Жестокое счастье - Черненок Михаил Яковлевич - Страница 12

Пожилой приземистый сержант, как узнал Слава, заступил на дежурство в середине дня. Он внимательно выслушал словесный портрет Васи, посмотрел фотографию Грега Бонама и с украинским акцентом сказал:

— Нэ, такого хлопца нэ видэв. Появится — нэ упущу.

Голубев вышел из линейного отдела, пересек привокзальную площадь и на автобусной остановке присел на скамейку. Автобуса, как всегда, не было. Со стороны железнодорожного переезда показался желтый мотоцикл с коляской. По белому хоккейному шлему Слава издали узнал сидящего за рулем Филиппенко. Поднял руку. Когда начальник ГАИ остановился, попросил:

— Гриша, подбрось до прокуратуры.

— Мог бы и на своих двоих прогуляться, — видимо, не забыв еще утреннюю колкость, усмехнулся Филиппенко, однако тут же скосил взгляд на прикрытую брезентом коляску мотоцикла. — Надевай шлем.

Слава мигом вытащил из-под брезента шлем и впопыхах нахлобучил его задом наперед. Начальник ГАИ нахмурился:

— Надень как следует и ремешок застегни.

— Есть, надеть как следует! — козырнул Голубев, усаживаясь на заднее сиденье.

Филиппенко плавно тронул с места. Не оборачиваясь, спросил:

— Не знаешь, чего Бирюков по Суржикову против меня копает?

— Видать, Гриша, ты промашку дал. Антон Игнатьич зря копать не станет.

До прокуратуры доехали молча. В кабинете следователя Лимакина одиноко курил судмедэксперт Борис Медников. Поздоровавшись с ним, Слава спросил:

— Чего здесь прохлаждаешься?

— А кофейку попить зашел да в картишки с прокурором срезаться, — в обычной манере флегматично пошутил Медников.

— Заключение, наверное, принес?

— Угадал, сыщик.

— Ну и что там, Боря?

— Паралич дыхательного центра вследствие гипоксии, вызвавшей фибрилляцию желудочков сердца и его остановку.

— Ой, как умно! Другими словами сказать можешь?

— Для умственно отсталых могу: смерть от утопления.

— В такой луже?.. — удивился Голубев. — Там же воробью по колено!

— Захлебнуться можно в ложке, — изрек Медников и многозначительно добавил: — Особенно если этому поспособствовать…

— Боря, не томи.

Судмедэксперт старательно раздавил в пепельнице окурок.

— На затылке потерпевшей имеется травма, от которой обычно наступает помрачение сознания. Если в таком состоянии столкнуть человека в воду, утопление гарантировано. К тому же красавица была пьяна…

— Когда наступила смерть?

— Около двенадцати ночи.

— Значит, сразу после танцев?

— Это вам, сыщикам, решать: после танцев или после ресторана.

Вошел Петр Лимакин. Бросил на стол папку с материалами начатого расследования и посмотрел на Голубева невеселым взглядом. Слава, не дожидаясь вопросов, принялся выкладывать информацию о племяннике Марии Захаровны Данильчук. Когда он упомянул улицу Гурьевскую, на которой в Новосибирске вроде бы живет подруга Тюменцевой, лицо следователя повеселело. Но заговорил Лимакин лишь после того, как Слава, что называется, на едином дыхании полностью выдал собранные сведения.

— Адрес по Гурьевской Тюменцева сообщила мне на допросе. — Следователь раскрыл папку. — Я из кабинета Семена Трофимовича только что переговорил с областной прокуратурой. Там через городское адресное бюро узнали: в квартире по указанному адресу десятый год прописан Фарфоров Вадим Алексеевич, а в прошлом году прописалась Крыловецкая Ирина Николаевна, на семнадцать лет его моложе…

— На каком основании оформлена прописка?

— На основании свидетельства о браке…

— Крыловецкая — жена Фарфорова?

— Так выходит…

Зазвонил телефон. Лимакин ответил, сразу сосредоточился. По содержанию разговора Голубев понял, что звонит Бирюков. Следователь подробно пересказал полученную от Славы информацию о Васе Цветкове, выслушал сказанное в ответ, кинул короткий взгляд на Голубева и закончил:

— Он сейчас у меня. Сделаем, Антон Игнатьевич, быстро сделаем.

Когда Лимакин положил телефонную трубку, судмедэксперт Медников поднялся.

