Блокада. Книга 5 - Чаковский Александр Борисович - Страница 163

— Вы считаете, что Андрей Александрович рискнет обратиться с таким предложением к товарищу Сталину?! — вырвалось у Васнецова.

— Долг обратиться с таким предложением к товарищу Сталину лежит на мне, — ответил Говоров. — И я его выполню.

Васнецов и Штыков замолчали. Как ни старался командующий казаться спокойным, они поняли, чего стоило Говорову взять на себя столь тяжкую миссию, особенно после того, как ЦК оказал ему высокое доверие, приняв в члены партии без прохождения кандидатского стажа.

А Говоров тоже будто проник в души этих двух близких ему людей и, увидев царящее там сейчас смятение, в свою очередь молча посочувствовал им. А вслух сказал с обычной своей сухостью:

— Задача состоит в том, чтобы эвакуировать войска без потерь. И сделать это быстро!

…Ночь на 8 октября выдалась темная и дождливая. Это немало способствовало тому, что тщательно подготовленная эвакуация войск с левого берега Невы была произведена действительно без потерь.

Ранним утром 9 октября Линдеман и Манштейн, готовые нанести решающий удар по дивизиям Федорова и Краснова, с разочарованием узнали, что траншеи и окопы, еще вчера вечером изрыгавшие огонь и металл, пусты. Только в одном месте, почти том же самом, где в результате прошлогодних сентябрьских боев образовался знаменитый «Невский пятачок», теперь снова закрепились советские бойцы.

Их было немного — всего лишь небольшой отряд автоматчиков. Однако они словно вгрызлись в землю, окружили себя непроходимыми минными полями, опутали все подступы колючей проволокой и, отбивая атаки противника, ясно давали ему понять, что решили, стоять насмерть…

17

О неудаче Синявинской операции Звягинцев знал лишь в общих чертах: об этом говорили на очередном совещании в штабе ВОГа, подчеркивая, однако, что операция эта сорвала намечавшийся противником штурм Ленинграда.

Вскоре после того Звягинцева вызвали на Дворцовую площадь к начальнику отдела укрепленных районов полковнику Монесу. Звягинцев все еще числился одним из его помощников.

— Слушай, подполковник, — сказал Монес, — строительство оборонительной полосы в центре города мы считаем законченным. Во всяком случае, тебе там больше делать нечего. Отправляйся на правый берег Невы, в район Невской Дубровки. Помоги шестнадцатому укрепленному району. Он держит оборону на широком фронте — почти от Порогов до истока Невы и дальше — по Ладоге. Нева сейчас наиболее уязвимое место на всем Ленинградском фронте. Мы привыкли рассматривать правый ее берег только как исходный рубеж для наших наступательных действий с целью прорыва блокады. И в прошлом году наступали оттуда, и в этом — тоже. Но что получится, если тот же самый район, допустим, между Восьмой ГЭС и Шлиссельбургом противник изберет как исходный рубеж для своего наступления?.. Надо привести укрепленный район в полную боевую готовность, проверить систему огня, прочность оборонительных сооружений, слаженность боевых расчетов.

— А какими силами располагает этот УР? — спросил Звягинцев.

— Шесть артиллерийско-пулеметных батальонов.

— Кадровые?

— Нет, подполковник. На все УРы кадровых войск не хватает. Батальоны шестнадцатого сформированы недавно, в основном из рабочего класса. Однако командный состав во главе с комендантом УРа полковником Малинниковым в основном кадровые командиры. А ты будешь состоять нашим представителем при Малинникове.

«Все повторяется в моей судьбе!» — подумал Звягинцев, вспомнив, как так же вот когда-то — ему казалось, что это было в давние-давние времена, — посылали его представителем штаба фронта в батальон Суровцева с заданием: создать неприступные укрепления на одном из участков Лужского рубежа. Стараясь оборвать поток воспоминаний, Звягинцев спросил Монеса:

— Когда отправляться?

— Чем скорее, тем лучше, — ответил тот. — Скажем, завтра. Еще вопросы есть?

