У Черных рыцарей - Дольд-Михайлик Юрий Петрович - Страница 35

— Ты же обещала мне! Сколько можно горевать! хочешь, куплю тебе другую лошадь? Или маленького красивого мула?

— Не надо мне другую! Не хочу мула.

— Боже, как ты меня мучаешь! — Эти слова вырвались из груди Агнессы, словно стон. Иренэ мигом притихла.

— Я буду хорошая-прехорошая, только не говори так! Хочешь, выпью лекарство? И позови Пепиту. Я буду долго-долго гулять с ней и не стану скучать по тебе.

Иренэ прижалась щекой к руке матери — молчалиная просьба о прощении.

За долгие бессонные ночи, проведённые у кроватки дочери, Агнесса научилась понимать этот безмолвный язык, безошибочно угадывать все желания девочки, знать точно, когда той лучше или хуже.

Сегодня Иренэ её беспокоит. Не дала сделать массаж, отказалась от прогулки, взялась за вышивание и так торопится, словно её что-то подгоняет. Агнесса догадывается, что именно: вера в чудо, которой и сама она жила много лет.

Одевая девочку на прогулку, молодая женщина снова и снова перебирала в памяти все события своей жизни после автомобильной катастрофы. Собственно, не события, а то нечеловеческое напряжение, которым она держалась.

Да, раньше Агнесса верила в чудо. Ведь святая мадонна тоже была матерью. Не могла же она, великая мать небесная, не обратить свой взор на неё, мать земную! Агнесса не пропускала ни одной мессы, даже у себя дома устроила часовенку. Здесь она могла оставаться с глазу на глаз с мадонной, здесь можно было, отложив молитвенник, по-женски доверчиво и просто поведать ей, что у её малютки снова болит спинка, а на ножки, такие хорошенькие, с ровненькими пальчиками, она до сих пор не становится. Можно было напомнить мадонне, что и она когда-то держала на руках малое дитя и знает, какое это несказанное счастье. Все своё безграничное сочувствие к матери-страдалице, сына которой распяли, можно было выразить словами молитвы, вкладывая в них и свою боль, и свою тоску…

Иренэ несколько месяцев пролежала в гипсе, и спинка у неё выровнялась. Падре Антонио твердил, что это знак, ниспосланный Агнессе небом. Она и сама в это поверила. Отныне все её мысли были направлены на то, чтобы отблагодарить небо за милость и вымолить для дочки полное выздоровление. Именно тогда падре Антонио и поделился с ней мечтой о походе за веру христову. Молодая женщина плохо понимала, что от неё хотят. Она подписывала какие-то письма, сочинённые падре, основывала какой-то фонд для создания союза то ли благотворительного общества, то ли школы. Её воображение пленило само название: «рыцари благородного духа», и Агнесса охотно на все соглашалась. А потом появился Нунке…

Проведя рукой по лбу, Агнесса старалась отогнать дальнейшие воспоминания. Ей казалось, что в комнате стало неимоверно душно, и она открыла все окна… Вырваться отсюда хоть на час! Позабыть обо всём, хоть немного отдохнуть…

Набросив на голову шарф, Агнесса побежала в конюшню.

— Хуан, оседлай Рамиро!

Вороной конь, заслышав голос хозяйки, запрядал ушами, стал мелко перебирать передними ногами. В предчувствии прогулки у него под блестящей шкурой дрожал каждый мускул.

Вставив ногу в стремя, Агнесса сама, без помощи Хуана, вскочила в седло.

— Э-гей! — крикнула она, шевельнув уздечкой.

Конь, словно подхваченный ветром, сорвался с места. И он и всадница слились воедино. Чуткое животное, подчиняясь едва уловимому движению руки, державшей повод, то шло рысью, то неслось галопом, то, распластавшись над землёй, мчалось карьером.

Отдавшись наслаждению быстрой езды, Агнесса на время позабыла о своих тревогах. Каждой клеточкой тела вбирала она предвечернюю прохладу, терпкие ароматы разогретых за день кустов и трав, запах конского пота, который так приятно щекотал ноздри, пробуждая неясные воспоминания о полузабытом детстве.

Вот так бы и лететь свободной птицей, не выбирая дороги, наугад, до тех пор, пока хватит сил, пока не упадёшь на землю в сладком изнеможении, в непреодолимом желании слиться с ней, раствориться в её материнском лоне и прорасти потом бездумным кустиком или диким цветком.

