Знахарь - Доленга-Мостович Тадеуш - Страница 63

Наконец, они ушли, и Добранецкий, измотанный и оглушенный, опустился на скамейку.

Он провел страшную ночь, ворочаясь с боку на бок и ни на минуту не смыкая глаз. Внимательный Корчинский забронировал для него самый дорогой номер в лучшей гостинице города. Здесь было тихо и уютно, однако профессор никак не мог уснуть. Под утро, совершенно измученный, он нажал кнопку звонка и попросил принести ему крепкий чай и коньяк.

Лишь после этого он заснул.

Проснулся он поздно и с ужасной головной болью. Ему принесли почту из Варшавы. В телеграмме из клиники ассистент напоминал о предстоящем съезде в Закопане, где профессор должен был председательствовать, вторая была от жены. Она настаивала на возвращении.

– Приходило еще несколько господ, – доложил портье. – Спрашивали, когда пан профессор сможет их принять.

– Я никого не приму: мне нездоровится. Прошу так и объяснять посетителям.

– Слушаюсь, пан профессор. А адвокату Корчинскому?

– Всем.

Встал он только поздно вечером. Пора было складывать вещи и возвращаться в Варшаву, однако что-то удерживало его. Несколько часов профессор бесцельно бродил по городу, потом, накупив ворох газет, возвратился в гостиницу. Все газеты поместили пространные отчеты о судебном процессе и мотивах вынесения оправдательного приговора.

– Ну, все в порядке, – уговаривал он себя. – Я чересчур впечатлительный. Надо взять себя в руки!

Однако такое решение не слишком помогло. Когда Добранецкий начал собирать вещи, ему показалось, будто он делает что-то не то, а в душе нарастало такое раздражение и беспокойство, что он опять попросил принести ему в номер коньяк. И снова он провел бессонную ночь.

Рано утром профессор встал с готовым решением. Он вышел без завтрака, остановил первое попавшееся такси и назвал адрес адвоката Корчинского.

Адвокат встретил его еще в халате.

– Здравствуйте, дорогой профессор, – приветствовал его адвокат. – Я был у вас вчера два раза, но мне сказали, что профессор нездоров…

– Да, да… Мы не могли бы поговорить с вами наедине?

– Разумеется, прошу вас! – он встал и закрыл дверь кабинета. – Что случилось, профессор?

– Как фамилия той девушки?.. Невесты Чинского?

– Вильчур.

– Мария Иоланта?

– Что Мария, так это я точно знаю, а вот второе имя сейчас проверим.

Он вынул из стола папку с бумагами. С минуту искал и, наконец, нашел.

– Да, Мария Иоланта Вильчур, дочь Рафала и Беаты из фамилии Гонтыньских.

Оторвавшись от бумаг, адвокат увидел, как побледнел профессор. Глаза его были полузакрыты.

– Послушайте, – сказал он, делая над собой усилие, – я должен сообщить вам, что это… что она… его дочь.

– Чья дочь? – удивился адвокат.

– Дочь Антония Косибы.

– Не понимаю, пан профессор.

– Неужели Косиба не знал этого?.. Неужели она тоже не знала?..

Корчинский недоверчиво посмотрел на него.

– Пан профессор, – начал он, – это какое-то недоразумение. Косиба, действительно, заботился об этой девушке, и она добросердечно относится к нему, но я уверяю вас, что никаких родственных отношений между ними нет…

Добранецкий покачал головой.

– А я вас уверяю, что это отец и дочь. Антоний Косиба это… Рафал Вильчур.

Он с усилием выплеснул из себя эту мысль и замолчал, тяжело дыша.

– Как это?

Профессор ответил не сразу.

– Да, – заговорил он, как бы обращаясь к самому себе. – Я узнал его. Здесь нет ошибки. Этот знахарь не кто иной, как профессор Вильчур, который пропал тринадцать лет назад…

Добранецкий вдруг встал.

– Где он? Проводите меня, пожалуйста, к нему.

Адвокат встревожился, уж не случилось ли что с профессором Добранецким.

– Присядьте, дорогой пан профессор, – мягко обратился к нему Корчинский. – Мне кажется, произошла какая-то ошибка.

– Никакой ошибки. Это – Вильчур. Вы когда-нибудь слышали об известном варшавском хирурге с такой фамилией?

