Человек и сверхчеловек - Шоу Бернард Джордж - Страница 11

Бернард Шоу.

Уокинг, 1903

P. S. После беспрецедентного шума, который подняли критики по поводу нашей книги - увы! Ваш голос в ней не слышен, - от меня потребовали подготовить новое издание. Пользуюсь случаем исправить свою оплошность: Вы, может быть, заметили (все остальные, между прочим, проглядели), что я подкинул Вам цитату из "Отелло", а потом, сам того не сознавая, связал ее с "Зимней сказкой". Исправляю ошибку с сожалением, ибо цитата эта прекрасно подходит к Флоризелю и Утрате; и все же с Шекспиром шутки плохи, так что верну-ка я Дездемоне ее собственность.

В целом книга прошла весьма неплохо. Критики посильнее довольны, послабее - запуганы; знатоков позабавил мой литературный балаган (устроенный для Вашего удовольствия), и только юмористы, как ни странно, читают мне нотации - со страху они позабыли о своей профессии и самыми странными голосами заговорили вдруг о велениях совести. Не все рецензенты меня поняли; как англичане во Франции с уверенностью произносят свои островные дифтонги, думая, что это и есть добрые французские гласные, так и многие из рецензентов предлагают в качестве образцов философии Шоу что-нибудь подходящее из своих собственных запасов. Другие стали жертвой подобия идей: они называют меня пессимистом, потому что мои замечания задевают их самодовольство, и ренегатом, потому что в компании у меня все Цезари, а не простые и славные ребята. Хуже того - меня обвинили в проповеди "этического" Сверхчеловека, то есть нашего старого друга Справедливого, превращенного в Совершенного! Это последнее недоразумение так неприятно, что лучше я воздержусь от комментариев и отложу перо, пока мой постскриптум не стал длиннее самого письма.

ДЕСТВИЕ ПЕРВОЕ

Роубэк Рэмсден в своем кабинете просматривает утреннюю

почту. Обстановка кабинета, красивая и солидная, говорит

о том, что хозяин - человек со средствами. Нигде ни

пылинки; очевидно, в доме по меньшей мере две

служанки, не считая чистой горничной, и есть экономка,

которая не дает им прохлаждаться. Даже макушка Роубэка

блестит; в солнечный день он кивками головы мог бы

гелиографировать приказы расположенным в отдалении

войсковым частям. Впрочем, больше ничто в нем не наводит

на военные ассоциации. Только в гражданской деятельности

приобретается это прочное ощущение покоя, превосходства,

силы, эта величавая и внушительная осанка, эта

решительная складка губ, которую, впрочем, теперь, в

пору успеха, смягчает и облагораживает сознание, что

препятствия устранены. Он не просто почтеннейший

человек; он выделяется среди почтеннейших людей, как их

естественный глава, как председатель среди членов

правления, олдермен среди советников, мэр среди

олдерменов. Четыре пучка серо-стальных волос, - скоро

они станут белыми, как рыбий клей, который напоминают и

в других отношениях, - растут двумя симметричными парами

над его ушами и в углах широкой челюсти. На нем черный

сюртук, белый жилет (дело происходит в прекрасный

весенний день) и брюки не черные, но и не то чтобы

синие, а скорей одного из тех неопределенных

промежуточных оттенков, которые изобретены современными

фабрикантами для полной гармонии с религиозными

убеждениями почтенных людей. Он еще не выходил сегодня

из дому, поэтому на ногах у него домашние туфли, а

ботинки стоят наготове у камина. Догадываясь, что у него

нет камердинера, и видя, что у него нет секретарши с

пишущей машинкой и блокнотом для стенограмм, думаешь о

том, как мало, в сущности, повлияли на домашний уклад

наших парламентариев всякие современные новшества, равно

как и предприимчивость владельцев железных дорог и

гостиниц, готовых отпустить вам полтора дня (с субботы

да понедельника) истинно джентльменской жизни в

Фолкстоне за две гинеи, включая проезд первым классом в

оба конца.

Сколько лет Роубэку? Это вопрос весьма существенный для

интеллектуальной пьесы, ибо здесь все зависит от того,

когда протекала его юность - в шестидесятых годах или в

восьмидесятых. Так вот, Роубэк родился в 1839 году, был

унитарием и фритредером с мальчишеских лет и

эволюционистом со дня выхода в свет "Происхождения

видов"; вследствие этого всегда причислял себя к

передовым мыслителям и к неустрашимым реформаторам.

Когда он сидит за своим письменным столом, справа от

него окна, выходящие на Поргплэнд-Плэйс. Оттуда, если бы

не спущенные шторы, любопытный зритель мог бы, словно с

просцениума, созерцать его профиль. Налево, у внутренней

стены, величественный книжный шкаф и ближе к углу дверь.

У третьей стены два бюста на цоколях: слева Джон Брайт,

справа Герберт Спенсер. В простенке между ними

гравированный портрет Ричарда Кобдена, увеличенные

фотографии Мартино, Хаксли и Джордж Элиот, автотипии

аллегорий Дж. Ф. Уоттса (Роубэк предан искусству со всем

пылом человека, который его не понимает) и гравюра

Дюпона с Деларошева "Полукружия" в Школе изящных

искусств, где изображены великие художники всех веков.

За спиной Роубэка, над камином, фамильный портрет в

таких темных тонах, что на нем почти ничего нельзя

разглядеть. Рядом с письменным столом кресло для деловых

посетителей. Еще два кресла в простенке между бюстами.

Входит горничная и подает карточку. Роубэк, взглянув,

кивает с довольным видом. По-видимому, гость желанный.

Рэмсден. Просите.

Горничная выходит и возвращается с посетителем.

Горничная. Мистер Робинсон.

Мистер Робинсон - молодой человек на редкость приятней

внешности. Невольно возникает мысль, что это и есть

первый любовник, так как трудно предположить, что в

одной пьесе могут оказаться два столь привлекательных

персонажа мужского пола. Стройная, элегантная фигура в

трауре, как видно, недавно надетом; маленькая голова и

правильные черты лица, приятные небольшие усики,

открытый ясный взгляд, здоровый румянец на юношески

свежем лице; тщательно причесанные волосы красивого