Потерянные имена, чужие тени - Осокина Ярослава - Страница 17

– Вы в следующий раз уж будьте осторожнее, – добродушно сказала она. – Мой брат в ответе за все снадобья, которые нужны господину Корнелию. Он несколько несдержан и может рассердиться, если увидит, что что-то не в порядке. Очень хорошо, что я заметила раньше него.

– «Господин Раду»? – спросил у нее Корнелий, когда они вышли из лавки, сопровождаемые мальчишкой-посыльным с их покупками.

– Раду так легко заводит друзей, правда? – улыбнулась Тию.

– Да, господин Раду такой, – тихо подтвердила Летуца. – Да простят меня господа.

Она быстро поклонилась, будто извиняясь за то, что заговорила.

К двум пополудни у Корнелия невыносимо болела голова. Тию, напротив, казалась более оживленной, чем обычно.

По крайней мере, так думалось Корнелию. Тию не смеялась и не болтала без умолку, как это полагается девицам ее возраста, но что-то определенно было иначе.

Не было настороженности? Тихого, но острого взгляда из-под ресниц, который каждый миг охватывал окрестности? Тию даже меньше улыбалась, хотя улыбка, как знал уже Корнелий, была ее первым оружием и защитой.

Впрочем, наблюдение за спутницей ничуть не ослабляло головной боли.

Вернувшись домой, Корнелий приказал растопить камин у себя в кабинете – к вечеру сильно похолодало. Летуца, едва успев надеть чепец, бегом принесла ему подогретого вина со специями. Корнелий подтащил к гудящему камину кресло, вытянул ноги и, пока решал в уме, что необходимо сегодня сделать в оранжерее, незаметно задремал.

Он не слышал, как ходили мимо него Летуца и приведенная ей Тию, как поздно вечером вернулся Раду, только сквозь сон услышал знакомый скрипучий голос.

– И давно он так? Летуца, подбрось дров и приготовь кровать мастера Тенды.

На лоб легла холодная ладонь, и Корнелий открыл глаза.

С трудом, будто веки деревянные были. Да и шея, казалось, тоже задеревенела.

– Все лицо горит, – с осуждением сказала Раду.

Ее черные волосы щекотно касались щеки Корнелия, потом Раду нахмурилась и, придерживая рукой голову Корнелия, прислонилась лбом ко лбу.

– Давно так? – сурово повторила она, отстраняясь.

– Господин Тенда еще вчера все просили везде натопить и согревались вином, – услужливо подсказала не видимая Корнелию Летуца.

– Я заболел? – с досадой, едва слышно спросил Корнелий.

Спросил больше у себя, чем у окружающих.

Лекарь… вот же позор! Сам не заметил, списывая все – теперь уже очевидные – признаки болезни на усталость и погоду.

– Господин Раду, я приготовила постель и грелки. Госпожа Тию сказала, что сама принесет прохладной воды… Матушка готовит яичную болтушку и…

– Отставить, – просипел Корнелий. – Еще мне сырых сладких яиц не хватало.

– Прошу прощения, – испуганно сказала Летуца, – но это самое лучшее средство, еще у нас бузина настаивается, все, как нужно, господин Тенда.

Корнелий начал было ворчать, но горло сводило от сухости и боли.

– Мастер Тенда, придется встать, – вмешался Раду. – Летуца, иди с той стороны, подхватишь, ежели чего. Вставайте, мастер Тенда, и держитесь за меня.

Корнелий и сам мог встать, не маленький. Несмотря на слабость и боль во всех суставах он вполне мог дойти до своей спальни. Но разве Раду когда кого слушал? Корнелий и забыл, насколько его помощник силен – Раду легко, рывком, выдернул Корнелия из кресла, поднырнул под его левую руку и, не слушая никаких возражений, потащил за собой, крепко сжимая под ребра.

В спальне было душно, и Корнелия сразу замутило.

– Окно откройте, изверги, – просипел он.

– Нельзя, – раздался строгий голос Тию. – Еще больше простудитесь.

– Вы меня еще поучите, как больных лечить, – огрызнулся Корнелий и охнул, когда Раду ловко толкнул его на постель. – Да подожди ты, хоть сапоги сниму… Сейчас полежу немного и сниму… Откройте окно, воздух должен быть свежим.

Он, наверно, задремал сразу после этих слов, потому что в следующий миг, когда пришел в себя, с него уже в четыре руки снимали сапоги. Густой воздух спальни разрезала тоненькая струйка холодного воздуха.