– Разумеется. Вы ведь руководите клиникой имени профессора Вильчура.

– Да. Тринадцать лет назад Вильчур погиб. Все думали, что он покончил с собой. У него была личная трагедия. Тело не нашли… Я был его ассистентом, правой рукой. После него я возглавил кафедру, принял на себя руководство клиникой… Да… Это он.

– Невероятно! – несколько успокоившись, сказал Корчинский. – Но вы, пан профессор, наверное, ошибаетесь. Отсюда вытекает, что тринадцать лет он скрывался под чужой фамилией?.. Зачем?

– Амнезия. Потеря памяти.

– Неужели?.. В это трудно поверить. Тринадцать лет…

– Да, это так.

– Извините, пан профессор. Когда об этом говорите вы, не должно оставаться никаких сомнений, но с научной точки зрения такое возможно?

– Вполне. Заболевание носит название «амнезия ретрограда». Медицина знает много подобных случаев. Регрессивное забвение… Стирает из Памяти человека всю ранее прожитую жизнь. После мировой войны отмечены сотни подобных случаев.

– Это результат нервного потрясения?

– Причина не играет роли. Амнезия наступает, как правило, после короткой или длительной потери сознания.

– Она неизлечима?

– Случается и такое. Однако в основном… Но не будем терять время. Где он?

– Косиба?.. Он выехал вместе с Чинскими. Они его забрали. Но это, действительно, сенсация! И пан профессор абсолютно уверен в своих выводах?

– Абсолютно!

– Черт возьми! Если бы я знал об этом на процессе! Представляете, что бы там было?!.

Добранецкого не интересовала эта сторона вопроса.

– Я сопоставил все факты уже после суда, – сказал он, уходя от разговора. – А сейчас… Вы не могли бы дать мне адрес этих Чинских?..

– С удовольствием. Вы собираетесь туда поехать?

– Конечно.

– И вы надеетесь вылечить Косибу, вернее Вильчура?

– Здесь не требуется никакого лечения. Просто достаточно напомнить ему, кто он. Если это не поможет… то других средств нет.

– Поразительно! Но все-таки он хоть что-то должен помнить, если не забыл знания и навыки врача?

– Да, поэтому я очень надеюсь на благополучный исход, – ответил вставая Добранецкий.

ГЛАВА XX

Поезд с сопением остановился на маленькой станции. Стояло ясное, солнечное утро. Крыши зданий скрывал толстый слой пушистого снега, ветви деревьев сгибались под тяжестью снежных хлопьев. Широкая панорама, открывшаяся с перрона, блистала праздничной, первозданной белизной, манила мягкой и уютной тишиной.

Профессор Добранецкий стоял и всматривался в белое беспредельное пространство. Как давно он не был в деревне! В первые мгновения пейзаж показался ему неестественным, какой-то невероятно реалистичной и прекрасной декорацией. Прошло несколько минут, прежде чем он открыл в своей душе давние связи с этим заново обретенным миром. Давние связи… Ведь он родился в деревне, в деревне прошло его детство и первые годы юности.

«Тоже амнезия, – подумал Добранецкий. – Человек, живя в городе, забывает об этом мире, о его красоте и включается в болезненный ритм карьеры, работы, конкуренции… Для него попросту перестает существовать эта красота и тишина… иной земли, где правда так непосредственно обращается к человеку, но не через радиоприемник, не с листа бумаги, испещренного черными буковками… Об этом забывается…»

Он услышал сзади легкое поскрипывание снега и голос:

– Вам, наверное, в Радолишки?

– Нет, мне в Людвиково. Нельзя ли здесь найти извозчика?

– Почему нет? Можно. Если хотите, я подскочу к Павляку, и он мигом запряжет.

– Я вас очень прошу.

Это «мигом», однако, продолжалось около часа. Поездка до Людвикова по ненаезженной дороге заняла почти полчаса. Когда сани, наконец, остановились возле дворца, был уже полдень. Привлеченная лаем собак, в дверях показалась пани Михалеся и, заслоняя глаза ладонью, стала разглядывать незнакомца.

– Пан, наверное, по делам фабрики? – спросила она.

– Нет. Я хотел бы увидеть пана Чинского.

– Тогда входите. Но никого нет дома.