Мир колонизаторов и магии (СИ) - Птица Алексей - Страница 50

— Не знаю, она показала мне несколько фехтовальных стоек, вручила дагу и стала фехтовать. Я оборонялся, как мог, но… Мерси стало это нравиться, она начала меня каждый раз колоть, нанося разные порезы, а потом, потом превратилась в львицу, жаждущую крови, и стала наслаждаться своей силой, ловкостью и превосходством надо мной. Этого я допустить не мог, но и сделать тоже ничего не получалось. Вот я и схватил её за шпагу, чтобы потом схватить её.

— Ну, а дальше, что было бы, если бы ты её схватил?

— Я отобрал бы у неё шпагу и показал, что она натворила.

— Ясно, мы компенсируем тебе твоё ранение. А эта девчонка сама будет тебя лечить. Нам осталась неделя плавания до Гаваны, где мы тебя и оставим. За неделю твои раны заживут. А моя жена, Мария, поможет тебе их заживить до конца. Она знает простейшие навыки целителей.

— Да, ты можешь питаться вместе с матросами, я уже распорядился на этот счёт. Я разрешаю ходить тебе по кораблю, кроме пушечной палубы и трюма с грузом. К тебе я приставил помощника контрамаестре (боцмана). Зовут его Мигель, он будет следить за тобой и за моей дочерью, чтобы вы не натворили глупостей. Ты согласен?

— Конечно, уважаемый дон.

— Ну, вот и хорошо. А сейчас, можешь идти. Мигель! Мигель!

В ответ на громкий оклик, дверь в капитанскую каюту распахнулась, и в комнату вошёл коренастый, небольшого роста испанец, с широкими, как лопаты, мозолистыми руками.

— Забирай своего подопечного, накорми его, покажи койку и проведи экскурсию по галеону, но это позже. Сначала накорми и, пока он ест, сходи к моей младшей дочери и предупреди её, что мальчишка очнулся.

Кивнув головой, прибывший Мигель помог мне подняться на ноги и увёл на камбуз. Услышав о еде, мой желудок требовательно заурчал, требуя подкрепления. Много есть не следовало, от голодного существования на острове я ещё не успел оправиться. Да меня никто и не собирался кормить деликатесами, да ещё и в огромном количестве.

Проследовав за Мигелем на камбуз, я получил чашку маисовой каши и стакан сухого красного вина, щедро налитого коком. А сам он оставил меня и удалился, видимо за Мерси.

***

Мерседес стояла перед матерью в её каюте и держала в руках глиняную баночку с ранозаживляющей мазью, выданной ей разозлённой Марией де Сильва.

— Подходишь к нему, он сейчас на камбузе…

— Жрёт! — выпалила девочка, перебивая мать.

— Ест, или употребляет пищу, как тебе угодно слышать, Мерседес. Подходишь к нему, обращаешься — идальго! И больше никак, поняла?

— Поняла!

— Вот, — удовлетворённо кивнула мать, тряхнув роскошными волосами, — и говоришь: — Я пришла по поручению своей матери, принесла мазь, ей надо мазать каждый день два раза руку и другие порезы, утром и на ночь. Запомнила?

— Да, — согласно кивнула Мерседес.

— Замечательно! Передашь ему мазь и сразу назад! Ничего не спрашивать, на вопросы не отвечать, хвостом своим конским не вертеть. Ясно?

— Каким хвостом? — в удивлении распахнув свои красивые глаза и немного склонив голову набок, спросила та.

— Тем хвостом, что торчит у тебя на голове! Нельзя заплести волосы в нормальную красивую косу, несносная девчонка? Он должен увидеть молодую донью, а не безмозглую бандитку, исколовшую его всего! Наследница рода, виконтесса! Святая дева Мария, за что мне это всё! Я так ждала сына, а родилась опять девчонка, да ещё шкодливая, как кошка, и бестолковая, как все мальчишки. Вы услышали мою молитву, но исказили её смысл. О… Иди уже, постарайся не ввязаться с ним в очередную потасовку.

Мерседес согласно кивнула головой и, мотнув головой так, что непослушный пучок кудрявых волос махнул её по спине, вышла.

— И оденься поприличнее, а не в свои шаровары, — долетел до неё крик матери прежде, чем дверь в её каюту закрылась.

— Вот ещё, обойдётся.

