Гибель пилота - Спригг Кристофер Сент-Джон - Страница 6

Вердикт присяжных:

Смерть в результате несчастного случая.

Глава IV. Мнение прелата

Похороны Фэниса прошли под сильным дождем. Салли вынудила епископа присутствовать на них. Уже после четвертого урока он заразился болезнью полета. И Салли сказала ему, что, будучи преданным членом аэроклуба, он обязан почтить покойного инструктора.

Очевидно, что Фэнис был популярен. Было много членов клуба, дюжина видных горожан и несколько молчаливых незнакомцев с бронзовыми лицами; как выяснил епископ, они были старыми сослуживцами Фэниса.

На самом деле епископа не нужно было принуждать присутствовать на похоронах; его интересовал покойный, хоть он никому и не признавался в этом. Даже на дознании он не упоминал этого. Епископ был законопослушным гражданином, но также он был священнослужителем (говорил он себе) и не должен был интересоваться делами мира сего. Также он не осуждал практику утаивания чего-либо из милосердия, к которой на дознании прибегали друзья покойного. Следовательно, хоть его показания и были правдой, только правдой и ничем, кроме правды, но он и не упомянул некоторые зародившиеся у него подозрения. В конце концов, это же не доказательства, говорил он себе. Замечать такие вещи – дело доктора Бастейбла. Но доктор Бастейбл их не заметил.

Так что же делать епископу? В тот день, когда Фэнис разразился гневом на миссис Энжевен, он явно казался взволнованным, но у всех нас есть свои причины для беспокойства. Было ли простым совпадением то, что катастрофа произошла на следующий день? По всеобщему мнению, происшествие нельзя было объяснить ничем, кроме несчастного случая. Но разве несчастливая случайность не является компонентом всех катастроф?

Епископ тяжко вздохнул и сосредоточился на высокопарном похоронном ритуале. Но в его голове постоянно, словно из тумана, проступала мысль: «Почему доктор не заметил этого?».

К окончанию службы это мысль уже не мелькала, а постоянно горела. И взгляд епископа упал на невыразительное лицо доктора Бастейбла.

В конце концов, епископ был человеком. И он решил заговорить с доктором. Это же не беспричинное любопытство, – сказал себе епископ, – а желание успокоить свою совесть после того, как на дознании он не упомянул о своих подозрениях.

Епископу было не обязательно представляться. Они уже встречались – вечером, после инцидента. Поэтому было вполне естественно то, что епископ подошел к Бастейблу и завел разговор.

– Полагаю, удовлетворительного объяснения так и не будет, – вздохнул епископ. – Прекрасный пилот, аэроплан в отличном состоянии, и все же – катастрофа.

– Всегда есть человеческий фактор, – шаблонно ответил доктор Бастейбл.

– Полагаю, да, – священник замешкал. – Я так понял, что он никак не мог потерять сознание в полете?

– Конечно, – резко ответил доктор Бастейбл. Он явно находил отталкивающим интерес священнослужителя к данной теме. – Совершенно невозможно. Обо всем ясно говорилось на дознании. Думаю, что я видел вас на нем. Он был, как огурчик.

– Вскрытие не проводилось? – предположил епископ.

– Конечно, нет. Причина смерти была очевидна. Не было нужды смотреть еще раз. Полиция прибегает к аутопсии, только если есть сомнения. Но в этом деле все было ясно.

– Полагаю, это так, – согласился епископ, но тон его голоса заставил доктора Бастейбла резко взглянуть на собеседника. Несмотря не безучастное выражение лица, доктор Бастейбл был человеком с хорошей интуицией. Он оглянулся, и, не увидев никого поблизости, пытливо взглянул на епископа.

– Вы что-то заметили?

Епископ не стал сразу же отвечать. Вместо этого он задал вопрос:

– Когда исчезает rigor mortis?

– Оно уже почти прошло, когда я осматривал тело, – казалось, доктор немного удивился.

– Не слишком ли быстро оно прошло?

– Нет, – ответил доктор со всей твердостью, с которой эксперт может обращаться к неспециалисту.

