Путь в стаю (СИ) - Кузнецов Павел Андреевич - Страница 11

С этими словами оторва подхватила меня под руку и потащила в ближайшие кусты. Ей было плевать на недоумённые взгляды других гостей. Ей было плевать на мнение мечниц. Ей было вообще на всё плевать, кроме меня. Приятно, чёрт возьми! Когда такая женщина столь однозначно выражает свою симпатию, это дорогого стоит. А уж когда эта чертовка провела захват и бросок, вмиг оказавшись сверху… Мне тоже стало не до гостей, даже образ пепельноволосой мечницы поувял под напором Милены.

— Не смей. Слышишь, не смей идти на поводу у этих… — шипела валькирия, дугой выгибаясь в моих руках. — Они умеют заставить считать себя благодетельницами. Их поля даже на тебя действуют пьяняще. Они пришли, чтобы забрать. Забрать тебя у валькирий. Не смей сдаваться. Слышишь?!

Последнее слово слилось со стоном удовольствия, который брюнетка даже не пыталась сдерживать. Как же она хотела! Я даже не представлял, что пока переливаю из пустого в порожнее своё горе, где-то есть женщина, которая сходит по мне с ума. И вот теперь, словно удар тока, пришло понимание: Милена моя. Моя женщина! Скучает, изнывает по мне, нуждается во мне. Она пришла забрать меня в стаю. Туда, куда я стремился вместе с Валери. Я не имею права предавать память своей девочки. Она хотела, чтобы я был с валькириями. Хотела, чтобы я был в стае. Я сам этого хотел больше жизни. Нельзя замыкаться, нужно выбираться из замкнутого круга собственных рефлексий. Они никуда не ведут. Они лишены смысла. А валькирии… Вот они — живые, чувствующие, надёжные, готовые поддержать и принять. Готовые помочь вырваться из замкнутого круга.

Мы вылезли из кустов спустя полчаса: изрядно помятые, но довольные. Я ощущал себя, словно омытым родниковой водой. Только омытым не телом, но душой. Мы с валькирией держались за руки и то и дело переглядывались, озаряя друг друга светлыми улыбками. Так и гуляли среди парковых зарослей, пока не подошёл распорядитель и не пригласил нас на оглашение, как он выразился, «материальной части Памяти». Я ещё плохо понимал, что происходит, но Ми была настроена решительно и потащила по указанным парнем координатам.

Мы оказались в просторном помещении, утопающем в солнечном свете, в изобилии льющемся через прозрачную стену. Основное убранство здесь составляли разбросанные тут и там удобные креслица, разбавленные более массивными диванчиками. Впрочем, и те и другие имели каплевидные, зализанные формы, вырастая из тонкой центральной ножки. Беспорядок в расположении мебели был кажущимся, на самом деле все кресла были обращены в одну сторону — к небольшой свободной площадке у одной из стен. Именно к этой площадке проследовал распорядитель. Над его головой тут же развернулась голограмма, изображающая нечто вроде родового герба О`Стирх — семьи, к которой принадлежала моя Ри. Рисунок содержал какую-то непонятную абстракцию на тему космоса, и что означал, мне было решительно непонятно.

В некоторых креслах уже сидели другие приглашённые. Самыми приметными среди них оказалась группа мужчин, оккупировавших пару самых дальних диванов. Скорее всего, это были мои предшественники, раньше меня победившие в «борьбе» за руку и сердце рыжей красавицы, а попросту затащенные ею в постель и использованные по прямому назначению с последующей обязательной установкой импланта. Моя дама и здесь проявила поразительную разносторонность. Двое самых адекватных были среднего телосложения и зыркали по сторонам зелёными, как и у Ри, глазами. Они были серьёзны, собранны, и готовы к предстоящему действу. Ещё двое составляли их диаметральную противоположность, щеголяя полным отсутствием интеллекта в поблекших глазах. На их лицах блуждала улыбка дебила пополам с недоумением: зачем это нас вытащили из капсул удовольствия, и что здесь вообще происходит? Подозреваю, они даже не понимали, что владычица их грёз уже отошла в мир иной. Ещё трое держались вместе, и также казались готовыми к противостоянию, вот только их постоянные переглядывания и бегающие глазки не оставляли иллюзий: они держатся друг за друга, но от любого давления их союз развалится, а они сделают всё, что от них потребуется.

