Случай леди Сэннокс - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 2

– Да, господин. Я из Малой Азии, но говорю по-английски, если говорить медленно.

– Насколько я понял, вы хотите, чтобы я поехал с вами?

– Да, сэр. Я очень хочу, чтобы вы помогли моей жене.

– Я мог бы приехать завтра утром, а сейчас меня ждет неотложная встреча, и сегодня я ничем не смогу помочь вашй жене.

Ответ турка был своеобразен. Он потянул за шнурок своей замшевой сумки, открывая ее, и высыпал на стол груду золотых

– Здесь сто фунтов, – сказал он, – и я обещаю вам, что дело не займет у вас и часа. Кэб ждет у ваших дверей.

Дуглас Стоун взглянул на часы. Через час будет еще не поздно приехать к леди Сэннокс. Он бывал у нее и в более позднее время. А гонорар необычайно велик. В последнее время его донимали кредиторы, и он не может позволить себе упустить такой шанс. Придется ехать.

– А что у вас за случай? – спросил он.

– О, очень прискорбный! Очень прискорбный! Наверное, вы не слыхали об альмохадесских кинжалах?

– Никогда.

– О, это такие восточные кинжалы, старинной работы и необычайной формы, с эфесом в виде скобы. Понимаете, сам я торговец древностями и приехал из Смирны в Англию, но на следующей неделе возвращаюсь домой. Много редкостей я привез с собой и продал, но некоторые остались у меня, и среди них, мне на горе, один из этих кинжалов.

– Не забывайте, сударь, что у меня назначена встреча, – напомнил хирург, начиная раздражаться. – Прошу вас, сообщите только необходимые подробности.

– Это необходимая подробность, вы увидите. Сегодня моя жена упала в обморок в комнате, где я держу товары, и порезала себе нижнюю губу этим проклятым альмохадесским кинжалом.

– Понятно, – сказал Дуглас Стоун, вставая. – И вы хотите, чтобы я перевязал рану?

– Нет, нет, дело хуже.

– Что же тогда?

– Эти кинжалы отравлены.

– Отравлены?

– Да, и ни один человек, будь то на Востоке или на Западе, не может теперь сказать, какой это яд и есть ли противоядие. Но все, что известно об этих кинжалах, известно и мне, потому что мой отец тоже был торговцем древностями, и нам приходилось иметь много дел с этим отравленным оружием.

– Каковы симптомы отравления?

– Глубокий сон и смерть через тридцать часов.

– Вы сказали, что противоядия нет. За что же платите вы мне этот большой гонорар?

– Лекарства ее не спасут, но может спасти нож.

– Как?

– Яд всасывается медленно. Он несколько часов остается в ране.

– Значит, ее можно промыть и очистить от яда?

– Нет, как и при укусе змеи. Яд слишком коварен и смертоносен.

– Тогда – иссечение раны?

– Да, только это. Если рана на пальце, отрежь палец, так всегда говорил мой отец. Но у нее-то рана на губе, вы подумайте только, и ведь это моя жена. Ужасно!

Но близкое знакомство с подобными жестокими фактами может притупить у человека остроту сочувствия. Для Дугласа Стоуна это уже был просто интересный хирургичский случай, и он решительно отметал как несущественные слабые возражения мужа.

– Или это, или ничего, – резко сказал он. – Лучше потерять губу, чем жизнь.

– Да, вы, конечно, правы. Ну что ж, это судьба и с ней надо смириться. Я взял кэб, и вы поедете вместе со мной и сделаете, что надо.

Дуглас Стоун достал из ящика стола футляр с хирургическими ножами и сунул его в карман вместе с бинтом и корпией для повязки. Если он хочет повидаться с леди Сэннокс, нужно действовать без промедления.

– Я готов, – сказал он, надевая пальто. – Не хотите выпить бокал вина, прежде чем выйти на холод?

Посетитель отпрянул, протестующее подняв руку.

– Вы забыли, что я мусульманин и правоверный последователь пророка! – воскликнул он. – Но скажите, что в том зеленом флаконе, который вы положили себе в карман?

– Хлороформ.

– Ах, это нам тоже запрещено. Ведь это спирт, и мы подобными вещами не пользуемся.

– Как?! Вы готовы допустить, чтобы ваша жена перенесла операцию без обезболивающих средств?

– Ах, она, бедняжка, ничего не почувствует. Она уже заснула глубоким сном, это первый признак того, что яд начал действовать. И к тому же я дал ей нашего смирнского опиума. Пойдемте, сэр, а то уже целый час прошел.