– Я мало в этом разбираюсь, – пробормотал епископ. – Но когда я проходил трехлетний медицинский курс в нашем местном университете – знаете, миссионерам порой приходится заниматься врачеванием в уединенных краях...

– О, так у вас была медицинская подготовка? – перебил немного смутившийся доктор: так бывает всегда, когда вещавший с важным видом эксперт обнаруживает, что его слушатель знает о предмете намного больше, чем казалось.

– Поверхностная, – ответил священник. – Из этого курса в моей памяти отложилось, что трупное окоченение хорошо заметно более десяти часов, даже если оно и начинает ослабевать. И я высчитал, что когда вы увидели тело бедняги Фэниса, прошло около десяти часов после катастрофы.

– Да, это так, – сухо ответил доктор. – Но все сильно варьируется. Он лежал в холодном и проветриваемом ангаре, а ничто не охлаждает тело так же быстро, как сквозняк. Так что все могло произойти очень быстро, и, как вы знаете, быстрое начало приводит к быстрому результату, и, конечно, в дело вступило множество прочих факторов. Так что мне показалось вполне вероятным, что rigor mortis мог наступить и исчезнуть до того, как я увидел тело, с учетом погрешности, присущей таким расчетам.

Какое-то мгновение епископ молчал.

– Вы же не думаете, что в этом есть что-то подозрительное? – обеспокоившись молчанием собеседника, спросил доктор.

– Я сидел у тела в течение семи часов до того, как вы его увидели. Не было никаких признаков rigor mortis.

– Батюшки! – воскликнул врач, моментально растеряв профессиональное спокойствие. – Никаких? Ни следа? Вы уверены?

– Уверен, – тихо ответил священник.

– Но это серьезно, – заволновался доктор Бастейбл. – Значит, Фэнис еще не умер, когда его вытащили из самолета. Подозреваю, у него была черепно-мозговая травма, а после – кровоизлияние в мозг. Его можно было спасти! Вот надо же!

– Мы не должны спешить с выводами, – заметил епископ.

– Нужно проинформировать полицию.

– Думаю, это было бы большой ошибкой, – твердо сказал священник. – Возможно, я был не прав.

– Но вы сказали, что вы уверены.

– Человеку свойственно ошибаться. В любом случае, он был мертв. Доктор Бастейбл, как по мне, вам лучше ничего не говорить. Вы видели его рану. Умер ли он сразу или спустя небольшое время – в данном случае это формальность. Стоит ли ворох ворошить? Как профессионал, вы должны принимать это во внимание. Я вижу, что мисс Сакбот осматривается вокруг; очевидно, она ждет меня. Я должен вас оставить. – Священник дружески похлопал недоумевающего доктора по плечу: – Оставьте это в моих руках. До свидания.

– Епископ, вы выглядите ужасно подавленным! – заметила леди Лаура.

Он сидел в кресле за столиком и скорбно изучал небо, с которого чуть раньше мастерски спустилась леди Лаура, приземлившись практически на террасе ангара, едва не коснувшись его крыши.

– Боюсь, что, по крайней мере, в этой жизни я так и не научусь сажать самолет.

– Почему? Что не так?

– Несколько моментов, – грустно ответил епископ. – Мисс Сакбот пытается инструктировать меня и подробно все объясняет. Она говорит, что я «планирую, будто летучая мышь из ада», «торможу слишком поздно и слишком резко», «раздуваюсь, как шарик, и парашютирую». Я смутно понимаю, что она хочет сказать, но догадываюсь, что сложность полета вовсе не в том, как летать, а в том, как не надо летать. Например, при посадке.

– Веселее. Все мы это прошли. И я все же сомневаюсь, что Салли – лучший инструктор в мире, хоть она и была первой женщиной, ставшей инструктором, – заметила леди Лаура, выставляя необычной женщиной себя и изящно опускаясь в шезлонг.

– Правда? – удивился епископ. – Я думал, что она – прекрасный пилот.

– Так и есть. Возможно, лучшая женщина-пилот. Но лучшие пилоты часто становятся худшими инструкторами. Слишком нетерпеливы и слишком темпераментны, знаете ли. По этой части Фэнис был исключением.