Черный кузнец (СИ) - Эльтеррус Иар - Страница 24

Жующая Кости уже несколько раз пыталась позвать Черного Кузнеца, чтобы сообщить о невероятном событии — вмешательстве самого Творца или Рода, как его называли многие староверы. Однако он почему-то не отзывался. Наверное, опять куда-то поперся, злыдень. Очень вовремя! Ничего, появится, точно костью по лбу отхватит!

Глава 6. Выбирая, не ошибись

Иван Сергеевич, допивая утренний кофе, быстро просматривал новости на планшете и брезгливо кривился, наткнувшись на очередной скандал. Люди словно с цепи сорвались, кидаются друг на друга по любому поводу, как собаки, дерущиеся за кость. Достаточно высказать малейшее несогласие с той или иной точкой зрения, как на тебя с яростью накидывается толпа «троллей» — у каждой точки зрения находятся свои защитники. В итоге даже редкие толковые мысли оказываются погребены под ворохом злобных, а то и оскорбительных комментариев. Порой у Ивана Сергеевича возникало ощущение, что такое поведение — результат воздействия какого-то излучения или отравляющего вещества, ничем иным происходящее в мире он объяснить не мог. Люди все больше походили на стаю обезумевших леммингов, целеустремленно несущихся к обрыву и яростно отбивающихся от любых попыток спасти их.

Хуже всего, что всеобщая вражда выплеснулась на улицы. Вечерами уже стало опасно выходить из дома, чтобы не попасться очередной пьяной компании, стоящей за то или иное. И попробуй возрази хоть в чем-то — изобьют, а то и убьют. Невзирая на возраст и пол. Особой, какой-то звериной жестокостью отличались поклонники либерализма и либертарианства. Они творили такое, что немецким нацистам в концлагерях и не снилось. Судя по их действиям, именно свободы творить мерзости, оставаясь при этом безнаказанными, они и добивались. Правительство, конечно, пыталось навести хоть подобие порядка, но у него мало что получалось{В этом мире история внекоторых вещах не совпадает со знакомой нам. (Прим. автора).}. Народ сошел у ума окончательно и бесповоротно, причем происходило это не только в России. В Америке вообще началась гражданская война после импичмента президенту — после этого южные штаты дружно вышли из состава США и вновь образовали Конфедерацию. Сторонники БЛМ и сами негры, вытаращив глаза от ужаса, ринулись из нее прочь, на север. Оттуда, наоборот, на юг потянулись консерваторы, ненавидящие всеобщую «толерантность». Впрочем, продлилось все это недолго, и вскоре между Штатами и Конфедерацией начались вооруженные стычки, в которых с каждым днем гибло все больше людей.

Европа тоже бурлила — десятки миллионов мигрантов выступили единым фронтом, требуя запретить христианство и ввести законы шариата. Брюссель пока слабо сопротивлялся, но всем было ясно, что долго это не продлится — над миром жуткой тенью вставал призрак Европейского Халифата. Африка никого не интересовала, хотя там тоже происходило немало — кровь лилась рекой. Единственной страной, ухитрявшейся до сих пор поддерживать порядок, был Китай, но достигалось это очень жесткими и даже жестокими мерами. Любые протесты подавлялись силой оружия без лишних разговоров, и жертвы «протестов» порой исчислялись сотнями, если не тысячами. Что-то в том же духе происходило и в Австралии, и в Южной Америке, но это опять же мало волновало остальных — у каждой страны хватало своих проблем. Мир разваливался на глазах, до всемирной бойни осталось совсем недолго, войной не просто воняло, ею шибало в нос.

К сожалению, даже старые знакомые разделились на несколько лагерей и отчаянно грызлись между собой. Причем, каждый пытался перетянуть Ивана Сергеевича на свою сторону, а когда он отказывался выбирать, обвиняли его во всех смертных грехах и прерывали общение. Профессор уже не первый год пытался понять, что вообще происходит с родным миром, но никак не получалось. Предполагал многое, хотя бы то же демографическое давление, но ни одна идея не объясняла весь этот кошмар полностью. И страна, и вся планета уверенно двигались к большой бойне, в которой победителей не будет.

В России вовсю лилась кровь по идеологическим разногласиям, с каждым днем все чаще и больше. В Европе и Америке, как уже говорилось, творилось черт-те что с их дурацкой толерантностью. Странно, неужели кто-то может не понимать, что толерантность в социальном смысле равна толерантности в медицинском? А ведь это неспособность организма сопротивляться инфекции. Но нет, образованные круги радостно подхватывали любую деструктивную идею и поднимали ее на знамена, защищая с пеной у рта и напрочь отказываясь видеть, что она губит все чистое и светлое вокруг.

Особое непонимание Ивана Сергеевича вызывали современные либералы. Впрочем, назвать их либералами в классическом понимании этого слова было никак нельзя, они, наоборот, совершенно не воспринимали чужое мнение и стремились любой ценой заткнуть оппоненту рот. Любого высказавшего что-либо им неугодное подвергали обструкции и травле. Патриоты были получше, но ненамного, особенно квасные. О приспособленцах и говорить не стоило — эта порода людишек, а людьми их назвать у профессора математики язык не поворачивался, вызывала у него только омерзение.

Потеряв почти всех друзей, Иван Сергеевич замкнулся в себе, ему с каждым днем все меньше хотелось жить. Тяжело жить зрячему в стране слепых, причем уверенных, что зрячие именно они. Судя на нараставшему валу всеобщей ненависти друг к другу, планете Земля осталось совсем немного, года два, не более. Профессор очень надеялся погибнуть при первых ядерных взрывах, а без них не обойдется — Россия, Китай и Америка уже напрямую угрожают друг другу ядерной бомбардировкой. Похоже, люди окончательно свихнулись. Не зря говорят, что если Господь хочет кого-то наказать, то лишает его разума. Видимо, люди Земли превысили меру его терпения…

Никого из близких у Ивана Сергеевича не осталось, жена умерла от горя в конце проклятых девяностых, не выдержав гибели сына, зарезанного наркоманом у самого их подъезда. С тех пор профессор жил один. Раньше были друзья, а теперь и их не осталось. Если честно, Иван Сергеевич давно хотел, чтобы все, наконец, закончилось, этот идиотский мир надоел ему до зубной боли, но самоубийство профессор считал уделом трусов и ждал естественного конца. К сожалению, Создатель наградил его богатырским здоровьем, даже сердце у семидесятилетнего старика было как у тридцатилетнего спортсмена, чему немало удивлялись врачи.

Тяжело вздохнув, Иван Сергеевич одним глотком допил кофе и выключил планшет — пора было браться за работу, книгу по топологическим преобразованиям никто за него не допишет. К счастью, в Университет сегодня идти было не нужно, лекций нет. Мало сейчас желающих изучать высшую математику, вот юриспруденцию и коммерцию — это да. Не понимают, глупцы, что перепродавать можно только то, что кто-то произвел, а чтобы произвести, сначала надо изобрести, а это сделать без математики невозможно. Впрочем, что это он опять разворчался? Толку от этого немного.

Потерев противно ноющую поясницу, профессор с кряхтеньем встал, вышел из-за стола и повернулся к двери, тут же замерев на месте с приоткрытым ртом. Противоположная стена оказалась покрыта синеватым туманом, стекающим с потолка и стелющимся по полу.

«Протечка, что ли?.. — мелькнула заполошная мысль. — Этого только не хватало! Только же ремонт закончил…»

А затем из тумана выступила человеческая фигура, выглядящая настолько дико для профессорского взгляда, что Иван Сергеевич даже головой ошалело помотал. Перед ним стоял очень мускулистый, обнаженный по пояс мужчина, причем лицо его скрывал капюшон. На правом плече незваного гостя лежал огромный молот. Казалось, что всю его фигуру скрывает тонкий слой жидкого пламени, делая ее закопченной, словно просмоленной. От него пахло кузней, в молодости Иван Сергеевич недолго учился кузнечному мастерству и как пахнет в кузне прекрасно знал.

— Здравствуй, человече! — басом прогудел гость. — Ох, и тяжко же к вашей вселенной было идти! Восемь вдрызг перекрученных пространственных аномалий. И временной клубок с разнонаправленными временами. Еле прорвался!