Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма" - Страница 30

— Ты когда-нибудь видела ёжиков вживую? — его вопрос поставил меня в тупик своей внезапностью, ведь вовсе не такое я ожидала услышать, собираясь с силами, чтобы парировать очередную гадость в свой адрес. Нахмурившись, отрицательно помотала головой, подсознательно ожидая в продолжение какой-нибудь подвох. — Знаешь, когда они чувствуют опасность, то сразу так мило сжимаются, сворачиваются в клубочек, словно просто хотят спрятаться ото всех. Но в то же время ощетиниваются и выпускают колючки, не позволяя к себе прикоснуться.

Если ему хотелось выставить меня полной дурой, то впору было кричать «браво» и изображать бурные овации, ведь с поставленной задачей удалось справиться с восхитительной точностью. Я смотрела на него, хлопая глазами, толком не понимая, что именно чувствую в данный момент: смущение, удивление, растерянность, страх, или же как никогда раньше остро ощущаемую уязвимость. Мне необходимо было по привычке разыграть полное непонимание того, о чём он пытался сказать, но выходило уж слишком искусственно, поэтому не имело смысла и дальше стараться разыграть этот фарс.

— И что? — спросила я, мысленно похвалив себя за то, что голос почти не дрогнул.

— Очень похоже на тебя, — хмыкнул Иванов, своим настойчивым пронзительным взглядом грозя вот-вот прожечь во мне огромную дыру. Я с трудом проглотила скопившуюся слюну, плотным комком вставшую среди горла, когда он приложил ладонь к моей руке, чуть выше локтя — это выглядело очень странно, а ощущалось чем-то слишком близким и пугающе интимным, выходящим далеко за пределы сложившихся между нами отношений.

«Какого хрена ты вытворяешь, Иванов?!» — истерично вопил мой внутренний голос, требуя немедленно сделать что угодно, лишь бы прекратить это безобразие, творящееся прямо у всех на виду, но язык намертво приклеился к мгновенно пересохшему нёбу, не давая вымолвить ни единого звука. Его прикосновение жгло кожу прямо сквозь рукав блузки, а я никак не могла собраться с силами и просто отдёрнуть руку, оправдывая себя тем, что теперь уже поздно.

А на самом деле мне было очень страшно, но ещё сильнее — любопытно узнать, что будет дальше.

— Удивительно, — задумчиво протянул он, наконец убрав от меня ладонь и внимательно разглядывая её. — Не укололся.

На его губах появилась улыбка, не одна из числа раздражающих наглостью кривых усмешек, а настоящая, искренняя — достаточно было увидеть её один раз, чтобы потом уже ни с чем не спутать. Я продолжала смотреть на него, нахмурившись, однако не испытывала злости за эту странную выходку. Просто не могла найти ни одного вразумительного объяснения его словам и действиям, окончательно обескуражившим меня.

— Макс, привет! Что решили с тренировками? — Сходу спросил коренастый парнишка, возникший рядом с нами так внезапно, будто выпрыгнул из-под земли. Я без труда узнала в нём одного из игроков школьной команды по футболу, на год или два младше. Вроде, Вася или Валера. Или Ваня? Жаль, Иванов не обращался к нему по имени, потому что мне хотелось бы знать, кого упоминать в своих безудержных проклятиях.

Бесцеремонному парнишке «на В» стоило бы уделить внимание манерам и понять, насколько некрасиво прерывать чужой разговор. Даже если со стороны это не разговор вовсе, а скорее обмен взглядами под многозначительное молчание.

Пока Максим пытался отвязаться от паренька (или мне так показалось?), успела вернуться Наташа, выглядевшая не менее задумчивой, чем я. Мы вместе уходили из столовой, и мне пришлось огромным усилием воли подавить спонтанное желание обернуться напоследок, будто один последний взгляд на Иванова помог бы пролить свет на мотивы его поступка. А заодно объяснить и моё поведение, совсем не похожее на изначально предполагавшуюся попытку высказать ему собственное презрение и напомнить, что никакое перемирие не сможет изменить факт взаимной неприязни.

До конца дня мы больше не виделись. Я не могла дать этому событию однозначную оценку, ведь «плохо» означало бы желание встретиться с ним, что было далеко от действительности; но и «хорошо» стало бы обманом, когда меня сжирало любопытство разобраться, чего же он добивался.

