Эсминцы и коса смерти (СИ) - Ангелов Августин - Страница 37

Пока готовили самолет, Жуков позвонил командующему авиацией, начальнику Главного управления Военно-воздушных сил РККА генерал-лейтенанту Павлу Федоровичу Жигареву, назначенному на должность после печально известного Павла Рычагова, который посмел сказать Сталину, что советские летчики летают на гробах, потому аварийность в ВВС СССР такая высокая. В сущности, правду Рычагов тогда сказал. И знал, что говорил, потому что сам был отличным летчиком, за один вылет мог выполнить до двухсот пятидесяти фигур высшего пилотажа. Советские самолеты перед войной не отличались надежностью. На многих из них даже не имелось навигационного оборудования, а только несколько приборов, показывающих количество горючего, высоту и масло. От чего пилотам приходилось полагаться лишь на собственные зрение и слух. Да и радиостанций у летчиков почти не имелось. От того и качали друг другу крыльями или знаки руками показывали. Все это Жуков, разумеется, знал. Как знал он теперь и то, что немцы сосредоточат к 22 июня против СССР почти пять тысяч боевых самолетов и сразу с началом войны предпримут массированные удары по аэродромам приграничной полосы. В результате, если не принять меры немедленно, будут огромные потери в самолетах. Потому самолеты необходимо передислоцировать в безопасные места, а на тех аэродромах, которые немцы собрались бомбить, организовать макеты и засады ПВО, дополненные воздушными ударными эскадрильями, укомплектованными новыми самолетами и опытными летчиками-истребителями, способными вести с немецкими асами Люфтваффе встречный воздушный бой. Вот об этом Жуков и сказал Жигареву в телефонном разговоре. После чего выехал на аэродром и вылетел в Белоруссию, в Западный особый военный округ.

Именно там должны были разыграться основные события противостояния с немецкой группой армий «Центр». Жуков уже знал, что эта армейская группа немцев имела две танковые группы. И 3-я танковая группа под командованием Германа Гота собиралась к 24 июня выйти в район Вильнюса, а 2-я группа танков под командованием Гейнца Гудериана, наступавшая, согласно немецкому плану, южнее, должна была ударить в район Слонима. Таким образом, немцы собирались рассечь советскую оборону сразу в нескольких местах. И Жуков собирался подготовить контрудары на всех угрожаемых направлениях. А еще вывести войска из Белостокского выступа, который удержать никакой реальной возможности не имелось, да и стратегического смысла долго держаться там не было, зато войска легко могли попасть в котел. Еще необходимо срочно закрепиться вторым эшелоном войск в укрепрайонах по старой границе и усилить эти укрепрайоны вооружением, предназначенным для недостроенной линии УРов новой границы. Да и все неисправные танки, неспособные самостоятельно двигаться, но имеющие возможность стрелять, там же, на старой границе вкопать.

А то танковые группы Гота и Гудериана рванут прямо к Минску. И надо, во-первых, чтобы с тылу не обошли, а во-вторых, подготовить им такую встречу, чтобы дальше никуда уже не прошли. Нужно попробовать отрезать танковые клинья немцев фланговыми ударами, а потом окружить и уничтожить. И еще нужно много чего: провести мобилизацию, перегруппировать артиллерию, заминировать мосты и перекрестки, эвакуировать предприятия, архивы и склады, вывести гражданских людей из прифронтовой полосы, принять меры против диверсантов, наладить взаимодействие родов войск и связь между ними. Все это Жуков намерен был обсудить с генералом Дмитрием Григорьевичем Павловым завтра. С ним они и решат, как противостоять немецкому генерал-фельдмаршалу Федору фон Боку, командующему группой вторжения «Центр». Самой сильной и хорошо подготовленной, имеющей в своем составе, согласно плану «Барбаросса», к 22 июня, полсотни дивизий, почти полтора миллиона солдат и офицеров, тысячу семьсот танков, почти тысячу самолетов и три тысячи пушек. А прямо сейчас начальник Генерального штаба собирался лично проинспектировать войска.

