Роковой секрет (СИ) - Ройс Мэри - Страница 81

— Кто вы? — выдавливаю грубым хрипом, отчего в груди все сжимается. Я не узнаю собственного голоса.

— Можешь считать меня своим другом. Я Эзио, — кратко произносит мужчина, обволакивая меня своим глубоким, низким голосом. В голове бьются сотни вопросов, но я не могу извлечь ни одного. Собираюсь подняться, но мгновенно прихожу в ужас, когда даже пальцем на ноге пошевелить не могу. И, видимо, мое шумное дыхание выдает весь спектр моих переживаний.

— Ты должна успокоиться, Джиа.

Это имя врезается в меня подобно острому копью, и мысль о ногах как-то сама собой отодвигается на второй план. Такое впечатление, что еще немного, и я выжгу частым дыханием весь кислород в этой комнате.

— К-как вы меня назвали?

— Джиа, — как ни в чем не бывало повторяет по-прежнему сидящий в тени незнакомец с медленно тлеющей сигарой в руке.

— Вы что-то перепутали. Меня зовут… мое имя Рокси, кто-то называет Солой… — начинаю тараторить, поднимая голову. Правда, от резкого движения меня пронзает острой болью, и я обессилено падаю на подушку, а перед глазами возникает татуировка с этим именем на груди Рафаэля.

— Я ничего не скажу, пока ты не возьмешь себя в руки. Не люблю женских истерик.

Смахнув с глаз подступившие слезы, я еще с минуту пытаюсь вернуть себе самообладание и, крепко зажмурившись, порывисто выдыхаю. Я сильная. Я справлюсь. Я должна справиться и понять, наконец, что за чертовщина творится вокруг меня.

— Расскажите мне, что происходит. — Нервно облизываю губы. — Где я?

— Если ты готова к правде, я расскажу. Но тебе она не понравится, Джиа.

Вновь это имя, произнесенное пугающе спокойным тоном, заставляет все мои внутренности скрутиться тугим узлом.

— Я… — сглатываю, подавляя рвотный позыв, вызванный внезапным головокружением, — я готова…

По коже бегут табуны мурашек. Он смотрит на меня. Я чувствую обращенный ко мне взгляд. С минуту загадочный незнакомец наблюдает за мной, а потом слышу, как он поднимается. Повернувшись в сторону шума, вижу, как мужской силуэт выходит из тени, позволяя мне разглядеть свою внешность.

Мужчина, лет сорока на вид и аристократичной внешности, затушив сигару, прячет руки в карманы брюк и ленивой походкой сокращает расстояние до кровати.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Меня переполняет страх, но с примесью злости. Хочу наконец понять: почему я? Что им всем от меня нужно? Мои мысли обрываются, когда жесткие пальцы мягко поддевают подбородок и слегка сжимают его, заставляя меня посмотреть на незнакомца. Приблизившись к моему лицу, он замирает на нем колдовским взглядом лазурных глаз в которые смотришь и, кажется, сейчас услышишь шум моря. Таких я еще не встречала. Только вот иллюзия разрушается, когда радужку начинает затягивать темной бурей. И тогда у меня не остается ни капли сомнений в том, что его душа далеко не так чиста и прозрачна.

В горле мгновенно пересыхает, и я пытаюсь сглотнуть. Дыхание в такой близости от чужого человека кажется невозможным, но внезапно паника отступает и забывается, когда я невольно начинаю рассматривать красивые губы, которые сжаты в ровную линию, выделяя четкие острые скулы. Взглядом поднимаюсь к грубым чертам лица, на котором по-прежнему нет ни одной эмоции. Мужчина еще с минуту изучает меня, а потом резко отстраняется и неожиданно мягким голосом произносит:

— У тебя глаза матери.

Я сглатываю подступивший ком, а в горло будто иголки вонзили, лишая меня возможности говорить.

— Сегодня ночью тебе сделали операцию на позвоночнике, — продолжает он. — Наркоз еще не отошел. Правда, даже когда он перестанет оказывать действие, ты по-прежнему не будешь чувствовать нижнюю часть тела.

Он замолкает, словно позволяя мне переварить услышанное. И я благодарна ему за эту паузу. Меня словно затягивает в черную дыру, я будто до сих пор отдаленно слышу слова этого «друга» об операции, и волоски на коже болезненно становятся дыбом. Но незнакомец продолжает медленно убивать меня одними только словами.

