За тридцать тирских шекелей - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 15

– Что за язык такой? Я про него ничего не слышал? – вскинулся Иван Иванович.

– Это язык Христа.

– Ааа… – Иван Иванович махнул рукой. – Ну, вы этим особо не увлекайтесь…

– Хорошо, не буду, – покладисто сказал Трофимов.

Иван Иванович поцокал языком.

– Правда, есть тут одна закавыка… Никто не видел вас на этой литургии!

– Ну, почему не видели… Я сидел через несколько мест от Купера… И этот рыжий ирландец все время дышал мне в спину…

Трофимов был в шоке. Такое впечатление, что куратор ездил вместе с ним! А может… Может, это он был в раскопе?! Да нет, ерунда!

Иван Иванович едва заметно улыбнулся, он явно был доволен, что ошеломил собеседника.

– Ну, ладно. Видел, не видел, – ошибки всегда случаются. Поскольку у вас большое событие – вышла книга массовым тиражом, она продается за рубежом, ваша значимость как ученого возрастает. Поэтому я не буду читать вам морали и надеюсь, что в дальнейшем у нас с вами сложится более тесное и плодотворное сотрудничество, – сказал он.

– Не сомневаюсь! – согласился Трофимов.

Когда Иван Иванович ушел, он вернулся на кафедру и попросил лаборантку Леночку найти и прислать к нему студента Котова. Она удивилась.

– Это тот красавчик-мажор, который всегда одевается как на картинке? Неужели он пишет у вас научную работу?

– Хм, – Трофимов усмехнулся. – Пока только собирается. Может быть, и возьмется…

Через несколько минут Владимир Котов, по прозвищу Кот, заглянул на кафедру.

– Вызывали, Иван Родионович?

– А, Котов, подождите, сейчас я выйду, – сказал Трофимов, поднимаясь. В коридоре он взял студента под руку и увлек по длинному проходу, будто на прогулку.

– Один знакомый нумизмат хочет получить консультацию о достаточно редкой старинной монете. Кто в Ленинграде может такую консультацию дать? – спросил он.

Кот ненадолго задумался, а потом сказал:

– Ну, есть такой… Феликс, прозвище Граф… Он много лет занимается антикой. Они обычно по линиям специализируются: доски, ну, то есть иконы, фарфор, бронза, картины, оружие… А Граф всеядный, и в монетах тоже толк понимает…

– А где его можно найти? – спросил Трофимов.

Кот покрутил головой.

– Это дело непростое. Он по всему городу крутится: сейчас здесь, через час там… Больше всего шансов поймать его в ресторане, в «Астории». По выходным он всегда там и обедает, и ужинает. Да и на неделе частенько заглядывает.

– Спасибо, Володя! – от души поблагодарил Иван Родионович. Это была первая консультация, которую доцент Трофимов не провел, а получил от студента.

Глава 4

Обед «деловиков»

В «Астории» народу всегда немного, и не только потому, что цены здесь для простого люда откровенно кусаются. Просто с улицы сюда не пускают. Нет, конечно, заходят-то прямо с улицы, но не кто попадя – только те, кого швейцар дядя Ваня знает в лицо. Это солидные, уважаемые и щедрые люди, действие таблички «Мест нет» на них не распространяется, и строгий отставник широко распахивает перед ними двери с улыбкой, непривычной на суровом лице.

Вот и сейчас, зал ресторана почти пуст, только в уютном отдельном кабинете накрыт стол на четыре персоны. Имена персон в городе хорошо известны, по крайней мере в кругах «деловиков», которые в последнее время частенько стали проводить время в учреждениях общепита, причем не в рабочих столовых или, упаси боже, на фабриках-кухнях, а в элитных ресторанах, к которым, без всякого сомнения, и относилась «Астория». Потому что время сейчас наступило другое: менее строгое и более вольготное. Когда-то они прятались, боялись показать свое благополучие, а теперь, вроде бы, можно. Ну, а если можно, то почему они должны себя ограничивать?

