Провокатор (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 49

Его-то я и встряхнул за шкирку:

— Кто послал?

И для пущей доходчивости еще разок ткнул носком по ушибленной конечности.

Заверещав как заяц, побледневший янки прошептал:

— Э…э… эдисон…

Я замахнулся дубинкой.

— Врешь!

— Нет, не надо! Эдисон, он приказал пугнуть!

— Вася, собери у них бумаги и документы, быстро! — с этими словами я начал потрошить наглеца, потом бросил его баюкать отбитую кость и занялся двумя другими. Обшаривая карманы, случайно отогнул лацкан — там блеснула небольшая шестиконечная звездочка “Национальное детективное агентство Пинкертона”.

А этим-то что надо?

— Вася, снимай значки под лацканами!

Мы уже заканчивали с бумагами, когда в щель осторожно заглянули два полноватых господина в приличных костюмах, неожиданно заговоривших по-русски.

— Господа, вам нужна помощь?

— Наверное, уже нет.

— Простите, мы, кажется, видели вас на выставке, железнодорожный отдел?

— Именно. Да, вот что, будьте любезны, позовите полицию, скажите, что на нас напали.

— Сей момент.

Один из них вернулся минуты через две и сообщил, что послал за ажанами мальчишку, крутившегося неподалеку и что он и его товарищ готовы быть свидетелями нападения на соотечественников.

— А вы не могли бы забрать у нас вот эти бумаги и передать их нам на выставке?

— Разумеется, давайте.

Мы обменялись адресами, парный полицейский патруль явился минут через пять, когда двое из пинкертоновцев малость очухались. Еще через полчаса мы все оказались в ближайшем участке, где шайку американцев заперли в обезьянник, а нас засадили писать показания.

— Василий Петрович, а ты-то как там оказался?

— Да прилипла эта девица как банный лист, а тебя все нет и нет. Я и вышел, у служителя спросил не видал ли тебя, он указал сторону, куда ты пошел. Я туда, как раз увидел как тебя в щель дернули, ну и побежал, в самый раз успел. А удар с детства ставленный, родня из кубанских пластунов учила, — Собко довольно ухмыльнулся.

Вот уж свезло так свезло — и появился вовремя, и драться умеет, а ну как нет? Лежал бы я сейчас с отбитой печенью в этой щели… Надо что-то думать насчет безопасности, так ведь прибьют ни за что ни про что, и привет светлому будущему.

И неужто это в самом деле Эдисон? Вроде известный изобретатель, а тут на тебе, откровенное гопничество. Впрочем, партнеров он дурить не брезговал, да и вся американская нация выросла из отщепенцев, от которых отказалась Европа. А вот пинкертоновцы… вот если припрет, как теперь ехать в Штаты? Ладно, теперь хоть знаю, кого надо остерегаться.

Полиция тем временем вызвала целого князя Тенишева, комиссара русского отдела выставки и, по нашей просьбе, Жан-Мари Паскаля — засвидетельствовать наши личности. Жан вышел от супрефекта довольный и рассказал, что расклад в нашу пользу — у налетчиков нет никаких документов, зато по карманам найдены два кожаных кистеня-слеппера, не считая подобранных в проулке дубинок.

Вся возня закончилась заполночь, и мы веселой компанией двинулись на извозчике домой, хихикая над результатами похода в “артистическое кафе” — ни тебе рисунков Ван-Гога или Руссо (не говоря уж о Пикассо и Модильяни) в обмен на ужин, ни роковых красоток, ни даже досмотренной до конца программы кабаре. Мы так развеселились, что начали петь песни, отчего постовой полицейский остановил фиакр и потребовал замолчать, угрожая иначе отправить нас в участок

— Так мы как раз оттуда! — под общий хохот ответил Жан-Мари.

Так и доправились до авеню де Малахофф, смеясь шуткам Паскаля о том, что русские возвращаются победителями на улицу, названную в честь взятия французами севастопольского Малахова кургана.

А на подносе в прихожей меня ждала пересланная из Москвы телеграмма в два слова — “Бабушка приехала”.

Глава 20

Лето 1900

Это был лучший в маленькой жизни Митяя год.

После несытого деревенского прошлого, особенно тяжелого после смерти матери, работа и кормежка на стройке показались за счастье, а уж когда господин инженер определил в училище и снял Митяю комнатку с пансионом у вдовой чиновницы Аглаи Тихоновны, наступила прямо-таки сказка.

Больше всего в этой новой жизни Митька полюбил даже не гостинчики от квартирной хозяйки, относившейся к нему, как к внуку, а бывать у инженера Скамова — то каких интересных людей встретит, то Михал Дмитрич вдруг начнет рассказывать, какие в будущем будут города с домищами в сотню этажей, с самобеглыми повозками и подземными поездами, с широченными улицами и парками, то книжек даст почитать. То даст покрутить свой велосипед или покажет, как разбирать и собирать настоящий револьвер…

Эх, да что там говорить, за такую жизнь надо руками и ногами держаться, отчего Митяй вгрызался в науки и нагонял упущенное. Учиться нравилось, хотя иногда голова прямо-таки раскалывалась от свалившихся на нее знаний, порой не помогали объяснения ни одноклассников, ни учителей и тогда опять приходилось бежать на Никитские ворота к Михал Дмитричу. Сколько тот знал — вообще уму непостижимо и что важнее, умел он это знание так ловко и просто объяснить, что все сразу становилось понятно. А когда Митька закончил год на “хорошо” и “отлично” по всем предметам, кроме языков, очень хвалил и даже подарил настоящую немецкую готовальню, какой в училище ни у кого не было.

— Ты давай, брат, налегай на языки, без них образованному человеку никак нельзя, слишком много хороших книг по технике пока только на немецком да французском… — наставлял он Митьку, разглядывая табель. — Вон я, до сих пор языки учу, и ты не отставай. У тебя же в классе мальчики из немецких семей есть? Вот и говори с ними только на немецком для начала.

— Да ну их, задаваки… — насупился Митяй. — Я когда пришел, они надо мной смеялись, что я вирябей говорил вместо воробья или куплять вместо покупать.

— Помню-помню, кое-кто тогда пару носов расквасил насмешникам, мне Карл Карлович жаловался, — инженер взъерошил Митяю волосы..

— А че они…

— Ну, что сразу себя в классе поставил, это молодец, — одобрил Михаил Дмитриевич, — но ты уж постарайся сперва добрым словом, а в драку только коли больше ничего не помогает. С людьми надо уметь договариваться, весь мир не побьешь. А с немчиками подружись, полезно будет.

Книжки Михал Дмитрич давал читать разные, но в основном про приключения — про Робинзона Крузо, всадника без головы, следопыта Натти Бампо или про подводный корабль капитана Немо, и потом спрашивал, что понравилось в книжках, а что нет.

— Робинзон, конешно, молодец, — как-то совсем уже по-московски смягчал согласные Митька, — да только весь инстрУмент…

— ИнструмЕнт, — поправил его инженер.

— Да, весь инструмент ему достался даром и земли сколько хочешь, чего бы тут не жить. Скучно, да, но ведь и работы много. А Майна Рида сочинения не понравились, слишком господское все.

— Эка ты хватил, братец… Пожалуй, книжки о приключениях в Трансваале тебе тоже не понравятся.

Митяй только пожал плечами, уж больно много вокруг было разговоров про героических буров, даже бежать в Трансвааль собрались двое из класса, будто без ихней помощи с гадскими англичанами никак не справиться. Сам же Митька считал это пустой затеей — ну что там делать, без языка и умений?

— Знаешь что… а возьми-ка почитай это, — Михал Дмитрич снял с полки два томика — рассказы Чехова и Горького, — а когда я вернусь, поговорим.

И уехал в Париж, а Митяй по окончании учебного года вернулся на свою законную должность посыльного при строительстве. За те месяцы, что он корпел над книжками в училище Мазинга, площадка изменилась до неузнаваемости. Два дома были готовы и донельзя похожи на тот маленький игрушечный, который он увидел в своей первый день здесь в конторе, только лучше. Они сияли отмытыми до блеска стеклами, пахли свежей краской, деревом и вощеным паркетом.

Встретивший Митьку Гавря тут же потащил показывать образцовые квартиры, которыми заведовал студент Шальнов.