Потом он слышал, как Летуцу послали за яичной болтушкой и настойкой, и его снова замутило от мысли, что Раду вполне способен все это залить в него и без спросу.

– Приподнимитесь, я сюртук сниму и шейный платок, – скомандовала Раду.

От ее ледяных пальцев становилось хуже, контраст холода и внутреннего жара действовал раздражающе.

Корнелий слышал, как вышла Тию, что-то сказав при этом, потом на лоб лег прохладный влажный компресс.

Корнелий ухитрился схватить Раду за худое запястье.

– Подожди с… вашей народной медициной, – устало сказал он. – Лучше достань из моих вещей маленький синий саквояж. Там… да, этот саквояж. В нем шкатулка деревянная, открой… а, ключ – у меня на шее. Теперь дай мне, я сам возьму таб… пилюли. А ты пока воды налей. И оставь у меня тут кувшин с теплой водой.

Раду сделала все, как Корнелий сказал и с любопытством смотрела, как тот вытряхивал из продолговатых бутылочек плоские круглые пилюли – на диво ровные и одинаковые.

– Этих хватит, – тяжело сглатывая и запивая, сказал Корнелий. – Остальное убери, как было… Раду! Подожди, не уходи пока.

– Я не ухожу, – удивленно отозвалась та.

Повернув голову, Корнелий увидел, как Раду, убрав саквояж, тащит дубовое кресло поближе к кровати и переставляет лампу на столике, чтобы та не светила Корнелию в глаза.

– Я тут посижу, – сообщил Раду. – Больных нельзя оставлять. Наутро меня Тию сменит.

– Глупости, нет нужды, – отмахнулся Корнелий. – Это всего лишь простуда, за три дня пройдет без следа.

– Да, конечно, мастер Тенда, – кивнула Раду. – Если хотите, могу что-нибудь почитать.

– Ты совсем меня не слушаешь. А кто из нас медик, я или ты? Мне лучше знать. Но… ладно, ты пока посиди, расскажи, где сегодня была и что узнала.

Едва Раду заговорила, Корнелий заснул.

Спал он дурно, то просыпался, то снова проваливался в чересчур яркие бредовые сны. Влажный компресс на лбу только раздражал, но сколько бы Корнелий его ни скидывал, кто-то терпеливо возвращал холодную ткань на место.

К утру стало легче, и Корнелий проспал и рассвет, и завтрак, и все свои обычные утренние дела. Когда открыл глаза, Раду уже не было, зато у подоконника на высоком стуле сидела Тию и, сурово хмурясь, что-то шила.

Она всегда так сердито кривилась, занимаясь шитьем, будто участвуя в небольшом сражении с тканью и нитками.

– Доброе утро, – просипел Корнелий, досадуя, что горло по-прежнему болит, и что он вчера сказал Раду убрать шкатулку с лекарствами.

Надо было оставить у кровати. Привычка всегда прятать такие вещи хоть и полезна, но в данный момент оказалась не к месту.

Тию встрепенулась, с облегчением отложила шитье в корзинку, стоящую у ног, и подошла ближе. Она прижала ко лбу Корнелия запястье внутренней стороной, и тот едва не увернулся. Слишком естественным был ее жест, и слишком беспомощным себя Корнелий ощущал от этого.

– Все равно жар, но уже меньше, – чуть удивленно сказала Тию. – Я думала, что вы еще неделю пролежите.

Корнелий сипло хмыкнул.

– Прикажите подогреть чаю, – произнес он. – И когда проснется Раду, скажите, чтобы она зашла.

– Раду не спит, – ответила Тию, подхватывая корзинку. – Он уже проснулся. Я вас оставлю тогда, пойду распоряжусь насчет чая и остального. Если что-то понадобится еще, пока не придет Раду, позвоните в колокольчик, я его рядом с вашей чашкой оставила.

– Уже проснулся? – удивился Корнелий. – Она ведь не спала почти всю ночь.

– О… Раду не надо много времени для сна. Он всегда спит очень мало.

– Тию, – позвал Корнелий, когда девушка уже была у дверей. – Это просто любопытство, но я давно хотел спросить… Даже сейчас, со мной, или наедине с Раду, вы все равно обращаетесь к ней, как к мужчине, верно? Почему? И это… не беспокоит вас?

Тию сначала выглянула в коридор, потом захлопнула дверь и сказала: