Табу (СИ) - Майер Жасмин - Страница 36

Вижу по его лицу, как гордость сражается с осознанием суровой реальности.

— Ни слова. Никому.

Я не могу сказать ему, что тогда Тимур точно убьет отца. Собственными руками. Но того уж точно отстоять охранники, а кто спасет Тимура?

Вижу, что все это Тимофей Павлович понимает и сам.

— А полицию?

— Нет.

Нельзя. Нельзя. Ради Тимура. Ради будущего интерната и даже этого седого директора, которого теперь аж трясет от страха.

— Одежду. И такси.

— Может быть, лучше я отвезу вас? — предлагает Палыч.

— Нет.

Мой муж знал, что так будет. Знал, что рано или поздно, я все равно приеду сюда. И это плохо, очень плохо.

Все кусочки головоломки все-таки становятся на место. Находится объяснение и его щедрости, и его добродушию. Он не собирался отдавать мне фонд и не собирался разводиться со мной тихо-мирно. Он мог называть любую цену, важно было, чтобы я просто клюнула на эти обещания. Поверила. Расслабилась.

И совершила ошибку.

И я поступила именно так.

Сейчас любой гинекологический осмотр покажет, что совсем недавно я занималась сексом. И если не сознаюсь в измене и буду настаивать на изнасиловании, тогда интернат закроют в считанные часы.

А пойманную на измене жену он просто уничтожит. Сотрет в порошок и не поморщится. Спасибо, что не попросил насиловать меня по-настоящему, но кто знает, что еще взбредет в его голову?

Сергей зажал меня в угол. Оба варианта для меня — это поражение.

Но я не собираюсь плясать под его дудку. Мне есть за что бороться, ведь он сам обозначил цену, никто за язык его не тянул. Я не буду сдаваться так быстро, зря, что ли, терпела его столько лет?

Мне просто придется сделать вид, что ничего не было.

Не было тяжелого дыхания и липких рук на теле, не было чужой кислой спермы на одежде. А раз не было этого, то придется вычеркнуть из памяти и красоту летней ночи, и сладкие поцелуи, прерываемые жарким восторженным шепотом о моем совершенном теле. Не было страха, паники, позиции жертвы, а с ним и безграничного, яркого, но такого короткого счастья.

Ничего.

Этого.

Не было.

Глава 27. Тимур

Лето в Риге выдалось сухим и жарким.

Капли редких ливней испарялись даже раньше, чем долетали до земли. Траву на стадионе пацаны вытоптали в первые же дни, но и остальная, по краям поля, в прохладе синих елей, все равно напоминала жесткую солому. А соленый воздух, несмотря на близость целого моря, царапал глотку, как в сухой сауне.

После каждой тренировки я был покрыт пылью с головы до ног. Песок скрипел на зубах, глаза саднило от пыли, а кожу не спасали даже солнцезащитные крема.

Но именно там, на поле, когда разнимал галдевших пацанов, которым и зной был нипочем, день за днем я понимал, что не ошибся. И наконец-то нашел свое место.

На вытоптанном стадионе без разметок и профессионального покрытия. Не рядом с игроками, чьи гонорары исчислялись миллионами. Пусть у нас не было трибун с тысячами зевак, а наши зрители рассаживались на траве или забирались на ветви деревьев, но я ни за что не променял бы эту работу на другую.

Мое предназначение оказалось среди этих темных, как негритята, и таких же босых и покрытых пылью, мальчишек разных возрастов, чье сердце было отдано футболу. Они могли играть часами.

Без еды, воды и перерывов. Уставшие, но довольные, более благодарных учеников я еще не встречал.

Приходилось силой уводить их в самый разгар дня, чтобы никто не свалился с солнечным ударом. И все равно они не расставались с мячом, даже когда буквально падали от усталости.

Я учил их всему, что знал, видел и пробовал. Мы собирались в круг в тени, мокрые после купаний в море, и они слушали о Лондоне, о моих товарищах, живых легендах, с открытыми ртами. И часто, обязательно, спрашивали, почему я все бросил? Или не стал тренировать мальчишек там?

Я не мог объяснить им, что, останься я в любом другом месте, то гарантировано бы спился, если бы не Божья Коровка.

