Блокада. Книга 5 - Чаковский Александр Борисович - Страница 111

Когда-то он прочел книги англичан Фуллера, Лиделля Гарта и Мартеля, и содержавшаяся в них мысль о могуществе танка захватила его. Тогда он воспринял ее прежде всего романтически. Но в начале двадцатых годов превратности военной судьбы закинули Гудериана в Инспекторат транспортных войск — в отдел моторизованного транспорта, и здесь он понял, что на танки нельзя просто молиться, — в отличие от всех других, эта религия требовала не только веры, но и серьезных специальных знаний. Гудериан добился, чтобы его прикрепили к 7-му Баварскому батальону моторизованного транспорта. До сих пор он ни разу не спускался в танковый люк. Теперь же проводил в танках почти весь свой служебный день.

В 1929 году он вступил в командование моторизованным батальоном. Через два года инспектор транспортных войск военного министерства генерал Лутц оценил стремления молодого специалиста и сделал Гудериана начальником своего штаба… С тех пор Гудериан использовал любую возможность, чтобы убеждать генералов и министров в том, что именно в танках — военное будущее Германии.

Консервативная военная мысль готова была примириться с танками как средством поддержки пехоты. Гудериан был одержим идеей превращения танков в самостоятельный род войск.

Реализации его идей препятствовали условия Версальского договора, накладывавшие жесткие ограничения на развитие армии.

Но после прихода к власти Гитлера ситуация резко изменилась. Создавались новые мощные вооруженные силы. Для Гудериана пробил желанный час.

Собственно, это был не час, а всего лишь тридцать минут. Именно это время было отведено Гудериану, чтобы продемонстрировать Гитлеру на военном смотре в Куммерсдорфе возможности моторизованных войск.

Гудериан показал фюреру взвод мотоциклистов, противотанковый взвод, взвод легких танков, носивших название «Панцер-1», и взвод тяжелых бронированных машин.

Гитлер пришел в восторг. «Вот что мне нужно, вот что я хочу иметь!» — воскликнул он.

Весной 1934 года было официально учреждено Управление моторизованными войсками. Генерал Лутц стал их командующим, а Гудериан — начальником штаба. Поэт танков, романтик моторизованных сил становится фактическим руководителем танковых войск.

Гинденбург умер. Обладавший теперь всей полнотой власти Гитлер провозгласил себя главой государства. Гудериан воспринял это и как свое собственное возвышение. И предчувствие не обмануло его. Через несколько месяцев он был произведен в генерал-лейтенанты, а спустя каких-нибудь два года стал командующим танковыми войсками Германии.

Гитлеру нужен был тяжелый молот, который он смог бы опустить на головы соседних народов. И человек, умеющий владеть этим механизированным молотом и до конца преданный своему фюреру. Для этой роли прекрасно подошел Гудериан — грубый, решительный, самовлюбленный, одержимый идеей разрушения.

Гитлер не ошибся, сделав на него ставку. Танки Гудериана промчались через Зальцбург и Пассау в Вену, подминая под свои гусеницы еще вчера независимое государство, сметая его с карты Европы. Правда, они не встречали на своем пути сопротивления — «аншлюсс» был хорошо подготовлен заранее.

Гитлеру хотелось, чтобы грохот гусениц немецких танков разнесся по всему миру. Он хотел вселить страх в сердца королей, президентов, министров, в души миллионов людей, парализовать волю народов.

В 1940 году танки Гудериана первыми устремились по наведенному за ночь понтонному мосту через реку Маас на запад, к Парижу.

И именно бронетанковым соединениям Гудериана была оказана фюрером честь проложить путь группе армий «Центр» на восток, к Москве…

У фюрера было несколько фаворитов в армии. Он благоволил к фон Клюге, к Хепнеру, впоследствии — к Манштейну, Но к Гудериану он испытывал особые чувства. Этот танковый генерал был для него не просто умелым полководцем, каких он получил немало и в наследство от кайзеровской армии и от рейхсвера. Гудериан был его собственным, им «созданным» генералом. Он, фюрер, вдохнул в него жизнь, вызвал к действию. Гудериан и танковые силы в сознании Гитлера были слиты воедино. Гудериан — это была война, нет, больше, — залог победы в войне!

