Структура реальности - Дойч Дэвид - Страница 38

Наука ищет лучшие объяснения. Научное объяснение толкует наши наблюдения, постулируя что-либо относительно того, какова наша реальность и как она действует. Мы считаем какое-либо объяснение лучше других, если оно оставляет меньше белых пятен (например, категорий с необъясненными свойствами), требует меньшего количества более простых постулатов, является более обобщенным, проще согласуется с хорошими объяснениями из других областей и т.д. Но почему лучшее объяснение должно быть тем, чем мы всегда считаем его на практике, — показателем более истинной теории! Почему, коли на то пошло, откровенно плохое объяснение (скажем, не имеющее ни одного из вышеназванных качеств) обязательно должно быть ложным? Логически необходимой связи между истиной и объяснительными возможностями в действительности не существует. Плохое объяснение (такое, как солипсизм) может быть истинным. Даже самая лучшая имеющаяся теория в определенных случаях может дать ложные предсказания, и это могут быть как раз те случаи, когда мы полагаемся на эту теорию. Ни одна обоснованная форма рассуждения логически не может ни исключить такой возможности, ни хотя бы доказать ее невероятность. Но в таком случае, как мы можем оправдать то, что полагаемся на свои лучшие объяснения как на ведущие к практическому принятию решений? В общем, какие бы критерии мы ни использовали для суждения о научных теориях, как можно, основываясь на том, что эти критерии удовлетворяют какой-то теории сегодня, подразумевать хоть что-нибудь относительно того, что произойдет, если мы будем полагаться на эти теории завтра?

Это современная форма «задачи индукции». Большинство современных философов согласны с точкой зрения Поппера, что новые теории не из чего не выводят, это просто гипотезы. Они также принимают, что научный прогресс создается посредством гипотез и опровержений (как описано в главе 3) и что теории принимают после опровержения всех их конкурентов, а не после получения многочисленных подтверждающих их примеров. Они согласны, что полученное таким образом знание стремится быть надежным. Проблема в том, что они не понимают, почему это знание должно быть надежным. Обычные индуктивисты пытались сформулировать «принцип индукции», который гласит, что подтверждающие примеры повышают вероятность теории, или что «будущее будет похоже на прошлое», или что-то в этом роде. Они также пытались сформулировать методологию индуктивной науки, устанавливая правила о том, какие выводы можно обоснованно сделать из «данных». Все они потерпели неудачу по причинам, которые я уже объяснил. Но даже если бы они достигли успеха, в смысле построения схемы успешного создания научного знания, это не решило бы задачу индукции в современном ее понимании. Поскольку в этом случае «индукция» была бы еще одним возможным способом выбора теорий, а задача, почему эти теории следует считать надежной основой действий, осталась бы нерешенной. Другими словами, философы, которых волнует эта «задача индукции», — не индуктивисты в старом смысле этого слова. Они не пытаются получить или доказать теории индуктивно. Они не ждут, что небо обрушится, но они не знают, как это доказать.

Современные философы жаждут получить это отсутствующее доказательство. Они уже не верят, что получат его от индукции, но, тем не менее, в их схеме всего отсутствует индукция, от чего они страдают так же, как религиозные люди, потерявшие свою веру, страдают от «отсутствия Бога» в своей схеме всего. Но, по-моему, разница между отсутствием Х в схеме всего и верой в Х слишком мала. Поэтому, чтобы приспособиться к более сложной концепции задачи индукции, мне хотелось бы дать новое определение термину «индуктивист», подразумевая под ним человека, который считает необоснованность индуктивных доказательств проблемой основ науки. Другими словами, индуктивист считает, что существует некоторый пробел, который необходимо заполнить если не принципом индукции, то чем-то еще. Некоторые индуктивисты ничего не имеют против такой определенности. Другие с этим не согласны, поэтому я буду называть их крипто-индуктивистами.