Конечно, не она взяла меня за руку и доставила к Палычу, но ее благотворительность и случайное совпадение привели к тому, что я все-таки очутился в интернате.

Мне пиздец, как не хватало ее.

Ладно.

Мне очень не хватало ее. Я очутился не материться. Знаете, этим пацанам только дай волю. Иногда от них я слышала такое, от чего уши в трубочку сворачивались. Приходилось показывать им пример. Держать язык за зубами и даже в моменты азарта не орать благим матом, где каждое слово было нецензурным.

Но в моменты, когда я оставался с самим собой, один на один, я позволял себе признаться — я охуенно скучал по Божьей Коровке.

Даже по редким встречам. Даже по возможности просто видеть ее. Вдыхать ее цветочный запах. Не говоря уже о большем, хотя секс теперь не был главным. Я сходил с ума от желания просто видеть ее по вечерам в своем домике.

Иногда я настолько забывался, что в порывах радости, когда наши забивали годы, даже оборачивался, чтобы найти Ксению взглядом. Как будто она была со мной в Латвии, стояла за моей спиной, а не осталась в Москве, продолжая плясать под дудку моего отца.

Но Ксении, разумеется, не было на пыльном, выжженном солнцем стадионе. Она не ждала меня, сидя в высокой траве, щипая травинку или щурясь на солнце. Не бежала впереди меня на пляж и не обвивала свои ноги вокруг меня в море, пока я поддерживал ее за талию.

В моем воображении она, конечно, всегда была в том купальнике в горошек, в котором она плавала в отцовском доме. Только на этот раз, спрятавшись от детских глаз, я мог бы этот купальник с нее снять и трусики отвести в сторону. Прямо в воде.

Но она все еще принадлежала другому мужчине. А я в нашу последнюю встречу дал ей слово, что буду ждать. И обязательно дождусь, но, видят небеса, ожидание давалось особенно сложно.

Поэтому каждый вечер я писал ей сообщения.

Она так ни на одно не ответила, но я знал, что она читает их. Понимал, почему она выбрала такую тактику. Проще будет сказать, что неизвестный рижанин просто ошибается номером раз за разом. Я не называл ее имени, не вспоминал прошлого, только писал ей, как сильно мне ее не хватает.

И днем, пока мои парни готовились к главной игре — чемпионату среди детских лагерей на взморье, и потом, неделя за неделей, вышибали конкурентов, планомерно двигаясь к финалу, мне удавалось хоть как-то отвлечься. Но ночами и вечерами я был предоставлен сам себе. И очень скоро понял, что просто не могу представить своей дальнейшей жизни без нее.

— Ре tevis atbrauca! К тебе приехали!

Из-за смеси латышских и русских слов до меня не сразу доходит смысл. Сказываются усталость и перегрев.

— Ко мне? — удивился я.

— Да, женщина! Ждет тебя!

Срываюсь и бегу со всех ног к главному зданию, надеясь только на то, что она все- таки прочла мои смс-ки. Колено горит огнем, но мне плевать.

Ведь возможно, уже сегодня я буду засыпать вместе с ней и отец наконец-то ее отпустил.

27- 1

***

Кондиционер гоняет холодный воздух по залу, пока за панорамными окнами ресторана асфальт едва не плавится от жары. Напротив меня за укрытым белоснежной скатертью сидит мама Светы, у которой серьезные ожоги на лице, и чья операция уже назначена. Бумаги дрожат в руках женщины.

— Так, значит, все получится?

Ирина, мать Светы зовут Ирина. И ее дочери нужна пересадки кожи после ожогов на лице.

— Да, на днях фонд проведет необходимую транзакцию в клинику в Мюнхене. Как только их банк, подтвердит оплату, вам назначат дату первой операции. Не волнуйтесь, Ирина. Вы сделали для своей дочери очень многое, осталась финишная прямая.

— Вы спасительница! Спасительница! Дай бог вам счастья! Знаю, что вам может и не пригодится, но вот… Не сочтите за рекламу, учитывая ваши связи, — она краснеет, но все равно протягивает визитку. — Я помогаю людям с поиском жилья, снять-продать. Знаю, что вы не станете пользоваться таким агентом, как я…