— Ну я пошел…

— Спасибо, Боря, — пожимая ему руку, сказал Лимакин и повернулся к Голубеву. — Слава, надо срочно выбрать из вашей картотеки всех, кто привлекался по уголовным делам, с именем Валерий…

— Только имя… А фамилия?..

— Фамилию Бирюков пока не знает, но высказывает предположение, что в деле замешан какой-то Валерий и что кража в Заречном и смерть Крыловецкой завязаны в один узел.

— Откуда он звонил?

— Из райпо.

— Чего его занесло в торговую фирму?

— Не знаю, не стал он этого объяснять. Как управишься с картотекой, побывай на вокзале в кассе предварительной продажи билетов на транзитные поезда. Бирюков подсказывает, что племянник тети Маруси Данильчук, возможно, заказывал там билет до Новокузнецка. Если только уже не уехал в Новосибирск.

9. Железная интуиция

В философии интуицией принято считать непосредственное постижение истины без предварительного логического рассуждения. Не отрицая, в общем-то, философского толкования, Антон Бирюков все-таки подобное определение интуиции относил к категории чистой случайности. В своей работе, начиная распутывать замысловатый клубок, он с первых шагов старался проникнуть в самую суть преступления, и, когда это удавалось, эмоциональный Слава Голубев обычно восклицал: «Игнатьич! У тебя железная интуиция!»

От Сергея Тюменцева Бирюков получил такие сведения, которыми следовало не только заинтересоваться, но и срочно их проверить. Возникшее первоначально подозрение в неискренности Галины Тюменцевой после разговора с ее бывшим мужем окрепло. Опыт подсказывал Антону, что некоторые люди, впервые оказавшись в роли свидетеля или потерпевшего, начинают нервничать уже от необычности своего положения. Каждый уточняющий вопрос ведущего дознание кажется им подвохом, и, стараясь не попасть впросак, они иногда несут откровенную ахинею, доходящую до ссылки на внезапную потерю памяти. Галина Тюменцева на свою память не жаловалась. Делая вид, что напугана запиской, оставленной угонщиком мотоцикла, она боялась чего-то другого. Чего?..

Дверь долго не открывали. Лишь после третьего настойчивого стука в сенях послышались шаги и нетрезвый женский голос спросил:

— Валерк, ты?..

— Я, — машинально ответил Антон.

Звякнул отброшенный крючок — в распахнувшейся двери показалась Галина Тюменцева. Прическа ее была изрядно помята, а плотное тело обтягивал такой минихалатик, что, будь на месте Бирюкова остряк Борис Медников, он наверняка бы пробурчал: «Мадам, вы очаровательно раздеты».

Немая сцена продолжалась несколько секунд. Тюменцева, придя в себя, демонстративно зевнула:

— А-а-а, снова угрозыск…

— Войти можно? — спросил Антон.

— Я одна дома.

— Тем лучше. Поговорим с глазу на глаз.

Тюменцева, покачнувшись, отступила в сторону, пропуская Бирюкова впереди себя. Антон вошел в чистенькую светлую кухню. Все здесь на первый взгляд было как прежде: справа — кафельная печь-плита, слева — полированный современный буфет с обеденными яркими тарелками и чайными стаканами, рядом — тумбочка с красным телефонным аппаратом, против окна — покрытый новой клеенкой стол. Сейчас на столе стояла пузатая черная бутылка с роскошной импортной этикеткой. Возле нее — хрустальная рюмочка на тонкой ножке и надломленная плитка шоколада. В кухне ощутимо чувствовался запах горелой тряпки.

Тюменцева присела к столу, заложила ногу на ногу и, наблюдая, как Бирюков садится напротив нее у кафельной печи, бесцеремонно спросила:

— Коньяку хотите?

«Камю», — прочитал на этикетке Антон.

— Французский?

— Естественно. Шик-модерн! С горем пополам одну бутылочку на базаре райпо у товароведа выпросила.

— Для Валерки?

— Это кто такой?

— Которому дверь открыли…

Тюменцева пьяным движением руки словно сорвала с лица паутину и внезапно расхохоталась.

— Выпила я сегодня с расстройства… Уснула, и вот, надо же такое!.. Приснилось, что познакомилась с парнем, которого Валеркой зовут, и как будто это он пришел ко мне в гости, стучит, а я никак не могу проснуться… Когда вам открыла, еще от сна не очухалась… — Тюменцева игриво повела глазами. — Вторую неделю ведь без мужа живу… — И потянулась к бутылке. — Давайте лучше выпьем…