Между тем, пока генерал Жуков инспектировал войска и разбирался с возможностями обороны против немцев, Александра Лебедева доставили в «Большой дом» на Литейном проспекте, отобрали документы, ремень и даже шнурки от ботинок и потащили на допрос. Вел его сухощавый брюнет с усиками, назвавшийся следователем, лейтенантом государственной безопасности Сушилиным. Заполнив какой-то бланк и откашлявшись, он начал:

— Итак, гражданин Лебедев, поступил сигнал, что вы на комсомольском собрании экипажа эсминца «Яков Свердлов» поддерживали панические настроения некоторых молодых матросов о, якобы, приближении войны с Германией. А потом, в окрестностях острова Гогланд, с оружием выходили на моторной лодке в ночи на территорию сопредельного государства, нелегально пересекая границу Советского Союза и Финляндии. Кроме того, вы отказались сдать принесенные вами из-за границы пакеты на хранение командиру радиорубки и показать их содержимое, как это предписано инструкциями. Таким образом, вы грубо нарушили закон «О государственной границе» и скрыли свои зарубежные контакты от советской контрразведки. Следовательно, есть все основания подозревать вас в шпионаже и измене Родине. К тому же, сам факт вашего пребывания с оружием на финской территории мог вызвать сильнейший международный скандал.

«Если буду молчать, то еще и побьют, да и зубы повыбивают, а со стоматологией здесь пока плоховато», — подумал Лебедев. И потому решил говорить:

— Никаким шпионажем я не занимаюсь, а наоборот, занимаюсь разведкой. Я, между прочим, особое задание выполнял большой государственной важности. Так что я не могу тут вам рассказывать, почему через границу ходил на моторной лодке, и что было в привезенных пакетах. Это вы моему руководству запрос отправляйте. Только вот не понравится никому из моего начальства, что вы меня тут держите, когда дел сейчас у разведки флота невпроворот. Что же касается приближающейся войны, считайте, что я высказал свое личное мнение. И хорошо было бы, если я ошибся.

— Значит, вы, все же, считаете, что война с Германией скоро начнется? Впрочем, меня сейчас интересует больше другое, почему вы дали приказ ликвидировать финских контрабандистов? Следы заметали? Чтобы никто не узнал, что вы с ними в доле? — спросил следователь.

«Вот это оборот! Откуда же они про контрабандистов пронюхали? Даже, если допросили Полежаева с Березиным и мотористом, так ни тот, ни другой, ни третий не могли знать, что это именно контрабандисты были!» — Подумал Лебедев. И сказал:

— Ничего про каких-либо контрабандистов я не знаю. Была перестрелка с неустановленными лицами на полузатопленной барже. Это подтверждаю. Но я не приказывал их убивать. Дал команду открыть огонь только в ответ на обстрел. А что они погибли во время перестрелки, то нет в том моей вины. Так уж получилось.

— А как вы объясните показания свидетеля, что вы передали в руки командира эсминца Малевского, кроме двух пакетов, еще пистолет «Люгер» и крупную сумму иностранной валюты? — задал следователь очередной вопрос.

— Да, передал указанные предметы в качестве доказательства состоявшейся перестрелки. Ну, и что тут такого? Я же в рапорте это отразил и опись составил, — сказал Лебедев.

— Понятно, значит вы утверждаете, что тех контрабандистов не знали? Почему же вы именно там оказались, где были эти контрабандисты, а не кто-нибудь другой? Мы вот уже давно на след этой преступной группы контрабандистов вышли. Только не знали, кто же с нашей стороны им товар поставляет. А тут и вы нарисовались. Не просто так, правда же? Странное совпадение. Не находите? Так что, советую признаваться, гражданин Лебедев, — проговорил Сушилин, хитро прищурившись.

— В чем признаваться? — не понял Александр.

— Как в чем? В совершении убийства подельников-контрабандистов с целью сокрытия совместной преступной деятельности, и чтобы они не смогли никому подтвердить вашу измену Родине и работу на разведки Финляндии и Германии. Для этого вы этих финнов и ликвидировали, разумеется. Так что пишите чистосердечное признание. Тогда поспособствую, чтобы расстрел заменили вам лагерями, — сказал Сушилин и ненавязчиво пододвинул Александру бумагу и перьевую ручку.