Все чаще в последнее время Агнесса удирала из дома и, вскочив на коня, носилась по каменистым склонам, по извилистым дорогам, по опалённым солнцем равнинам.

В одно из таких путешествий она чуть не наскочила на цыганский табор, расположившийся в овраге, неподалёку от школы. Сдержав коня, женщина замерла на самом краю склона, не в силах пошевельнуться, повернуть назад. Непреодолимая сила тянула её приблизиться, вдохнуть дым огромного костра, разложенного в центре табора. Чтобы побороть это желание, Агнесса украдкой, как-то даже подсознательно пощупала шрам, навсегда оставшийся на плече от кнута старого Петра. Нет, никогда не простит она издевательств, которые ей пришлось испытать.

Агнесса дёрнула было за повод, но вдруг заметила, что к ней мчится толпа детишек. Босые, полуголые, они окружили её голосистой стайкой, выпрашивая подарки. Молодая женщина, словно зачарованная, глядела на грязные, замурзанные личики, горевшие румянцем, на поцарапанные, покрытые пылью множества дорог, но крепкие ножки, на стройные и юркие фигурки. Острая зависть ножом полоснула по сердцу. Сердито крикнув, она рванула коня и помчалась прочь, ненавидя весь мир, ненавидя цыганят, словно это они отняли здоровье у её Иренэ.

Сегодня эта встреча невольно всплыла в памяти Агнессы. Теперь молодая женщина пожалела, что не бросила детишкам пригоршню мелких монет — ведь у неё тогда были с собой деньги! — и с чувством стыда подумала о том, какое у неё стало злое и несправедливое сердце. Не таким оно было прежде, нет! Это жизнь так жестоко поглумилась над нею. Служанка Аделы и Петра, забава Карлоса, пешка в руках падре и Нунке! Все они обманывали её, обкрадывали, заманивали фальшивыми посулами.

На кончике языка вертится ещё одно имя. Даже мысленно его страшно произнести — такое это богохульство. Но и она тоже обманула Агнессу. Лучшая из лучших. Наикротчайшая. Мать всех обездоленных. Верно, слишком высоко ты поселилась на небесах, раз не услышала горячей мольбы, не увидела брошенного к твоим ногам материнского сердца.

Агнессе становится страшно от собственных дерзких мыслей. Нет, она не имеет права осуждать мадонну! Упаси боже, она не хотела этого! Просто сердце изболелось, пересохло от муки, как ручей в жару. Осталось одно русло без живительной влаги.

Как хочется с кем-нибудь поделиться своими сомнениями, иметь рядом человека, который мог бы развеять тоску, дать совет в трудную минуту. На падре Агнесса больше не возлагает надежд — она уже давно догадывается, что не любовь и справедливость несёт он заблудшим.

Странно понимает милосердие падре. Когда Агнесса ещё жила в Мадриде, в самом начале её деятельности по созданию школы, ей как-то довелось увидеть, как из одной тюрьмы перегоняли в другую большую группу арестованных. Пепита, сопровождавшая хозяйку, вскрикнула — среди арестованных она увидела своего племянника и нескольких односельчан. Агнесса, как могла, успокоила старуху, пообещав, что похлопочет о них перед падре Антонио. Ведь односельчане Пепиты были добрыми католиками! Но падре к Агнессиной просьбе отнёсся с непонятной враждебностью. «Это такие, как они, искалечили вашу дочь, — крикнул он гсрдито. — Это они, как плевелы, засоряют ниву господню!» Как ни умоляла Пепита, как ни плакала, а падре и пальцем не пошевельнул, чтобы облегчить судьбу несчастных.

Занятая своими горестями, Агнесса вскоре позабыла об этом случае. А сейчас он возник в памяти так, словно всё это произошло вчера. Перед глазами встали иссушенные солнцем и ветрами морщинистые лица, натруженные руки, согбенные спины. Сколько таких несчастных!.. Может быть, и её родителей вот так же гоняли из тюрьмы в тюрьму за какую-то пустячную провинность, а то и вовсе без вины, до тех пор, пока они не погибли в дороге или в тёмном, сыром каземате?

Всадница совсем отпустила повод, и Рамиро покосился на неё влажным синеватым глазом, не понимая, как себя вести: идти ли ему шагом, бежать ли рысью, мчаться галопом? Конь закинул голову и тихонько заржал.