Смерть для бессмертных (СИ) - Айтбаев Тимур Аскарович - Страница 4

- Как? Она же в прах рассыпалась… Кара её прям испепелила!

- Как я понял, она не умерла. Переродилась, или что-то вроде того, - Маркус покручивает свою трость, выдавая небольшое напряжение. Возможно, из-за новости про Эльзу, а может быть и из-за самого Бруно.

- Что теперь? – Бруно спускается вниз. Все это время он находился на небольшом возвышении типа платформы или сцены, на которую вели ровно семь ступенек. Сейчас же он стоит рядом с бывшим другом.

- Пока будем жить, как жили, но готовимся к нападению. Мы убили всех, кого она послала, но, бьюсь об заклад, это просто свиньи, посланные на убой.

Бруно совершает незначительный кивок.

- Легко людей убивать стало, а, Маркус? Убили всех, - Бруно усмехается. – Словно о животных сказал. Правильный ты себе псевдоним взял. Еще на кол сажать начни.

- И начну, - холодно парирует Спенсер. – Чтобы прихвостни Эльзы видели, что бывает с теми, кто приходит в Айронхолл с войной.

Бруно снова кивает, затем облизывает пересохшие губы. Все это время он смотрит себе под ноги, а вернее – под ноги Маркуса. В то место, куда упирается кончик его трости.

- Потому я и ушел. Ты стал монстром.

И Бруно разворачивается, чтобы уйти к своему рабочему месту.

- Из-за этого? А я думал, из-за Эбигейл.

Бруно снова смотрит на Маркуса, раздумывая, стоит ли поддержать эту тему, или нет. Развивать ее – все равно что подливать масла в огонь. Но он не сдерживается.

- И из-за нее тоже. Не мог я больше сражаться бок о бок с тем, кто бросил свою жену лишь оттого, что та потеряла ребенка.

- Потеряла ребенка?! – Маркус взрывается. На мгновение вся кузница погружается в абсолютную тьму – гаснут все огни, свечи, лампы. Даже в жаровнях огни пропадают. Но лишь на мгновение. А затем все появляется вновь.

Граф стоит с закрытыми глазами, совершает глубокий вдох. Очень медленно. Задерживает дыхание. Стоит так несколько секунд, и лишь затем выдыхает.

Теперь открывает глаза.

- Я расстался с ней не потому, что она не смогла мне родить, - очень спокойно произносит нарекший себя Дракулой человек. – А потому, что Кара с трудом спасла ее. Сказала, что плод практически ее убил. Если бы не Кара и ее магия, Бруно… она была бы мертва. Думаешь, она не забеременела бы вновь? И какова вероятность, что плод не убил бы ее во второй раз? И даже если не беременеть совсем... что это за жизнь? Для девушки. Она мечтала выйти замуж, нарожать кучу детишек. Жить счастливо со своей семьей. А какую семью... могу дать я? Я уже и сам не считаю, что являюсь человеком... и порою не могу себя сдержать. Что за жизнь... я мог ей подарить? Я любил ее, Бруно. И лучшее, что я могу для нее сделать - это отпустить. Даже продолжая любить.

Бруно опускает глаза.

- Ты никогда не говорил мне этого, - кузнец глотает ком, подступивший к горлу.

- А ты никогда не спрашивал. Просто объявил, что уходишь.

- Ей было тяжело. Я просто поддерживал ее после того, как ты ее бросил.

- И потрахивал заодно, - Маркус хладнокровен. Ни один мускул на его лице не вздрагивает, пока он ведет эту беседу.

- Ты первым начал ей изменять.

- Это не твое дело, Бруно. И я пришел не за тем, чтобы обсуждать давно забытые годы.

- Если ты действительно оставил Эбби из-за того, что не хотел сделать ее несчастной... - не унимается Бруно, - то зачем тогда женился на Эльрикель? Или ее не жалко? Ее чувства... тебя совсем не волнуют?

- Эльрикель – гомункул. Она не может иметь детей. Не может иметь семью. Она и не человек вовсе.

Морфи поражается, насколько бесстрастным остается Маркус, говоря все это.

- Скоро может начаться война, - граф по-прежнему предельно спокоен. – И я бы не отказался от возвращения своего полководца.

Бруно отрицательно качает головой.

- Я не могу, Маркус. Прости, но не могу. Не могу оставить Эбби вдовой, а детей сиротами. И даже если ты пообещаешь, что обеспечишь их после моей смерти… всё равно не могу. Ибо и ты не вечен. Поддержать – поддержу. Доспехи, оружие… но сам возьму меч в руки лишь затем, чтобы положить его на наковальню.

Впервые за все время разговора граф опускает глаза в пол. И, кажется, его взгляд даже слегка печален.

- Береги свою семью, Бруно, - очень тихо говорит Спенсер, но Морфи его отлично слышит. – Был рад снова видеть тебя. В трезвом уме и добром здравии.

И теперь граф направляется к выходу. Он не видит, что Бруно провожает его взглядом, и не знает, что после его ухода и сам отправляется домой, чтобы увидеть жену и двух дочерей. Он не скажет им об Эльзе. Не скажет, что грядет война. Не потому, что не верит Маркусу… напротив, если Спенсер говорит, что войне быть – так оно и будет. С тех пор, как они ушли с гладиаторского городка и долгое время странствовали, будущий граф не ошибся ни разу – всегда знал, куда идти и что делать. Знал, как и где скрываться. Знал, с кем стоит заводить разговор, а кого лучше избегать. Тогда он еще не успел превратиться в хладнокровного монстра, коим является сейчас. Тогда… он еще был человеком.

И потому война будет.

Бруно знает это.

Но не скажет о ней семье лишь по одной естественной причине – он хочет, чтобы его девчонки пожили в мире столько, сколько это будет возможно. Он хочет, чтобы война пришла в Айронхолл в самый последний момент. И еще он не хочет, чтобы Эбигейл волновалась. Для нее и их третьего ребенка, чье сердце уже бьется, волнение – не лучший друг.

Бегриф никогда не думал, что уйдет от родимых гор так далеко. Будучи дворфом, он вообще не питал особой любви к путешествиям, но, увы, так легли обстоятельства. Долгое время он не мог найти себе подходящих спутников, и вечно со всеми ссорился. Парочку даже лично и прибил своим молотом – размозжил им черепа, когда узнал, что всю дорогу ему попросту лгали. А дворфы не любят, когда их обманывают. Бегриф, по крайней мере, очень этого не любил.

А еще дворфы не любят, когда их путают с гномами. Терпеть не могут.

Наверное, именно поэтому он уже четыре месяца как следует за Кириллом – странным человеком, прибывшим, как он сам объясняет, из другого мира. Иноземец не солгал Бегрифу ни разу. Но что ему нравилось больше всего в этом человеке (хоть он и был в десять раз моложе), так это то, что Кирилл сразу же назвал его дворфом. Не гномом, не карликом, лепреконом или лилипутом – а именно дворфом.

Сейчас Бегриф сидит у костра и греет руки, изредка поглядывая на храпящего орка и красавицу Лиагель. Дворфы вообще недолюбливают эльфов. За их глупость, доверчивость и легкомыслие. А за наивность, наверное, больше всего. То, что эльфы обычно вдвое выше дворфов, имело уже последнее значение, никак не первостепенное. Но вот Лиагель… Лиагель вызывала у Бегрифа весьма странные чувства. И конкретно сейчас он ощущал небольшое раздражение. Но не оттого, что она звонко смеялась и хихикала, слушая рассказы Кирилла о том – ином – мире. Ее смех ему даже нравился.

Раздражался он по другой причине…

Даже не раздражался… он попросту бесился. Злился. Но не на нее или Кирилла, успевшего стать ему другом – он злился на себя. За то, что поглядывает на Лиагель. За то, что пару раз подсматривал за ней, когда она купалась в озере. За то, что иногда мечтает, чтобы она рассталась с Кириллом. За то, что порою желает своему другу смерти.

За последний пункт он ненавидел себя больше всего. И каждый раз, когда подобная мысль проникала в его сознание, он уходил подальше от группы, спускал штаны и наносил на бедро очередной порез. Недавно он перешел на левое, так как на правом больше не осталось места.

Он ненавидел и презирал себя.

Тем не менее, пару раз он прикрывал Кирилла от стрелы и трижды спасал ему жизнь. Однажды чуть не умер сам, прикрывая своего друга. И каждый раз он проклинал себя. За то, что в очередной раз спас того, кто мешает ему быть с Лиагель, и тут же за то, что его голову вновь посещают подобные мысли.

И вот сейчас.

В его голове промелькнуло, как он встает и заносит над Кириллом свой молот. А затем смотрит, как его мозги разбрызгиваются в разные стороны. Часть, смешавшись с кровью, попадает на грудь Лиагель. Она даже кричит. Или даже нет… она рада. Рада, что Кирилла больше нет, и теперь она может быть с Бегрифом.