Мой янтарный берег (СИ) - "Schwesterchen" - Страница 5

Славка бросился к девушке, она метнулась к морю и почти уже исчезла в волнах, когда он догадался позвать:

- Юратэ, это же я!

Беглянка, удивительно похожая в эту секунду на русалку, остановилась. Он смотрел, как она выходит на берег и ветер треплет ее совершенно сухую юбку, шевелит воротник простой кофточки. Не было в ней ни экзотичности Наташи, ни щенячьей прелести Люли. Возможно, хороша незатейливой скромной красотой, к тому же заплаканное лицо, как известно, никого не красит. Самая обыкновенная. Единственная желанная женщина. Богиня.

- Косо? – из запредельно синих глаз катились слезы. Падали на песок, вспыхивали, как светляки – янтарь.

- Если бы у меня была душа, я бы продал ее за твою улыбку, – сказал Славка.

- Это по причине большой любви ты так старательно от меня пятишься?

- А, извини, привычка. Ты же знаешь, что я души не чаю в янтаре. Единственная проблема, что у нас с ним это не взаимно. Давно не виделись, Юратэ. Пройдемся?

Она кивнула, и они вместе пошли вдоль берега.

Изящная, но уверенная походка. Небольшие босые ноги. Волосы, терпко пахнущие морем. Ни следа косметики. Всего на полголовы ниже его ста восьмидесяти шести сантиметров, куда крепче миниатюрной Люли – и все-таки Славка обращался с Юратэ осторожнее даже, чем если б она была крохотной хрустальной статуэткой.

- Я снова человек, – сказал он. – Это тело неплохо меня сдерживает. Песок не жжется. И янтарь, когда я дотрагиваюсь до него, больше не умирает мгновенно.

- Человеческое тело, – проговорила Юратэ. – Ты нашел себе очень красивое тело. Красивее, чем раньше. Долго выбирал? А волосы крашеные?

Славка искоса глянул на спутницу:

– Знаешь, почему я выбрал именно его? Помимо обычных причин. У него хорошая фамилия. Меня теперь называют настоящим именем, и это приятно. А волосы… нет, свои. Спасибо за комплимент. И почему ты вечно как скажешь, так будто колючки за шиворот.

- Не сердись. Лучше почитай мне стихи.

- Почему ты решила, что я знаю стихи?

Этот парень, тот, кто был настоящим Станиславом Косовым, хранил в памяти стихотворные залежи. Отнюдь не школьный запас. Но этот запас был безнадежно пассивный: находясь, так сказать, в своем уме, Косов едва ли смог бы процитировать больше нескольких отрывков. Для Косо в данном случае понятия «пассивного запаса» не существовало. Совсем иной уровень управления ресурсами памяти: без этого справиться со всеми перевоплощениями было бы затруднительно.

Юратэ молчала, и он сдался.

- Хорошо. Как тебе этот? Пусть ваш ласкает глаз рубин, и изумруд, и матовый топаз, и золотой янтарь. Я звал вас много раз сюда – недавно, встарь*…

- Мартынов, верно?

- В точку, – Славка поднял руку, будто хотел погладить девушку по голове, но тихо ворчащее море вдруг взревело, и он, так и не осмелившись дотронуться, отодвинулся. – А этот? Ожиданьем утомленный, одинокий, оскорбленный, над пустыней полусонной умирающих морей, непохож на человека, а блуждаю век от века, век от века вижу волны, вижу брызги янтарей*.

- Бальмонт?

- Все-то ты знаешь, – наигранно удивился Славка. – Всегда поражался, какое хорошее образование дают на дне моря.

- Не люблю волны, – невпопад сказала она. – Они убили Каститиса.

- Зацеловали, – поправил Славка. – Зацеловали насмерть. В легенде должна быть романтика. А ты – «убили».

- Романтика? – переспросила Юратэ. – А какая романтика в твоей легенде, Косо? Я понимаю, если бы ты ожерелье любимой нес. Но это, кажется, был приказ короля?

- Вассальная верность превыше всякой любви, – дурашливо отчеканил он. – Хотя счастья эта верность мне не принесла. Какое уж тут счастье, когда на кол сажают. Гордиться нечем.

В ее глазах мелькнула жалость.

- Ты никогда не говорил про кол.

- Я не уверен, – поторопился он уточнить. – Всего лишь один из вариантов легенды. В большинстве туманно сказано, что жестоко расправился. Помню только, что было очень больно. И очень долго.