— Люди Каморры хорошенько тебя потрепали. Мне жаль, что ты побывала в гостях у этого больного человека. Врачи поставили неутешительный диагноз: повреждение спинномозгового канала. Возможно, проведенная операция поможет восстановить утраченную подвижность, а может, и нет. Они сделали все, что от них зависело. Завтра ты сможешь поговорить с главным врачом и задать ему все интересующие вопросы. Могу сказать одно: дальше все будет зависеть только от тебя, Джиа. Тебе предстоит длительное лечение и реабилитация. Также тебе потребуется помощь психолога. На этот счет не волнуйся, я все обеспечу. От тебя требуется только желание встать на ноги.

— З-зачем вам все это?

— Так нужно, Джиа.

— Я… — голос вновь наполняется противной дрожью, и, стиснув челюсти, с силой выдавливаю из себя: — Я не хочу такой жизни! Не хочу провести остаток дней в кресле! Лучше бы вы оставили свой героизм при себе, а меня — в том подвале! Мне это не нужно!

— Это нужно мне. Я создам для тебя все условия, какие ты заслуживаешь. У тебя теперь новая жизнь, Джиа, смирись и прими как должное. Все, что ты должна делать сейчас — это терпеть и ждать. Ждать момента, когда тело снова подчинится, а потом — разумеется, если ты этого захочешь, — я позволю тебе отомстить каждому, кто заставил тебя страдать.

— Я не хочу никому мстить… я хочу домой…

— У тебя его больше нет.

Закрываю глаза и морщусь от того, как их щиплет от подступающих слез. Сил нет. Этот человек имеет такую энергетику, что, кажется, высасывает их последние капли, медленно вводя в меня яд усталости. Моя грудь отчаянно вздымается и опадает в такт трепещущему сердцу, но я больше не могу говорить. На меня снова обрушили лавину информации, с которой я не знаю, что делать. Я даже толком и не усвоила еще ничего, кроме того, что не могу ходить и что попала в очередной плен.

— Вся твоя жизнь — фальшь. А твой любимый Росси — создатель этого лживого маскарада. Именно он увез тебя в Россию, когда ты была ребенком, и он всегда знал, кто ты, пока жила в его доме. Все это время ты шла выложенной для тебя дорогой, правда, иногда ты любишь нарушать правила, поэтому наблюдать было вдвойне интересно. — На секунду забываю, как дышать, а вена на шее ощутимо пульсирует. — Мне всегда нравилась тень. С детства. Тебя никто не видит и не догадывается о твоих мыслях. Зато ты видишь всех. Знаешь, почему я люблю шахматы? Желанная цель всегда перед глазами. Только в моей игре ты будешь королевой, а в его была всего лишь пешкой…

— Замолчите…

— Замолчать? Знаешь, во сколько тебе обошлось это молчание? Если бы с тобой были честны, Джиа, твои близкие могли бы избежать такой участи. — Возле моей руки с глухим хлопком падает что-то увесистое. — Открывай, — твердый тон незнакомца придавливает меня своей серьезностью.

Аккуратно нащупываю дрожащими пальцами большой конверт и поднимаю его, морщась от боли, но он тут же выпадает, когда я вижу полностью перебинтованные руки.

Черт!

Кислород исчезает из легких подобно пустым гильзам из автомата, но я продолжаю жадно втягивать воздух. С ужасом возвращаясь в мрачные закоулки памяти, где я снова вижу эти бездушные серые глаза. Живот сводит, и я чувствую в нем резкую боль от воспоминаний о том, что со мной вытворял тот монстр.

Выдыхаю.

Едва справляясь с тяжелым дыханием, снова предпринимаю попытку взять конверт и неуклюже достаю оттуда содержимое. Разгоряченный разум в одно мгновение разрывает мое щемящее сердце, словно в него воткнули нож и нарочно поворачивают тот из стороны в сторону, пока я листаю трясущимися руками стопку фотографий. Снимков, на которых моя бабушка. Только на ее лице нет любимой теплой улыбки, что сейчас всплывает в моей затуманенной памяти. Нет, на ее лице видны паника, мука и закаменевшая боль. Распахнутые в ужасе глаза смотрят на меня, пробираются внутрь, в душу, и заставляют испытать все то, что с ней происходило до того, пока на ее шее не появилась эта ровная багровая линия, из которой прямо на пол сочится темно-алая субстанция. Внутри словно раздается чей-то дикий вопль, раздирающий меня на куски. Наверное, это и помогает мне выбраться из шокового оцепенения и выбросить из рук фото.