Когда они вышли в темноту улицы, струи дождя хлестнули им в лицо и, пыхнув, погасла лампа в прихожей, свисавшая с руки мраморной кариатиды. Пим, дворецкий, с трудом придерживал плечом тяжелую дверь, норовившую захлопнуться под напором ветра, пока двое мужчин ощупью брели к пятну желтого света, где ждал кэб. Через минуту колеса кэба загромыхали по мостовой.

– Далеко ехать? – спросил Дуглас Стоун.

– О, нет. Мы остановились в очень тихом местечке за Юстонстрит.

Хирург нажал на пружину часов с репетитором и прислушался к тихому звону: пробило четверть десятого. Он прикинул в уме расстояния, подсчитал, за сколько минут управится он со столь несложной операцией. К десяти часам он должен поспеть к леди Сэннокс. Через мутные, запотелые окна он видел проплывавшие мимо туманные огни газовых фонарей и редкие освещенные витрины магазинов. Дождь лупил и барабанил о кожаный верх экипажа, колеса расплескивали воду и грязь. Напротив слабо белел в темноте головной убор его спутника. Хирург нащупал в карманах и приготовил иглы, лигатуры и зажимы, чтобы не тратить времени по прибытии. От нетерпения он нервничал и постукивал ногой по полу.

Но вот наконец кэб замедлил движение и остановился. В то же мгновение Дуглас Стоун соскочил на землю, и купец из Смирны не мешкая вышел следом.

– Подождите здесь, – сказал он извозчику.

Перед ними был убогого вида дом на узкой и грязной улочке. Хирург, неплохо знавший Лондон, бросил быстрый взгляд по сторонам, но не нашел среди темных силуэтов характерных примет: ни лавки, ни движущихся экипажей, ничего, кроме двойного ряда унылых домов с плоскими фасадами, двойной полосы мокрых каменных плит, отражающих свет фонарей да двойного потока воды в сточных канавах, которая, журча и кружась в водоворотах, устремлялась к канализационным решеткам. Входная дверь, выцветшая и покрытая пятнами, имела над собой оконце, в котором мерцал слабый свет, еле пробивавшийся сквозь пыль и копоть на стекле. Наверху тускло желтело одно из окон второго этажа. Купец громко постучал. Когда он повернул свое смуглое лицо к свету, Дуглас Стоун заметил, как омрачено оно тревогой. Раздался звук отодвигаемого засова, и дверь открылась. За ней стояла пожилая женщина с тонкой свечой, прикрывающая слабое мигающее пламя рукой с узловатыми пальцами.

– Ничего не случилось? – задыхаясь от волнения, спросил купец.

– Она в таком же состоянии, в каком вы ее оставили, господин.

– Она не говорила?

– Нет, она крепко спит.

Купец закрыл дверь, и Дуглас Стоун двинулся вперед по узкому коридору, не без удивления оглядываясь вокруг. Здесь не было ни клеенки под ногами, ни половика, ни вешалки. Глаз всюду натыкался на толстый слой серой пыли да густую паутину. Поднимаясь вслед за старухой по винтовой лестнице, он слышал, как резко звучат его твердые шаги, отдаваясь эхом в безмолвном доме. Ковра под ногами не было.

Спальня находилась на втором этаже. Дуглас Стоун вошел туда следом за старой сиделкой, за ним последовал купец. Здесь по крайней мере были какие-то вещи, и даже в избытке. Куда ни ступи, на полу и в углах комнаты в беспорядке громоздились турецкие ларцы, инкрустированные столики, кольчуги, диковинные трубки и фантастического вида оружие. Единственная маленькая лампа стояла на полочке, прикрепленной к стене. Дуглас Стоун снял ее и, осторожно шагая среди наставленного и наваленного всюду старья, подошел к кушетке в углу комнаты, на которой лежала женщина, одетая по турецкому обычаю, с лицом, закрытым чадрой. Нижняя часть лица была приоткрыта, и хирург увидел неровный зигзагообразный порез, шедший вдоль края нижней губы.

– Вы должны простить меня: лицо у нее останется укрытым чадрой, – проговорил турок. – Вы же знаете, как мы, на Востоке, относимся к женщинам.

Но хирург и не думал о чадре. Лежащая больше не была для него женщиной. Это был хирургический случай. Он наклонился и тщательно осмотрел рану.