Ботаник 2 (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 53

Кендал представил ее удивленное лицо, ощутил на шее руки любимой, и губы невольно расплылись в улыбке. Сейчас бросится на шею, потом сползет вниз, сдернет штаны, сядет на корточки, и…он почувствовал, как в пах прилила кровь.

Кендал обожал Селму. При всех ее странностях и перехлестах это была единственная женщина, которую он хотел. Богиня любви! Страстная и целомудренная одновременно!

Он прошел в поместье незаметной калиткой, встроенной в углу сада. Калитка целиком стальная, за кустами ее не видно, чтобы войти — надо согнуться вдвое. Но когда тебе необходимо срочно покинуть поместье, когда угрожает смертельная опасность — ты и на животе проползешь, как завзятая змея.

Так же за кустами, незаметно для дворни прошел в дом — Кендал умел ходит бесшумно и незаметно, когда этого хотел. Его этому учили. Не помешал даже пакет с пирожными в правой руке, и меч на левом бедре — длинный, всегда норовивший за что-нибудь зацепиться. Такие длинные мечи обычно носят кавалеристы — ими удобно рубить с седла.

Вверх, по лестнице…дом спит, после обеда, в самую жару, жизнь обычно замирает. Мальчишек укладывают спать в своих комнатах, дворня тоже разбредается по норам и норкам. Послеобеденный сон полезен для здоровья, так говорят врачи, а им верить не только можно, но и нужно. Особенно в этом случае.

Дверь в супружескую спальню приоткрыта, видно издалека, из конца коридора. Кендал довольно улыбнулся — сейчас он прокрадется к спящей жене (а она всегда спала полностью обнаженной, говорила, что так тело лучше отдыхает), разденется и ляжет к ней под бочок. Раздвинет ей ножки и вставит туда пирожное, а потом…

Он не додумал — что потом. Его внимание привлекли звуки, которые исходили из спальни. Это был утробный, из самого нутра исходящий звук — полустон, полурычание. Кендал знал этот слегка придушенный утробный рык — так стонала во время любовного соития его жена. Кендал отличил бы ее голос среди тысяч и тысяч других — непохожий на ее обычный звонкий голос, рык, будто исходящий из глотки дикой кошки, живущей в джунглях Юга.

Кровь отхлынула от лица Кендала. Он так же медленно и осторожно прошел к двери, открыл ее — абсолютно бесшумно при смазанных как всегда петлях (Кендал терпеть не мог несмазанные петли — и звук-скрип ненавидел, и вообще не терпел непорядка), и замер, пройдя в комнату еще несколько шагов.

Он не видел лица жены. Она стояла на коленях на постели, на супружеской постели — прогнувшись белой гладкой спиной, которую он так любил гладить. Ее круглый задик был направлен в небеса, будто так она бросала вызов богам. А позади нее — огромный голый мужчина в рабском ошейнике — темнокожий, мускулистый, похожий на профессионального борца. Это Селма настояла на покупке этого раба — для того, чтобы он стоял на охране ворот. Смеясь, говорила, что он одним своим видом отпугнет любого негодяя, который попытается влезть к ним в поместье. Сейчас этот раб с методичностью шахтера долбил его жену — блестящий, покрытый бисеринками пота, ухающий и тяжело дышащий. Его огромные ладони впились в бедра Селмы и буквально натягивали ее на огромный аппарат темнокожего. А она, закусив простыню — рычала, извивалась, повизгивала, стонала и вздрагивала всем телом. Так вот откуда у нее на бедрах синяки! Она говорила, что это Кендал неосторожно с ней обращается в порыве страсти.

Сколько это продолжалось — Кендал не знал. Он стоял и смотрел, стоял и смотрел…ошеломленный, будто ушибленный поленом по затылку. Наконец раб сжал Селму сильнее и втиснул в себя, не отпуская, будто желая слиться с ней навсегда и заохал, задрожал прижимаясь к самке, пытаясь проникнуть в нее как можно глубже. Постояв так несколько секунд, медленно освободился, осторожно отодвинув хозяйку, которая упала на живот лицом вниз продолжая вздрагивать, извиваться и постанывать. Селма иногда по минуте, а то и дольше извивалась, содрогаясь в оргазме — Кендал видел это не раз. Сама она радостно смеялась по этому поводу и говорила, что собрала чувственность всех знакомых женщин, которых знала. Тем чтобы получить оргазм надо было очень постараться — их партнерам постараться. Да и то получалось не каждый раз. Селма же могла кончить от одного прикосновения, и кончать по часу, а то и больше — беспрерывно.

Тупо глядя на эту картину, на раба, на его тело, Кендал вдруг удивился — как мог такой огромный предмет вместиться в его жену. Она ведь такая маленькая! Он ведь мог ее порвать! Но ведь уместился…и похоже она этим очень довольна. Вон как ее корежит.