И Гудериан платил Гитлеру взаимностью. Он понимал, что стал таким, каким его знала теперь вся армия, весь мир, благодаря фюреру. Самоуверенный, самовлюбленный, тщеславный, он ощущал себя не просто верным рабом Гитлера, а как бы проявлением одной из сторон его существа. Он оставлял другим дипломатию, идеологию, мистику — эти сферы его не интересовали, он был убежден, что танковые войска — оплот силы Гитлера, — и это наполняло Гудериана сознанием своей значимости и незаменимости.

…Путь на восток оказался далеко не похожим на ту укатанную дорогу, по которой в свое время с грохотом промчались танки Гудериана на запад. Здесь, на востоке, они встретили сопротивление столь яростное, что более трезвые умы неминуемо должны были бы призадуматься над тем, чем это чревато. Но и Гитлер и Гудериан были убеждены, что нет на земле силы, способной остановить бронированные полчища рейха.

И факты, казалось бы, подтверждали это.

У немецкой армии было гораздо больше танков, чем у любой другой армии мира. Сотни заводов покоренной Европы отливали броню, собирали моторы, производили вооружение. Одному советскому танку приходилось сражаться с тремя немецкими. И хотя нередко и в таком неравном бою советские танкисты выходили победителями, тем не менее количественное преимущество сыграло свою роль. Немецкие войска продвигались вперед, к Москве…

…«Как же все это произошло, как?!» — спрашивал себя сейчас Гудериан. Снова и снова он вспоминал тот день, когда все началось…

…В тот день он вернулся из части, которая никак не могла овладеть местечком со странно-сказочным названием — Серебряные Пруды. Буквально в дверях его ждал начальник штаба армии с сообщением, что советские войска нанесли неожиданный удар по дивизиям, находящимся южнее Каширы.

Каширская группировка была одним из четырех клиньев, на которую разделилась армия Гудериана после того, как он принял решение обходить Тулу. Первый из этих клиньев был направлен на окружение Тулы с севера, второй устремлен к Кашире, третий — к Серебряным Прудам и четвертый — резко на восток.

Каширская группировка продвинулась к советской столице ближе, чем остальные соединения 2-й танковой армии, и угрожала Москве с юга. И вот, судя по словам начальника штаба, именно на эти танковые части противник обрушил свой удар.

Грохоча сапогами, Гудериан взбежал на второй этаж, приказал телефонисту соединиться с командиром корпуса, в который входили дивизии, стоявшие в районе Венёва и Каширы, а сам устремился в свой кабинет, где на столе, за которым когда-то обедал Толстой, были разложены карты.

Он еще не верил, что удар, нанесенный русскими, столь силен, как об этом доложил начальник штаба армии. Не верил, потому что не хотел верить.

Он, конечно, чувствовал, что наступление его войск выдыхается. Но пытался объяснить себе топтание армии на месте морозами, снегами, нехваткой антифриза для моторов, несвоевременным подвозом горючего в далеко оторвавшиеся от тылов передовые части.

Но морозы в последние дни ослабли, ртутный столбик термометра не опускался ниже 4—5 градусов, и хотя горючее поступало по-прежнему с перебоями, а солдаты мерзли из-за нехватки зимнего обмундирования, это само по себе не могло так катастрофически отразиться на боеспособности его частей.

До сих пор Гудериан вонзал танки в гущу неприятельских войск, не опасаясь за свои фланги, — он не сомневался в том, что противник не сможет отрезать танки и немецкая пехота, войдя в прорыв, расширит его до безопасных размеров.

Но теперь ситуация изменилась. Гудериан еще не отдавал себе отчета, в чем причины этого. В том ли, что число советских танков почему-то не уменьшалось, а увеличивалось, в то время как количество немецких машин сокращалось; в том ли, что русские не только научились не бояться танковых клиньев, но и сами стали применять подобную же тактику?..