Князь моих запретных снов (СИ) - Штерн Оливия - Страница 43

Взгляд, помимо воли, скользнул к ухоженным белым рукам этой женщины. Вот она, сидит передо мной, такая самодовольная, холеная… А на что мои руки были похожи, когда я сюда попала? На что я была сама похожа? На чучело огородное, которое ночевало в амбаре, чтобы не замерзнуть.

Внутри меня словно кислотой обожгло, и я вдруг вспомнила, о чем говорила Альберту, Габриэль и Аделаиде. О том, что, если встречу свою мать, то плюну ей в лицо.

… Не получилось.

Я просто струсила - как это, плеваться в герцогиню, в такую красивую, словно с картинки? Крестьянки не плюют в аристократок, они им кланяются. Это мне вбивали в голову всю мою жизнь.

И поэтому я просто замерла, сидя на кровати, а госпожа герцогиня все стояла на коленях, вцепившись мне в руки, и смотрела… Так смотрела, как будто хотела сожрать одними глазами, впитать меня в себя, поглотить.

Это было так странно. Я мечтала, что моя мать будет печальной принцессой, запертой в башне, а оказалось, что это уверенная в себе женщина, герцогиня, которая не нуждалась ни в чьей жалости – равно как не нуждалась и во мне. И, верно, поэтому я ощутила разочарование.

- Я все понимаю, - шептала она, а у самой - глаза побитой собаки, - тебе нужно время… Чтобы свыкнуться. Но я больше не хочу тебя терять, и без того уже потеряла сына.

Вот эти ее слова и вернули меня к действительности. Потеряла сына? Тибриуса, что ли? Но ведь…

- А что с сыном?

Герцогиня мотнула головой.

- Он… наказан. Сильно наказан, доченька. Не знаю даже, что будет с ним дальше.

- И вы, мать, так спокойно об этом говорите, - подозрительно прищурилась я, - это ж наследник. Или уже нет?

- У меня есть еще дети, - прикусила губу, глядя уже куда-то сквозь меня, - еще двое. Не отмечены никем из духов. А вы, вы с Тибриусом, первенцы…

- Мы с Тибриусом – первенцы, - пробормотала я.

Все это никак не желало укладываться в голове. Так, мешанина цветных лоскутов. Я – сестра Тибриуса ар Мориша. А ведь он меня ненавидел так сильно, что отдал хоршам. Интересно, наша дорогая мамочка об этом знает? Покосилась на нее. Нет, ничего не понять. Но видно, что очень и очень взволнована.

- Вы – моя первая двойня, - подтвердила герцогиня и всхлипнула, - потом я родила еще… Но сейчас не это важно, моя девочка.

- А что – важно?

И, не давая ей опомниться, все же произнесла, медленно, тяжело роняя каждое слово:

- Важно то, почему я оказалась в деревне, не так ли?

- Да, наверное… - я увидела, что она смутилась, даже румянец на щеках проклюнулся, - можно, я сяду рядом с тобой?

- Почему нет, - выдохнула я.

По-прежнему невозможно принять все это. Великие Духи, я – родная сестра ар Мориша. А ведь он мне чуть ли не подол задирал, грозился по кругу пустить. Полный раздрай в мыслях, не понимаю, как быть дальше, как себя вести…

Тем временем герцогиня поднялась и осторожно примостилась на краешке моей кровати, по-прежнему не отпуская моих рук. Для нее почему-то было важным, держаться за них.

- Это не самая приятная история, - начала она, но я ее перебила.

- Вся моя история не самая приятная, герцогиня. Я бы сказала, что, только здесь она чуть-чуть выправилась, да и то, к сожалению, это не ваша заслуга.

Она покачала головой, глядя на меня так горестно, что мне стало чуточку стыдно за свою черствость. Наверное, я должна пожалеть эту женщину? Все-таки она была уверена в том, что потеряла дочь… Но кто пожалеет меня?

- Ты не хочешь называть меня матерью, - тихо проговорила она и всхлипнула.

- Так вы все для этого сделали, - ответила я и мысленно себя поздравила. Это вместо плевка. Она ведь заслужила, правда?

- Хорошо, - мягко сказала она, - это твое право, я все понимаю. Но моей вины в том, что тебя подбросили в деревню, нет.

- Рассказывайте, пожалуйста. Вы же видите, я не в самом лучшем состоянии, и уже устала. – Я откинулась головой на деревянное изголовье кровати.

