухими стенами. Сторож вернулся на свой пост, Бенинк извлек из-под одежды ключ с витыми ушками и отворил вторую дверь, крутые ступени спускались вниз, в сводчатый подвал, пахло землей, кожей и мокрой шерстью – в низкой палате почти до самого потолка громоздились разномастные мешки с краденым товаром. В узком проходе, предусмотрительно оставленном между тюками, за маленькой конторкой наподобие купеческой, сидел еще один альвис – косоглазый, со шрамами вместо ушей, постарше Бенинка. В его костюме щеголеватость гильдейского вора забавно сочеталась с неряшеством оборванца. Куртка, некогда заботливо украшенная серебром, беспечно утратила большую часть шитья, растянутый ворот обнажал перечеркнутые шрамами ключицы владельца. С немытой шеи свисал массивный, желтого металла медальон.