Взгляд Кендала остановился на круглой белой попке, залитой блестящими на свету любовными соками, и рука его непроизвольно разжалась, выпустив пакет с пирожными. Ему явственно представилось пирожное, которое торчит ОТТУДА, и которое он с наслаждением ест…

Пакет еще не успел долететь до пола, когда рука привычно метнулась к рукояти меча, и тот с легким, практически неслышным шелестом покинул ножны.

Бам! Пакет врезается в каменный пол.

— Ой! — вскрикивает Селма, мгновенно вскакивая на колени, и по ее бедру течет белая струйка.

— Ахх! — охает раб, вскакивая на ноги, и его еще не успевший обмякнуть «предмет», выпачканный кремом, покачиваясь, указывает на Кендала.

Меч свистит в воздухе, визжит Селма, широко открыв рот, и Кендал успевает остановить меч буквально за миг до того, как с широких плеч покатится голова раба. Раб побелел, сделался почти таким же белым, как его хозяева. Глаза смотрят с ужасом — оно и понятно, переход от любовного акта к неминуемой казни слишком уж резок. На коже раба выступила кровь и тонкой струйкой побежала по груди — меч очень острый, прорезал кожу.

Но Кендал всегда отличался выдержанностью и рассудительностью. Какой смысл убивать раба? Он делает то, что ему прикажет хозяин. Или хозяйка. Если она прикажет вылизывать ей задницу после туалета — и тут он не может отказаться, хотя если общество узнает о таких извращениях — путь в него такой извращенке будет закрыт. Но теоретически это возможно. А о случаях, когда рабы удовлетворяют своих хозяек говорят только со смехом — в основном издеваясь над незадачливым мужем, который не может как следует удовлетворить свою женщину. Женщину тоже осуждают, но так…слегка. Мол, не она виновата, это муж виноват. Кендал сам не раз смеялся, слыша о таких…хмм…безобразиях. Мол, со мной никогда такого не будет. И вот…Селма, Селма…как он ее любил! За что?!

— За что?! — повторил он мысль вслух, и уткнулся взглядом в раба, все еще стоящего навытяжку. «Хозяйство» того обмякло и уже не выглядело таким сокрушающе огромным. Но…было на удивление большим.

— Уходи — кивнул Кендал рабу, и тот сорвался с места как хороший бегун, прекрасно понимая, что сейчас чудом избежал неминучей смерти.

— За что? — повторил Кендал, глядя на то, как Селма натягивает на себя тонкую, короткую постельную тунику.

— Это же всего лишь раб — серьезно говорит жена — Я никогда тебе ни изменяла! Ни с кем и никогда! А это…он как инструмент. Я не могу без мужчины…долго не могу. У меня все тогда болит, я на стенку бросаюсь! Голова начинает болеть, тело ломит…мне обязательно нужен мужчина! А тебя так долго нет…а когда приходишь, разок возьмешь, и спать. А мне мало! Что мне делать?! Это же как искусственный…ну ты понял. Я представляла тебя на его месте! Честно-честно! Только тебя!

Кендал сидел на краю постели, положив меч на колени, и думал о том, как жить дальше. Может зарубить ее? А что, его оправдают — застал жену с рабом, описать всю сцену в подробностях, заставить говорить раба под воздействием магии…Кендала оправдают. Вот только как он будет жить дальше? Без Селмы. Без этой проклятой шлюхи! Он ведь ее любит!

— А до свадьбы? Ты тоже тренировалась с рабами? — криво усмехнулся он — Как же ты умудрилась остаться девственницей?

— Ну…есть много способов получить удовлетворение оставшись девственницей! — она рассмеялась, и будто колокольчики зазвенели. Как он любил ее смех! Как он любил ее голос! Этот нежный, этот сладкий голосок…

— Ну да…училась. Но разве тебе было плохо со мной? Все ради тебя! Все ради мужа, любимого, единственного! Клянусь — всем, чем хочешь! Детьми клянусь! Ни одного мужчины кроме раба у меня не было. Я никогда тебе не изменяла ни до свадьбы, ни после свадьбы. А рабы…рабыни…они не в счет. Это же как мебель. Это же как искусственный…жезл! Ты ведь сам любил меня искусственным жезлом. Сам покупал мне! Вон они, лежат в коробке! А чем отличается раб? Да ничем! И кстати, я всегда тебе говорила — не буду против, если ты возьмешь на ложе какую-нибудь красивенькую рабыню. И мне развлечение, и тебя как следует возбудит. Это же не люди! Это рабы! Они делают то, что мы им прикажем! А я тебя люблю! Я тебя просто обожаю, мой любимый!