Центурион - Долгова Елена - Страница 56

Он лег навзничь на камень скамьи. В этом месте было что-то странное, Стриж понял – ни единой надписи на стене. Он едва не расхохотался – может быть, к его приезду в камере специально сделали ремонт? Время шло – он ждал со стоическим терпением, загнанный страх свернулся где-то в самой глубине души тугим колючим клубком. Возможно, прошли часы, может быть – сутки. Серая лампочка все так же тускло тлела под потолком. Его не кормили, воду Стриж пил из крана в нише стены. “Они тянут время, чтобы я полнее ощутил свое ничтожество.” Он пошевелил пальцами – наручники мешали, но кисти рук еще не потеряли чувствительность. “Какой холеры, чего я в конце концов боюсь? Когда начнутся допросы, я скажу им правду – все, что они захотят…”

Им не нужна правда, возразил себе Стриж. Им не нужно ничего, кроме показательной расправы. Они боятся, боятся всего – принцепса, мнимого или реального подполья, интриг сослуживцев, болтливости жены, доноса собственного ребенка. Самое лучшее средство почувствовать себя сильным и в безопасности – убить другого каким-нибудь наиболее болезненным образом. Не стоит обманывать себя, нет смысла тешиться надеждами, мне не вывернуться. На этот раз Стриж отлетал свое… “Состояние между жизнью и смертью имеет множество интересных градаций…”

Он приподнялся, осматривая стены – пусто, голо. Нет ни пресловутой простыни для петли, ни крюка в потолке, лампочка слишком высоко, к тому же мешают браслеты. Разбить голову о бетонную стену? “Я не смогу этого сделать,” – понял Стриж. “Сразу не смогу, а сделать это в несколько приемов мне попросту не дадут”. Он сел, стараясь поменьше прикасаться к бетону – на подземных этажах от камня сквозь одежду проникал холод – оперся локтями о колени, опустил на ладони отяжелевшую голову.

– О, Разум!

Дезет осмотрел собственные брезентовые ботинки, осторожно огляделся (“Интересно, есть ли здесь видеокамеры?”), и, как мог, проворно вытащил шнурки. Завязать нужный узел получилось лишь с четвертого раза. Бечева вышла достаточно прочной, вместо крюка сгодился кран. Стриж отмерил длину, закрепил самодельную веревку, опустился на колени, расстегнул ворот, просунул голову в петлю. “Сейчас я упаду вперед. Это будет нетрудно – сразу, резко, лицом вперед. Главное, не держать петлю руками”. Он зажмурился, медленно отсчитывая секунды про себя, глубоко вдохнул. Воздух пах горькой полынью. “Откуда полынь здесь, под землей?”. Неистово, соревнуясь друг с другом, стрекотали бесчисленные цикады, садилось рыжее лохматое солнце, колыхалось огненное марево…

Стриж открыл глаза – алая пелена исчезла, не было цикад, не было полыни. Воздух в камере отдавал дезинфекцией, серели стены, нехотя тлел серо-желтый свет. Стриж потянулся скованными руками и резко, обдирая кожу, сорвал петлю с шеи. “А ведь их, пожалуй, устроил бы такой финал,” – подумал он. “Мой труп на коленях между сортиром и нарами, заголовки газет – “Он осудил сам себя”, назидательная легенда о предателе великой Иллиры, от страха повесившемся на шнурках”.

Стриж встал, с огромным трудом, обрывая ногти, развязал и распутал тугой узел, и медленно, тщательно целясь в дырочки, принялся зашнуровывать ботинки, неловко ворочая скованными руками. Закончив, послал в пространство озорной жест:

– Я не стану вешаться, ублюдки – сперва вам придется сполна отработать жалованье.

Он аккуратно застегнул воротник, сел, сложил руки на коленях, интуитивно ощущая, что ждать осталось недолго. Через пару минут дверь отворилась с жестяным грохотом.

– На выход.

Дезет встал и перешагнул порог, его тут же прочно взяли за локти.

– Пошел.

Он шагал между серых стен, в сером свете, мимо серых плоских лиц и черных мундиров прето. Взвыл лифт, унося людей наверх, коридор, освещенный на этот раз настоящим солнцем, привел к плотной, густо выкрашенной в стерильно-белый цвет двери.

– Заходи.

Стриж переступил порог. В углу, возле причудливой конструкции кресла, возился лысоватый остроносый очкарик в блеклом халате.

– Снимите с него браслеты, одежду до пояса – долой.

Сержант прето нехотя отомкнул наручники.

– Раздевайся.