И она рассказала. Тихим, мягким голосом, постоянно заглядывая в глаза, так, что мне под конец сделалось совестно. Наверное, она и в самом деле не была так уж виновата. Возможно, зря я ей наговорила гадостей.

А дело обстояло так.

- Меня выдали замуж в шестнадцать лет за герцога. Он был как раз на сорок лет старше, я была уже третьей женой – предыдущие две умерли, кто-то в родах, а кто-то слег с горячкой. Надо сказать, не слишком приятно все это было, ложиться в постель с человеком, которому под шестьдесят. – она задумчиво качнула головой, взгляд затуманился. Герцогиня вспоминала. А я подумала о Габриэль, которая с радостью уехала в замок Бреннен, лишь бы не выходить замуж… вот так же.

- Муж все ждал детей, но не получалось. Ни через год, ни через два, ни через три. Кажется, он меня ненавидел за это… А мне было все равно. Для меня жизнь закончилась. Его роскошный замок стал склепом. И ведь неправду говорят, стерпится – слюбится. Если человек противен, то никогда не стерпится и не слюбится. Муж мой… частенько бывал в разъездах, и однажды, когда его не было дома, на ночлег в замок попросился наемник. О, он не был так же молод, как я, но был сильно моложе моего мужа. И тогда я подумала о том, что вряд ли когда еще узнаю, каково это – любить крепкого, сильного мужчину. Я сама пришла к тому, чьего имени так и не узнала ,и впервые за все эти годы мне было хорошо… А утром он уехал. Не знаю, что с ним сталось потом, но… Кое-что он оставил мне на память.

Я смотрела на блестящие черные локоны, закрученные пружинками, и уже не знала, что и думать. Поразительное легкомыслие – и одновременно безумная храбрость, вот так, в отсутствие мужа, лечь с незнакомцем.

Герцогиня посмотрела на меня с легкой улыбкой.

- Мой муж не был дураком, сразу сообразил, что тут что-то не вяжется. Не буду говорить, сколько унижений я вытерпела… Но, кажется, он понимал, что сам не может зачать наследника, и поэтому, когда родилась двойня, распорядился оставить мальчика, а девочку… утопить.

- Какой добросердечный человек, - не удержалась я.

- Ему не нужна была девочка, как я ни умоляла, как ни ползала перед ним на коленях. Он мне сказал, что наследника, так и быть, оставит, и даже назовет своим, но никак не дочь. Все, что я успела сделать – подкупила повитуху, чтобы она тебя вынесла из замка и растила сама. Но, видно, повитуха решила иначе, подбросив тебя на чей-то порог.

- А почему вы даже не спросили у нее, кому она меня оставила?

- Я ее больше не видела живой, - глухо ответила герцогиня, - думаю, мой муж… В общем, так твой след затерялся навсегда.

- Подождите, - я подобралась в кровати, - а как же… другие ваши дети?

- Они от моего второго мужа, - ровно сказала женщина, - первый умер очень быстро. Наверное, от сердца. Или еще от чего.

Мы помолчали. Было что-то в рассказе герцогини, что меня зацепило, пустило острые коготки в душу и теперь царапалось там. И по-прежнему я не могла разобраться в себе. Должна ли я ее жалеть? Посочувствовать? Наверное, это тяжело, когда умирает ребенок, и еще тяжелее – вот так, столько лет гадать, жив ли он.

А она сидела безмолвно, жалкая, заплаканная, до боли сжимала мои пальцы, и в эти мгновения вдруг обрела сходство с той самой придуманной мной мамой, печальной и светлой, которая любила меня и жалела.

- Послушайте, - сказала я, - вы ведь… понимаете, что я не могу вот так, прожив всю жизнь без вас, внезапно почувствовать дочернюю любовь.

- Я понимаю, - она кивнула, - но мне хочется хотя бы не быть тебе врагом. Ты простишь меня?

- Не за что прощать, - буркнула я, чувствуя, как горло сжалось в спазме.

- Я буду в замке еще несколько дней, мне позволили… Ты… не будешь против, если я навещу тебя еще? Вот, так уж получилось, что оба моих первенца в замке Бреннен, и оба страдают.

- А Тибриус-то чем страдает? – фыркнула я.

Мне показалось, что женщина вздрогнула всем телом.

- Мне уже рассказали, что он натворил, - голос прозвучал едва слышно, - он наказан. И я ничего не могу с этим сделать, потому что сноходцы более не принадлежат семьям.