Зеленый фронт (СИ) - Агишев Руслан - Страница 23

Нескончаемая череда виселиц, расстрелянных солдат… Заплаканные лица детей, с испугом смотревшие в глаза зрителей.

… Постепенно накал концерта стал спадать. Нагнетание скорби и жажды мести медленно сменялось нарастанием светлой радости. Исполнялись величавые песни о боевой дружбе, верных однополчанах, стремительных атаках и звоне орденов и медалей.

Вновь выступали мальчики и девочки со стихами о боевых подвигах и трудовых свершениях. Демонстрировались кадры парада Победы, награждения отличившихся военачальников, суда над фашистскими преступниками.

В заключении концерта на сцену вышел ветеран…

— … Дважды герой Советского Союза гвардии полковник Илья Петрович Голованко! — торжественно объявили оба ведущих.

Звеня орденами по ступенькам поднялся невысокий еще довольно крепкий мужчина. Полностью седой, лишь на бороде кое-где оставались ниточки черноты. Несколько секунд он собирался с мыслями, смотря куда-то вдаль, а потом начал:

— Я не мастер красиво говорить… Не умею я этого! Скажу как есть. Дорогие друзья, мы победили не просто лютого врага, мы победили настоящих нелюдей, которые предали в себе все человеческое… Поэтому я прошу вас, всегда оставайтесь людьми… Какие бы испытания не выпали на вашу долю, боритесь за право быть настоящим человеком!

Закончив, он повернулся в сторону ступеней. Спуск дался ему чуть тяжелее, чем подъем. Просто его правая нога была немного короче левой и поэтому равновесие было держать непросто. «Странно, а врачи говорили, что легко приживется…, - ушел он в свои мысли. — Дерево, оно и есть дерево! Может растет еще… Спрошу у Андрюхи, как приеду…».

Глава 25

Андрей продолжал копаться в себе, пытаясь понять, что же с ним происходит. «Вот был человек, — размышлял он. — Вроде хороший и умный. И вдруг, раз! И не стало человека!». Ни чего не хотелось делать. Все то, что раньше хоть как-то скрашивало его удивительное перемещение, сейчас было ему практически недоступно. Лес мягко давил на него, забирая все больше и больше территории.

«Вот так однажды от меня вообще ничего не останется, — размышлял Андрей, наблюдая за колыханием веток на одном из деревьев. — Пшик! И нету Андрея Ковальских!».

Тут он почувствовал знакомое давление. Лес словно звал его. «Вот думаю я … о себе, о живых и мертвых, о плохом и хорошем, о людях, наконец. И чем больше я копаюсь, тем больше во мне появляется всяких вопросов… Кто мы такие? Те ли мы, люди, кем кажемся? Почему мы поступаем так, а не иначе? Я раз за разом вспоминаю свое прошлое, наблюдаю за своими мыслями, пытаясь понять… Все так сложно и туманно. Сейчас мне ясно лишь одно — в нас, то есть в вас людях, нет потребности следовать законам жизни! Люди абсолютно нелогичны и не последовательны! А главный закон жизни ведь так прост…».

В окружающей их темноте возник крошечный желудь с едва проклюнувшимся росточком. Он был не заметным, зеленым и, казался, совсем невесомым… Солнечные лучи. Капли дождя, щедро подаваемые природой, наполнили его силой и жаждой жизни. Вот из скрюченного состояния он стал медленно выходить, расправляя два небольших листочка в разные стороны. Еще через некоторое время росток стал еще выше и толще, пока наконец не превратился в небольшую веточку — предвестник могучего дуба… «Вот он закон жизни! — зашептал Андрей. — Цель любого движения, независимо от того, вперед или назад, стремление к целесообразности, Каждое движение, каждый шаг живого существа — это последовательный и логичный ответ на окружающую действительность и его внутреннее состояние! Так, маленький росток тянется вверх, потому что это самый эффективный путь!».

Дальше между ними вклинился другой образ. Небольшая группа косуль убегает от волка, который, в конце концов, настигает последнюю — хромую самку. «И это закон жизни — эффективность! Слабое питает сильное, делая его еще более сильным, а тот в свою очередь отдает свою мощь другому… Все живое логично, предсказуемо, эффективно, целесообразно, а главное, понятно! Ты, вы все, другие! Вы похожи на что-то страшное, расползающееся, ничем не объяснимое!».