— Есть, если разрешите… Я понял, что ожидается новое наступление немцев. А мы-то, товарищ полковник, наступать собираемся? Или опять зазимуем в блокаде?

— Вперед забегаете, — нахмурившись, ответил Монес. — Ставку и Военный совет фронта обогнать хотите?.. Если что и будет, то узнаете об этом от командующего шестьдесят седьмой армией. Со штабом армии и поддерживайте связь. Других вопросов нет?

Звягинцев молчал.

— Наверное, потом будут, — усмехнулся полковник.

— Очевидно, будут, — согласился Звягинцев. — На месте само дело вопросы подсказывает. А сейчас, товарищ полковник, у меня к вам одна просьба есть… Возможно, мне придет письмо. С Большой земли… Прошу переслать в шестнадцатый…

Письма он ждал о судьбе Веры, а может быть, и от нее самой.

Месяц назад на углу Невского и Фонтанки, где Звягинцев работал тогда, его повстречал Васнецов, знакомившийся с новыми оборонительными сооружениями в центре города.

Заговорил по-дружески:

— Просьбу твою, подполковник, я выполнил… Насчет той девушки… ну Королевой. Видишь ли, какое дело… Нелегкую ты задал мне задачу…

«Не тяни, говори сразу!» — хотелось крикнуть Звягинцеву. Он приготовился к самому худшему. Если бы Вера осталась в живых, Васнецов сказал бы об этом сразу.

— Весь горздрав занимался твоим делом, — неторопливо продолжал секретарь горкома. — Целое расследование провели. Все штабы МПВО, все похоронные команды опросили.

— Погибла?! — вырвалось у Звягинцева.

— Нет, нет, я тебе не похоронку привез, — поспешно сказал Васнецов. — Тут вот какое дело… Удалось обнаружить следы одной девушки, которая предположительно должна бы быть той самой Верой Королевой. Возраст схожий. Есть и профессиональное соответствие: судя по лохмотьям белого халата, эта девушка тоже медработник. Извлечена из-под развалин госпиталя в бессознательном состоянии и в числе других, нуждавшихся в сложных операциях, отправлена на Большую землю.

В первое мгновение Звягинцева целиком захватило чувство радости. Он как бы и не услышал, что Вера тяжело ранена. Одна мысль стучала в его голове: «Она жива… жива… жива!..»

Придя в себя, спросил Васнецова:

— Может быть, известно, где она находится сейчас?

— Отсюда ее направили в один из госпиталей Горьковской области, — ответил Васнецов, — а о дальнейшем не знаю. Зато насчет другого интересующего тебя человека — ну комиссара твоего — все установлено точно.

— Пастухов тоже жив?! — воскликнул Звягинцев.

— Нет, он погиб.

— Документы при нем оказались?

— Какие там документы!.. Пастухов твой какого-то парня безногого спас. Телом своим прикрыл, когда все рушиться стало. Парень этот чудом жив остался и рассказал все. Пастухову голову размозжило, позвоночник перебило…

Дальше Звягинцев уже не слушал. Для него и услышанного было достаточно. Мелькнула догадка: «Не тот ли это одноногий морячок с гремящими костылями, что встретился мне зимой в полутемном госпитальном коридоре? Наверное, он. Пастухов ведь так хотел вернуть к жизни этого юношу, изуродованного войной…»

Звягинцев возвратился к думам о Вере.

Злой, непреклонный голос логики утверждал, что нет никаких веских оснований быть уверенным, будто та девушка именно Вера. Но если даже из-под развалин извлекли действительно Веру, перенесла ли она все тяготы эвакуации, а затем еще какую-то сложнейшую хирургическую операцию.

И все же голос сердца, не желавший считаться с аргументами, отбрасывающий все возражения, уверенно твердил: «Она жива… жива!..»

Вечером Звягинцев написал письмо в Горький, областному военкому. Он умолял его навести справки: в какой из госпиталей области попала ленинградка Вера Королева и как у нее прошла операция. Ответа требовал в любом случае: если жива и если погибла.

Но ответа пока что не было.