И один в поле воин - Дольд-Михайлик Юрий Петрович - Страница 7

— Вчера, — продолжал оберст, — наши части ударной группы за несколько часов до наступления сосредоточились в этом районе. Учти, что в этой лощине расположить две дивизии и танковые бригады было очень трудно. Скученность создалась невозможная, но наше командование пошло на это. И вдруг события обернулись совсем не так, как мы предполагали: за два часа до начала наступления русские открывают по этому участку неслыханной силы артиллерийский огонь, использовав даже реактивную артиллерию, которой у них до сих пор здесь не было. На протяжении каких-нибудь пятнадцати минут врагу удалось буквально разметать наши сосредоточенные для прорыва части, а когда артиллерийский огонь стих, русские бросили на этот участок несколько десятков самолётов штурмовой авиации. И авиация докончила дело. Не успели скрыться самолёты, как перед остатками наших разгромленных частей появились русские танки и мотопехота, которые буквально стёрли с лица земли тех, что остались в живых после двух предыдущих ударов — артиллерии и авиации. К счастью, русские не воспользовались своей победой, а вернулись на прежние позиции. Дивизия Корндорфа также очутилась в чрезвычайно трудном положении, ибо русские, покончив с ударной группой, все свои резервы бросили на неё. Её, вернее то, что от неё осталось, спас резерв главного командования. Оберст отошёл от карты и сел в кресло.

— Когда мы вчера пили за присвоение тебе офицерского звания, русские уже доканчивали дело. Ты, возможно, заметил, что несколько офицеров, в том числе и я, были вызваны прямо с вечеринки в штаб.

— Заметил, но думал, что вы просто вышли отдохнуть.

— О, если бы это было так!

— Я вполне разделяю, герр оберст, ваше сожаление. Но какое отношение имеет этот «Железный кулак» ко мне? — нетерпеливо спросил Генрих.

Оберст ответил не сразу. Он вынул платок, долго и тщательно вытирал им лицо, словно хотел продлить паузу, чтобы лучше обдумать свои слова.

— Видишь ли, — начал он осторожно, — русские не могли планировать своё наступление на этом участке, иначе их войска не вернулись бы на исходные позиции, а продвигались бы дальше. Само собою напрашивается вывод, что артиллерию, авиацию и мотопехоту они сосредоточили, узнав о наших планах. Очевидно, кроме тех трех карт, о которых я тебе говорил, существовала и четвёртая… у советского командования.

— Итак, — резко прервал Генрих, — майор Шульц высказал подозрение, что эту четвёртую карту передал русским я? Да? Генрих с такой силой сжал руками спинку стула, что она затрещала.

— Помилуй бог, он лишь попытался намекнуть…

— Я убью его! — в ярости воскликнул Генрих.

Его лицо побледнело, губы сжались так, что их совсем не стало видно, глаза налились кровью, а рука порывисто легла на кобуру офицерского маузера. Не помня себя, он бросился к двери и, возможно, выбежал бы, если бы оберст силой не задержал его на пороге.

— Стой! — грозно крикнул Бертгольд. — Ты забываешь, что ты в армии!

Он силой вырвал из рук Генриха маузер, сам вложил его в кобуру и застегнул её.

— Успокойся! Намёк Шульца, говорю тебе, не произвёл ни малейшего впечатления. Все восприняли его, как глупую выходку, и начальник штаба генерал-майор Даниель сделал ему замечание. О себе я уже не говорю. Шульц здесь же, на совещании, в присутствии всех вынужден был выкручиваться и просить у меня извинения. Генрих опустился в кресло, подпёр голову руками и угрюмо уставился в пол.

— Так-то лучше! Посиди немного и обо всём спокойно подумай, — уговаривал оберст. — Да что ты хочешь? В свои двадцать два года ты уже имеешь заслуги перед отечеством, лейтенант, владелец солидного капитала, тогда как Шульц не может даже приобрести себе приличного парадного мундира. Его жадность к деньгам всем известна. Как же ему не завидовать тебе, молодому и богатому человеку, перед которым открыта такая блестящая карьера! Не обращай на это внимания. Я рассказал тебе всю историю с единственной целью, чтобы ты знал: система сплетен и доносов у нас расцвела вовсю. Тебе завидуют и будут завидовать, где бы ты ни был и что бы ты ни делал.