Зайдя в общую с Долорес каюту, Мерседес сразу направилась к большому зеркалу, установленному возле одной из стен каюты. Придирчиво осмотрев себя, она удовлетворенно вздохнула, убедившись в своей неотразимости. Еле заметная грудь сейчас была скрыта шёлковой рубашкой, поверх которой был надет женский тонкий жакет. Уже упомянутые шаровары, скроенные на восточный манер, скрывали её худые ноги и пока ещё узкие бёдра, и в то же время не мешали ей ходить, как мешало бы длинное платье в пол.

Не то, чтобы Мерседес не любила красивые платья, скорее наоборот, она их очень любила. Но на корабле они скорее мешали, чем дарили счастье при их носке. Да и будучи ещё ребёнком, только вступавшим на дорогу взрослой жизни, она не хотела лишать себя радости лазать по вантам и плевать в море, перевесившись через фальшборт, когда этого никто не видел.

Осмотрев себя в зеркало, она решила последовать совету матери и заплести свои длинные волосы в тугую толстую косу, чтобы потом обвязать её вокруг головы, делая примитивную причёску, а-ля Леся Украинка.

Нечего баловать этого слугу своим вниманием и растрёпанными волосами. Когда она подрастёт, их будут видеть, и тем более касаться, только избранные гранды Королевства Испании, а не всякие приблудыши, да ещё и гачупины. Очередь выстроится из тех, кто будет готов предложить ей руку и сердце, лишь бы иметь возможность гладить эти волосы, и не только их.

Успокоив себя таким образом и подхватив небольшую баночку с целебной мазью, она ринулась на камбуз, желая только одного, буквально швырнуть её в руки мальчишки, которого звали Эрнандо. Хотя, имя красивое, — про себя отметила она.

Дорогу на камбуз она знала и добралась до него очень быстро, как раз застав там помощника контрамаестре Мигеля и собственно, самого мальчишку. Мальчишка неспешно доедал кашу и попросил у кока сладкого чаю, в ответ, получив удивлённый взгляд, как от него, так от Мигеля, с только что подошедшей Мерседес.

— Что такое чай? — услышав неожиданную просьбу, спросила Мерседес. И получила в ответ не менее удивлённый взгляд карих глаз мальчишки. Она первый раз видела его в таком замешательстве. У него тоже были очень красивые глаза, всё портил этот ужасно перебитый нос, нависающий крючком надо ртом. В груди шевельнулось неясное чувство, которое она не смогла понять. А потом мальчишка ответил.

— Ну, чай…, - и я повторил это название по-английски и по-французски, тем более, по звучанию это слово не сильно-то и отличалось. — Его из Китая возят. А может, у вас кофе есть, его выращивают в Африке и Бразилии.

Поняв, что его не понимают, он сообразил, что говорит то, что не понимают другие и, взяв стакан с разбавленным вином, выпил его залпом. Взгляд Мерседес упал на его левую ладонь, которую вчера перевязали куском ткани, залив предварительно ромом.

— Не болит, — буркнул мальчишка и спросил у кока. — А ром у вас есть?

— Есть, — усмехнулся кок, — если донья разрешит, то я тебе налью.

Мерседес почувствовала, что на неё опять накатывает волна азарта. Забыв про мазь, которую она принесла мальчишке, она ответила коку.

— Налей ему, да покрепче выбери! — получив неодобрительный взгляд Мигеля, но он был вынужден промолчать. Никаких инструкций о запрете подобного он не получил, и не знал, что лучше сейчас — проигнорировать распоряжение доньи, или, сославшись на приказ отца, запретить коку наливать ром.

В конце концов, они все трое — кок, Мерседес и он стали заложниками своего любопытства. Пошурудив в сусеках на камбузе, кок пожертвовал самым лучшим своим ромом. Это сейчас ром можно купить крепостью сорок-сорок пять градусов, а тогда ром был самым настоящим самогоном, и его крепость колебалась от пятидесяти до девяноста градусов, смотря как разбавишь. Найденный ром был тёмным, крепостью около семидесяти градусов.

Взяв кружку из-под разбавленного вина, кок щедро плеснул туда ароматного крепкого напитка. Мальчишка с интересом заглянул в кружку, втянул в себя аромат, исходивший от крепкого рома, оглядел всех по очереди, ни на ком не останавливая свой взгляд, а потом, подцепив кружку, сделал из нее крупный глоток.

***

Я сидел и уминал кашу. Никого не трогал, ни к кому не приставал, да и вообще, уже давно хотел снова спать. Потеря крови, волнения, постоянный треш и угар основательно рекомендовали дать организму отдых.