Накрахмаленная скатерть, хрустальные рюмки и бокалы, фарфоровые тарелки… Нежнейшие, прозрачные лепестки осетрового балыка, красная лососевая икра с Камчатки, серая севрюжья из Астрахани, розоватые ростовские рыбцы со снятой кожей, жареная форель «ишхан» с Севана, настоящий салат оливье по дореволюционному рецепту: с перепелиными яйцами, рачьими шейками и добавлением коньяка; холодный волжский осетр, слезящиеся ломтики свежайшей ветчины, копченого окорока и карбоната, тонко нарезанная сырокопченая колбаса, – и это только закуски, прелюдия к основному обеду! Грузинские вина, армянские и дагестанские коньяки, экспортная «Столичная» с золотыми и серебряными медалями на этикетке, настоящий «Нарзан» и «Джермук» – прямо из источников…

Такой стол нелегко найти не то что где-то на периферии, но и во всем Ленинграде! Да и то не факт… Разве что на знаменитой фотографии из «Книги о вкусной и здоровой пищи», выпущенной в 1955 году и отражающей не столько изобилие, изысканность и доступность продуктов, повседневно потребляемых советскими людьми, сколько представление вождей об этом деликатном вопросе…

– Ну что, Феликсушка, давай, за твое здоровье! Сегодня тебе исполняется сорок три, прекрасный возраст, когда все еще впереди, – поднимает бокал с густой «Хванчкарой» реставратор художественного музея Игорь Охотников. Ему немного за пятьдесят, сухощавый, верткий, вид почти всегда недовольный, может, оттого, что он альбинос. Белые ресницы, красные, вечно воспаленные глаза, чувствительная к солнцу кожа… Чему тут радоваться?

– Поддерживаю! Здоровья тебе, дорогой друг! – говорит Петя Сухомлинов. Он пьет экспортную «Столичную». Ровесник Охотникова, но выглядит гораздо старше, по незнанию можно подумать, что уже к шестидесяти подкатывает… Среднего телосложения, редкие седые волосы смазаны бриолином и аккуратно зачесаны назад. Серые глаза спокойно и внимательно рассматривают сотрапезников, будто выискивают в них какую-то червоточинку, какой-то обман или неискренность: профессия адвоката сказывается! Хотя чего тут выискивать – двух из трех он знал как облупленных, а с Охотниковым и вовсе учился в школе… Они даже во многом были похожи: оба лоснились от самодовольства, а важностью осанки и властными лицами напоминали советских или партийных руководителей районного звена. И одевались соответственно: шитые в ателье строгие костюмы, белые сорочки, обязательные галстуки…

– И я присоединяюсь, – поднял пузатый бокал с «Двином» третий сотрапезник – Серега Пересветов, который при знакомстве представляется свободным художником. Действительно, ему не надо ходить на службу, и он не боится, что вдруг постучит участковый и выпишет предостережение за тунеядство, потому что он член Союза художников, а следовательно, может вести свободный образ жизни. Правда, Сухомлинов трактует этот оборот по-другому: дескать, «свободный художник» – это художник, которого еще не посадили. Пересветову шутка не нравится, он морщится, но терпит: Сергей самый молодой – недавно тридцать пять лет разменял, к тому же вошел в узкий круг солидных людей относительно недавно, еще не притерся… И даже внешне от них отличается: круглое розовощекое лицо, узкая шкиперская бородка, купленные у фарцы джинсы «Монтана», кожаная итальянская куртка и джинсовая рубашка, – дешевый шик неформалов, тусующихся на Невском у кафе «Сайгон»… Он считал, что это очень круто, но сейчас понял, что попал не в цвет!

– Здоровье не купишь, не выменяешь и даже не украдешь! – неожиданно скомкал он свой тост, чем вызвал некоторое недоумение присутствующих.

– Спасибо, дорогие друзья, спасибо, – тостуемый даже встал, чтобы выразить благодарность и уважение своим гостям. По очереди чокнулся со всеми. Дождался, пока они выпили, и тоже медленно, со вкусом, осушил рюмочку хорошо очищенной водки.

Это и был Граф. Он полностью оправдывал свое прозвище. Ухоженный брюнет с небольшой аккуратной бородкой, которая придавала ему иконописный вид. Длинные волосы цвета воронова крыла вроде бы небрежно спадали по обе стороны худощавого лица, но на самом деле эта небрежность была изобретательно продумана и добивалась специальной стрижкой и тщательной укладкой. Отутюженная кипенно-белая рубашка, переливающийся перламутром костюм – привозной, итальянский, запонки с крупными рубинами. Ну, и все, что к этому облику прилагается – изысканные манеры, грамотная речь, изобилующая незнакомыми словечками и диковинными оборотами. «Господин безупречность» – называли его дорогие девушки, с которыми он иногда проводил время в этом же кабинете. Несмотря на все перечисленное, Граф работал в скупке ювелирных изделий оценщиком.