Вновь все задрожало и появилась другая картина. Здоровенный, лязгающий металлом танк на скорости врезался в бревенчатую избушку и вышел из нее с другой стороны… Потом появилась серая фигура в ненавистной каске. Прикладом карабина, немец с ожесточением долбил по коленопреклонной женской фигурке, пытающейся защитить своего ребенка… Вот уже красноармеец, выскакивая из полузасыпанного блиндажа, втыкает саперную лопатку в голову своему противнику. Через мгновение все сменяется чернотой — густым, иссиня-черным дымом, который клубами валит от небольшого сарая. Из-за плохо прибитых досок вытягиваются тонкие ручонки…

«Но человек… — на секунду Андрей запнулся. — Мы…, они же другие! Совершенно другие! Боже, только сейчас я начинаю понимать, каким же страшным существом является человек! Нас же даже живыми существами назвать нельзя. Живые таким образом не поступают… Все, к чему мы прикасаемся, несет гибель. Любое наше движение, любое наше касание — это еще одна загубленная жизнь, еще одно уничтоженное существо!».

Напряжение постепенно нарастало. Если бы у него было тело, Андрей бы в этот момент наверняка орал от непереносимой внутренней боли. Ему хотелоськрепко закрыть уши руками, чтобы все это не слышать. Потом разодрать ногтями свою грудь и, вытащив сердце, растоптать его в пыль. «Боже! — метались его мысли. — Ведь все это правильно! Каждое слово — чистая правда… Все, все, что мы ни делаем, — это какое-то убожество! Но как же так? Это же неправильно!».

«Нарисованные» им же самим образы были настолько реальными и одновременно правдивыми, что буквально убивали! «Ведь все именно так! Именно так! — в каком-то туман плавал Андрей. — Все мы губители живого и я тоже…». С каждой новой мыслью, с каждым невысказанным словом он снова нырял в пучину образов и видений.

«Вот маленький Андрейка задумчиво смотрел на смородиновый куст, растущий около изгороди. Ярко-красные ягоды манили его своим ароматом и размером. Он посмотрел по сторонам и, увидев, что никого кругом нет, решительно отломил ветку…». Боль затопила его сознание! Хрясть! Негромкий звук отломленной ветки вновь и вновь отдавался колокольным звоном. «Потомпоказался уже повзрослевший парень… Ночь. Он лезет во двор. Вдруг, на него с лаем бросается дворовый пес, спросонья не узнавший своего хозяина… Андрей с хрустом переломившихся досок падает на спину. Раз, Раз! На ластившегося пса полетел град ударов!». «Нет! Нет! — стонал он, пропуская через себя все новые и новые воспоминания. — Ну, зачем?». Они наплывали на него один за другим… «Озлобленные лица, от которых несло сивухой… Крепкие кулаки, сжимавшие деревянные оглобли… и кричавшие от боли цыгане, табор которых разгоняли озверевшие деревенские. Не щадили никого: ни детей, попавшихся под руку; ни женщин, прикрывавшихся своими тряпками; ни старых, бросавшихся под колеса повозок… Здоровые парни в красных рубахах, нарядившиеся словно на праздник, под пение перепившегося попика крушили утварь, разбивали топорами высокие телеги… Кругом все горело! Огонь! Огонь! Везде был один огонь! Вопила от боли молодая цыганка — почти девчонка, несколько часов назад задорно вытанцовывавшая перед всей деревней. Дебелая молодуха с лицом, покрытым красноватыми оспинами, с силой охаживала ей палкой. Платье на девчонке порвалось и висело лохмотьями, открывавшими белую спину. Вид голого тела еще больше раззадоривал тетку, начинавшую выкрикивать что-то несвязное и ухать при каждом ударе…».

«А-а-а-а-а-а! — кричал, вопил, стонал Андрей, выливая свою боль в никуда. — Да! Да! Да! Да! Сотни раз Да! Мы такие! И что! Это мы! Что же теперь!». Его сознание словно раздвоилось… «Что? — вопрос заполнил все пространство меду ними. — Ты спрашиваешь что? Я живое существо, вы — нет! Вы несете всем нам опасность! Что теперь будет с вами? Все просто…». Последняя фраза-образ показалась для Андрея погребальнымсаваном, накрывающим и его самого, и его давнишних друзей и родных, и все людей на земле. «Живое будет жить дальше так как всегда, а вы перестанете быть собой…».