Куртка, пробитая пулей Белочки, осталась еще в Порт-Калинусе. Стриж стащил рубашку и бросил ее в угол, на пол. Очкарик махнул в сторону кресла:

– Располагайся с удобствами.

Дезет сел на черное пластиковое сиденье, сержант жестко защелкнул на его предплечьях стальные захваты. Очкарик подошел сбоку, ловко потыкал в Стрижа остро пахнущим ватным тампоном, и налепил датчики.

Сержант стал у стены, скрестив руки на груди и откровенно скаля зубы.

Лысоватый исчез из поля зрения, устроился где-то за спиной Стрижа и монотонно затараторил:

– Вам будут предложены некоторые вопросы. Вы должны максимально правдиво отвечать только “да” или “нет”. Другие ответы и посторонние реплики не допускаются…

Скучающий сержант зевнул:

– Какие все-таки проблемы с этим “нулевиком”…

– И не говорите, коллега, – нахохлился Линялый. – От “сыворотки правды” он будет только блевать – и ничего больше. Но нет худа без добра, из-за этой ошибки природы, собственно, и пришлось реанимировать мой уникальный аппарат. Он считывает не пси – всего лишь физические реакции пациента, в простоте – сила.

Сержант скептически сморщился и стрельнул в Стрижа облаком сигаретного дыма.

– Не верю я в вашу груду мусора, док. Из какого музея притащили этот полиграф? В конце концов, если придерживаться стиля “ретро”, то есть старые, надежные способы – дыба, иголки под ногти, электрошок…

– Ну что вы, коллега, – поморщился лысый техник. – Такого индивида имеет смысл оставить в целости для эшафота.

Стриж перестал слушать болтовню преторианцев. “Это не пытки, это только детектор лжи,” – с восторгом подумал он. “Сенсов с каждым годом все больше, на каждую собаку вешают пси-детектор. Полиграф давно вышел из моды – он-то был сделан для нормальных людей. Ради меня они раскопали и отремонтировали музейный хлам…”

Лысый очкарик деловито забубнил за спиной Дезета набор бессмысленных на первый взгляд вопросов:

– Любите ли вы собак?

– Да.

– Принимаете ли вы наркотики?

– Нет.

– Участвовали ли вы в экспедиции, отправленной в Каленусийскую Аномалию?

– Да.

– Принадлежите ли вы к подрывным группировкам на территории Иллирианского Союза?

– Нет.

– Как вы относитесь к идее о бессмертии души?

– Идите к черту.

Очкарик обрадовался:

– Прекрасно! Замечательно! Классическая картина. Не волнуйтесь, сержант, моя “старушка” на ходу и действует отменно!

Сержант презрительно фыркнул и снова потянулся за сигаретой.

Очкарик продолжал беспорядочно сыпать вопросами. Стриж отвечал, не задумываясь. Они сделали перерыв через три часа. Потом Дезета увели и первый раз накормили обедом. Он уже перестал обращать внимание на ненавидящие взгляды преторианской стражи, готов был возносить Разуму свои молитвы атеиста за свихнувшегося на ретро-технике очкарика. На здоровье – пусть знают все о расцвете и гибели каленусийской Аномалии. Едва ли это принесет прето много пользы, зато он, Стриж, получает свой шанс.

Док закончил благородные труды только к вечеру. Стрижа освободили наконец от холодных щупальцев датчиков и тут же сковали наручниками. Очкарик возился, просматривал записи в углу, умственно тешился результатом. Стриж под конвоем сержанта отправился спать.

Ночь в бетонной камере пришла без сновидений, только под утро Дезет увидел сеть – ровную, прочную сеть из липких серых нитей. В углу, чуть левее центра, зияла рваная дыра. Он нацелился выскользнуть через дыру, но проснулся от грохота двери, так и не успев убедиться в спасении.

– Встать! На выход.

Он вышел навстречу хмурому утру, туману, мелкому моросящему дождю. Двор, все такой же стерильно-чистый, почти пустовал, Стрижа втолкнули в машину, двое охранников плюхнулись по бокам, старый знакомый – офицер – влез на переднее сиденье.

– Поехали.

Взревел мотор. Кар со свистом мчался меж серебристых пирамидальных деревьев, между живых изгородей, через тихий пригород, к оживленному, легко просыпающемуся центру. Полицейские не смели останавливать машину с идентификатором прето. Стриж смотрел во все глаза – мимо проносились украшенные скульптурой арки, колосс в миниатюре – статуя принцепса, колоннады и портики, дворцы, скопище помпезных зданий Иллирианского Университета, фонтаны, площади, с которых шуршащим веером разлетались прочь потревоженные белые голуби…