Ну вот, пожаловались друг другу на судьбу-злодейку. У одной большая любовь загнулась под гнетом социального неравенства, другому нечего делать, кроме как вспоминать, каким же именно способом его на тот свет отправили. Одна так и будет до скончания веков слезы лить, у другого скончание веков маячит в недалеком обозримом будущем. Чем не пара? Чтоб вас всех… чем не пара?!!

Девушка вдруг остановилась и села на песок, босыми ступнями в холодную воду. Он опустился рядом, но не слишком близко. Юратэ утерла слезы, вытянула вперед ладонь. Прозрачная капля свернулась, потемнела – и вдруг вспыхнула искрой.

- Я не знаю, как ты это видишь, – проговорил Славка, – но для меня весь берег светится… как угли под песком. Особенно вдоль воды. Красиво.

- А для меня весь берег залит слезами, – равнодушно ответила она. – И засыпан обломками дома, где я была счастлива с ним. Не будем об этом, давай поговорим о тебе, «ожиданьем утомленный». Тебе долго осталось ждать?

- Нет, – он неприятно ухмыльнулся. – Там, – махнул за дюны, – дом. А в доме без задних ног (да, без ног… иносказание приобрело дополнительный смысл) дрыхнет Хранитель. Правда, я не уверен, что он про это знает. Ну, что он Хранитель.

- Ясно, – протянула Юратэ. – Очередной Хранитель. Мне интересно, какой он.

- Очаровательный ребенок, тебе понравится, – с горечью сказал Славка. – Ездит в инвалидной коляске, зато глаза совершенно коровьи и по-немецки шпарит. Если он тебя так сильно заинтересовал, могу познакомить.

- Ты ревнуешь, Косо. И совершенно зря. Он человек, смертный.

- А я, Юратэ? Я ведь не человек. Я разве похож на смертного?

Девушка смерила его взглядом, от которого он неожиданно смутился, и решительно заключила:

- Вообще-то, похож. Куда больше, чем бесплотным духом.

- Юратэ…

- Я не хочу, чтобы кто-то разделил судьбу Каститиса.

- Это отговорки. Сколько веков прошло? И почему это папочка до сих пор не выдал тебя за какого-нибудь хвостатого морского принца или кто у вас там водится…

Разговор явно катился к ссоре, а Юратэ была последним эээ… человеком, с которым Славка хотел бы ссориться. К тому же ветер бросил в них пригоршню брызг, и он понял, что заледенел окончательно. Человеческое тело – это, конечно, здорово, но воспаление легких покуда никто не отменял. А больниц здесь нет. Он поднялся.

- Прости, Юратэ, мне пора. А то вдруг твой драгоценный Хранитель не сможет доползти до туалета.

- Он твой драгоценный Хранитель, – поправила она. – Ты убьешь его?

- Меня они убивали без сомнений, – хмыкнул Славка. – Этому не повезло. Похоже, ему придется ответить за всех остальных.

- Даже если он отдаст тебе Ожерелье?

- Даже если отдаст. Я давно решил.

Славка бросил последний взгляд на мокрые от янтарных слез щеки и направился к дюнам.

- Косо, – позвала Юратэ. – Можно спросить?

- Рискни, – он выпалил, не подумав, и в испуге прикусил язык, однако гнев не потревожил дымчатую синеву ее глаз.

- Почему ты тогда не убил Гаую? Когда пошел забирать ожерелье?

- Она была слишком большая, – без раздумий ответил он. – Я испугался.

- Испугался? Ты говоришь так, потому что это правда? Или потому что в легендах так рассказывали?

Договаривала она уже ему в спину.

*

Олегу всегда было трудно подниматься по утрам. Вот и сейчас глаза в упор не хотели открываться, даже притом, что кто-то толкал его в бок и громко пыхтел.

- Я… сейчас… – пробурчал он, глубже зарываясь в подушку.

Пыхтенье стихло, но на смену пришел тоненький голосок:

- Через час обед, дядя Славик сказал!

- Обед? А завтрак? – удивился Олег, повернулся на другой бок и проснулся.

- Я дома завтракала, – серьезно сообщила веснушчатая рыжая мордочка – этакая Пеппи Длинныйчулок, но помладше. – И дядя Славик тоже завтракал. А ты все спишь.

Он бы и дальше спал. В реальности было неуютно. В голове пусто, на сердце тошно, и совершенно не ясно, что делать дальше.

- И сколько сейчас времени? – спросил он больше сам у себя.