— Но с этим Шульцем я поговорю! — угрожающе отозвался Генрих.

— Запрещаю как начальник и не советую как человек, который хочет заменить тебе отца. Ты можешь его игнорировать, но разговаривать об этом не следует. Сделай вид, что ты ничего не знаешь. Ты обещаешь?

— Но…

— Никаких «но». Дай мне слово офицера, что не подашь виду ни единым намёком. Генрих промолчал.

— Даёшь слово?

— Герр оберст…

— Я требую от тебя слова офицера. Повторяю: я не только друг твоего отца, но и твой начальник.

— Хорошо, — хмуро проговорил Генрих. — Даю слово офицера не заводить об этом разговора. Но оставляю за собой право при случае отблагодарить Шульца.

— Ну вот и договорились! А теперь, когда мы с тобой поняли друг друга, давай потолкуем о другом.

— Вы вчера упоминали о каком-то задании? — напомнил Генрих.

— Именно об этом я и хочу сейчас с тобой поговорить. Слушай внимательно, дело идёт о новой операции, точнее о подготовке к ней. Она будет несколько меньшего масштаба, чем неудачный «Железный кулак», но у неё свои особенности и трудности, так как это связано с ликвидацией большого партизанского отряда.

— Только и всего! — в голосе Генриха прозвучало разочарование.

— Только и всего…— насмешливо повторил за ним оберст и вдруг вскипел: — Ты здесь недавно и ещё не ощущаешь, с каким напряжением мы все ходим по этой богом проклятой земле. На фронте легче. Ты знаешь, что противник впереди. А здесь можно ждать его каждую минуту: проходя по улице, сидя в кабинете, лёжа в постели…

— Не понимаю! — презрительно улыбнулся Генрих. Неужели немецкая армия, армия, победоносно прошедшая по всей Европе, не в силах ликвидировать партизанские банды в тылу? Бертгольд саркастически рассмеялся.

— Ты видел когда-нибудь пожар? — вдруг спросил он,

— Конечно, приходилось.

— Так вот, когда горит дом, даже не дом, а целый квартал, село — с пожаром бороться можно. Приезжают пожарные команды, окружают объект, локализуют огонь и пожар гасят. Но когда запылает степь, когда горит колоссальный массив леса — пожарным командам делать нечего. Такой пожар уже не погасить, пока он не сожжёт все дотла! А партизанское движение — это пожар в степи… Нет, лучше сказать в сухом лесу. И здесь обычными мерами не обойдёшься. Здесь необходимы меры экстраординарные, такие, как вот эта специально подготовленная операция, обдуманная до мельчайших деталей! А ты улыбаешься!

— Прошу простить и сделать скидку на мою неопытность…

— Чтобы ты осознал всю ответственность возложенного на тебя задания, я коротко обрисую тебе обстановку и сжато познакомлю с мерами, которые мы думаем принять. К юго-востоку от села Марьяновки базируется большой партизанский отряд русских. Поскольку это в тылу нашего корпуса, то ликвидировать этот отряд — наша прямая обязанность. И сейчас наиболее удобное для этого время — мы отводим для переформирования в район Марьяновки остатки сорок четвёртой и двенадцатой дивизий, разгромленных во время неудачной операции «Железный кулак». Эти части нам разрешено использовать для ликвидации партизан, но их будет недостаточно. О численности партизанского отряда у нас очень противоречивые данные, но несомненно одно: отряд достаточно велик, хорошо, вооружён, поддерживает постоянную связь с советским командованием. Все это обязывает нас подготовить операцию как можно лучше. Теперь перейдём к твоему участию в этой подготовке. Я уже говорил, что мы не можем рассчитывать лишь на те части, которые отведём для переформирования. Их надо всеми возможными способами усилить. И сделать это мы предполагаем за счёт полиции, расположенной в отдельных сёлах. Мобилизовав всех полицейских, мы сможем организовать два батальона, которые тоже бросим на ликвидацию партизанского отряда.

— Наконец я смогу увидеть собственными глазами хоть одного партизана!

— Смотри, чтобы партизаны не увидели тебя раньше, чем ты их! Помни, что стреляют они очень метко и дерутся до последнего. Впрочем, надеюсь, что всё обойдётся хорошо. В твоём распоряжении будет легковая машина и один бронетранспортёр с пятнадцатью солдатами и двумя пулемётами. Генрих пожал плечами, но возражать не решился.