Большинство современных философов — крипто-индуктивисты. Хуже того, они (как и многие ученые) весьма недооценивают роль объяснения в научном процессе. Подобным образом ведет себя и большинство попперианских анти-индуктивистов, которые в связи с этим пришли к отрицанию существования доказательства (даже экспериментального доказательства). Это открывает новый объяснительный пробел в их схеме всего. Философ Джон Уоррал инсценировал свое видение этой задачи в воображаемом диалоге Поппера и еще нескольких философов под названием «Почему Поппер и Уоткинс не смогли решить задачу индукции»[10]. Место действия — вершина Эйфелевой башни. Один из участников — назовем его «Парящим» — решает спуститься с башни не на лифте, как обычно, а спрыгнуть. Остальные пытаются убедить Парящего, что прыжок вниз означает верную смерть. Они используют лучшие научные и философские аргументы. Но неугомонный Парящий по-прежнему ожидает, что будет безопасно парить в воздухе, и продолжает указывать на то. что на основе прошлого опыта логически невозможно доказать предпочтительность конкурирующего результата.

Я считаю, что мы можем доказать наше ожидание гибели Парящего. Доказательство (конечно, всегда экспериментальное) приходит из объяснений, предоставленных важными научными теориями. В той степени, в какой эти объяснения хороши, рационально оправданно полагаться на предсказания соответствующих теорий. Поэтому в ответ Уорралу я привожу свой собственный диалог, проходящий в том же самом месте.

ДЭВИД: Поскольку я читал то, что Поппер имел сказать об индукции, я верю, что он действительно, как и заявлял, решил задачу индукции. Но лишь немногие философы с этим согласны. Почему?

КРИПТО-ИНДУКТИВИСТ: Потому что Поппер никогда не обращался к задаче индукции в нашем понимании. То, что он делал, было представлено как критика индуктивизма. Индуктивизм гласил, что существует «индуктивная» форма рассуждения, способная вывести общие теории о будущем и доказать их при наличии свидетельств в виде отдельных наблюдений, сделанных в прошлом. Он считал, что существует принцип природы, принцип индукции, который гласит что-то вроде «наблюдения сделанные в будущем, вероятнее всего будут похожи на наблюдения, сделанные при сходных условиях в прошлом». Были сделаны попытки сформулировать этот принцип так, чтобы он действительно позволил вывести, или доказать, общие теории из отдельных наблюдений. Все они потерпели неудачу. Критика Поппера, хотя и имевшая влияние среди ученых (особенно в связи с другой его работой, проливающей свет на методологию науки), вряд ли была оригинальной. Ошибочность индуктивизма была известна почти со времен его изобретения и уж конечно с начала восемнадцатого века, когда он подвергся критике Дэвида Юма. Задача индукции не в том, как доказать или опровергнуть принцип индукции, а скорее в том (считая доказанным его необоснованность), как доказать любой вывод о будущем, основываясь на прошлых свидетельствах. И прежде чем вы скажете, что в этом нет необходимости ...

ДЭВИД: В этом нет необходимости.

КРИПТО-ИНДУКТИВИСТ: Нет есть. Это-то как раз и раздражает в вас, последователях Поппера: вы отрицаете очевидное. Очевидно, что причина того, что в этот раз вы даже не пытаетесь прыгать с башни, частично состоит в том, что вы считаете оправданным полагаться на нашу лучшую теорию гравитации и неоправданным полагаться на некоторые другие теории. (Конечно, под «нашей лучшей теорией гравитации» в данном случае я имею в виду нечто большее, чем общая относительность. Я также подразумеваю сложный набор теорий о таких вещах, как сопротивление воздуха, человеческая психология, упругость бетона и наличие в воздухе спасательных средств).

ДЭВИД: Да, я счел бы оправданным полагаться на такую теорию. В соответствии с методологией Поппера в таких случаях следует полагаться на лучшую подтвержденную теорию, т.е. на ту, которая подверглась самым строгим проверкам и выдержала их, тогда как ее соперники были опровергнуты.