Ворочаясь в своей кровати перед сном, я испытывала ощущение забавного дежавю: снова пятница, снова непредсказуемый поступок и снова целый ворох мешающих спать мыслей, в которых настойчиво встречалась одна и та же фамилия.

========== Глава 13. Про вскрывшуюся ложь. ==========

Откровенно говоря, я всегда знала, что имею некоторые проблемы в общении с людьми. Это не громкое и пафосное заявление, за которым последует с десяток причин моей гениальности на фоне общего обывательского кретинизма окружающих, вовсе нет, это — признание собственных недостатков, помогающее составить хотя бы относительно адекватную самооценку и вовремя сделать всё возможное, чтобы максимально скорректировать данный недочёт в чужих глазах.

Наверное, неправильно было бы утверждать, что я не люблю людей. Я просто их боюсь, при каждом новом знакомстве чувствую себя примерно так же, как если бы оказалась заперта в клетке наедине с диким животным. Вот плотная, морщинистая серая кожа, короткие толстые ноги с копытами, вытянутая морда с сидящим на кончике большим рогом и ещё одним следом за ним, чуть поменьше; я знаю, что это носорог, могу угадать, чем он питается и какой примерно образ жизни ведёт, но внутри всё сводит от страха, ведь я никогда не узнаю, что он захочет сделать в следующую секунду.

А вот коренастый паренёк с простым именем, начинающимся на букву «В». Он стоит прямо напротив, и теперь я вижу: несмотря на кажущуюся нескладность, ростом он выше на голову, а один удар не по-возрасту громадной ладони наверняка может отправить в нокаут даже человека раза в два тяжелее меня. Оглядывая помещение кабинета за моей спиной, он трёт нос, кончик которого покраснел и слегка шелушится (грипп, ОРВИ или, маловероятно, аллергия?), и жуёт жвачку, разнося ядрёно-мятный запах за метр от себя, — верный признак курильщика. Я вполне достаточно знаю о нём и даже могу сделать предположения о его привычках, но я не представляю, что он собирается сделать в следующий момент, и это очень меня пугает.

Возможно, это прозвучит ужасно, но человеческие поступки всегда казались мне даже более непредсказуемыми, чем поведение животных. Люди нападают и делают другим больно, чтобы получить от этого удовольствие, стоит им лишь почувствовать слабость соперника; не обязательно истекать кровью или находиться на последнем издыхании, чтобы группка скучающих подростков решила разодрать тебя в клочья, хуже стаи гиен. Поэтому необходимость общения, особенно с незнакомцами, вызывает у меня приступ острой паники.

Паренёк загородил своей фигурой выход из моего класса, застыв прямиком в дверном проёме, и выглядел очень растерянным, а я терпеливо ждала, когда же он соизволит сдвинуться и выпустить меня в коридор. Низ живота сводило резкими спазмами, отдающимися ноющей болью в пояснице, в ладони была зажата таблетка обезболивающего, для приёма которого мне так необходимо скорее попасть к кулеру, но страх превалировал над всем, вынуждая меня стоять как вкопанной и надеяться на его сообразительность, вместо того чтобы просто попросить отойти.

Вот что я имела в виду, говоря про некоторые проблемы в общении.

— А здесь какой класс? — слегка охрипшим голосом (значит, всё же простуда) спросил «Вэ», кажется, только секунду назад заметив меня, нерешительно переминающуюся с ноги на ногу в паре шагов от него.

— Одиннадцатый А.

— А где Иванов? — из меня непроизвольно вырвался шумный, обречённый вздох и захотелось показательно хлопнуть по лбу ладошкой. Или всё это тайный сговор учеников за моей спиной с целью окончательно убить мою расшатанную нервную систему, или у судьбы нынче очень дурное чувство юмора.

— Пойдём, покажу, — ответила я, испытывая сильное раздражение от собственного же альтруистичного порыва помочь этому остолопу. Впрочем, меня ощутимо приободрила возможность совсем скоро принять спасительную таблетку, ведь он сделал шаг в сторону, наконец освобождая проход, и позволил мне буквально выпорхнуть из кабинета.