Совсем другое впечатление создавала тройка рассредоточившихся по залу женщин. Все медноволосые, а одна, самая молодая, и вовсе рыжая, только волосы у неё, в отличие от Валери, были послушными и прямыми. Все подтянутые, стройные, разве что одна из старших казалась несколько широковатой в кости и имела особенно внушительные формы. По глазам сложно было сказать что-то определённое, но старшие точно были уверенными в себе, взвешенными, считающими, что весь мир им должен — как минимум, та его часть, что сосредоточена в этом зале. Именно от них исходила основная угроза. Третья была молода и, должно быть в силу своей молодости, столь явным стервозным характером не отличалась, что, однако, не мешало ей быть активной, любознательной и подвижной — полагаю, ей тоже палец в рот не клади. Одним словом, мы с Ми оказались в том ещё серпентарии, и даже сам факт моего здесь появления породил к жизни зловещее беззвучное шипение женских особей, и недоумённую озлобленность — мужских.

Мы с валькирией предельно небрежно, держась под ручку, прошествовали к ближайшему креслу и уселись в него. Оба. Я — по центру, дама — на условную зону подлокотника. При этом кошка эдаким исполненным нарочитой откровенности жестом забросила на меня свою ножку, в то время как её когтистая пятерня принялась гулять у меня под комбинезоном — пока только в районе шеи и ключиц, но без гарантий. Я принял игру этой брюнетистой оторвы. Обнял кошку за талию, а свободной рукой принялся гладить специально подставленное колено. На губах валькирии заиграла довольная улыбка, она едва не мурчала, — ни дать ни взять, сытая кошка, получившая своё блюдце сметаны. Наше предельно раскованное поведение породило среди оккупировавших зал женщин недоумение: ещё немного, и они бы высказали нам его вслух.

— Кто это, Пинни? — поинтересовалась молодая, всё же не удержав своего любопытства.

И тут дам прорвало.

— Разве Милена получает что-то материальное от Валери? — вопрошала старшая.

— По какому праву она заявилась сюда с мужиком? Вы со своей игрушкой перепутали комнаты, Ми?

Что ж, реплики женщин многое проясняли. Старшее поколение хорошо знало мою безбашенную спутницу, а вот меня они не знали, полагая придатком подруги умершей родственницы.

— Простите, дамы, но я не могу выгнать отсюда Милену. Она близкая подруга самой Валери и её последнего избранника, и ей отводится ключевая роль и в материальной, и в основной частях Памяти. Старшей валькирии предоставлено право присутствовать на всех официальных мероприятиях и даже, цитирую, «гнать в шею этих драных кошек, если они попытаются что-то возразить моему Леону». Кстати, этот гражданин — Леон Иванович Познань, тот самый последний избранник Валери О`Стирх.

— Может быть, они ещё и трахаться здесь начнут? — съязвила младшая.

— По этому поводу также есть особая воля Валери О`Стирх.

— Да ладно?! — опешила, видимо считавшая себя особенно остроумной, рыжая.

— Там указано, что есть вдруг Ми и Леон решат предаться любовным играм, остальным предлагается…

— Дай угадаю, Пинни? — с чарующей улыбкой вклинилась старшая, — «покинуть комнату и не отсвечивать, либо отвернуться и изображать мебель»?

— Вы совершенно правы, уважаемая О`Стирх, — кивнул распорядитель, поклоном пытаясь скрыть улыбку.

— Тогда что мы тут вообще делаем? — уже без улыбки вопрошала старшая. — Нас сюда что, специально пригласили, чтобы поиздеваться напоследок?

— Нет, дамы, что вы! Валери О`Стирх оставляет основную часть своего достояния роду.

— Тогда что здесь делает этот… мужчина?

— Его присутствие также обязательно. Его касается основная часть Памяти, а материальная должна обеспечить выполнение этой самой основной.

— Послушайте, дамы, если вас не устраивает моё общество, я могу встать и уйти, — спокойно бросил женщинам, и сразу переключился на распорядителя. — Или это запрещено?

— Нет, что вы, гражданин Познань! Но в распоряжении Валери О`Стирх есть и такой вариант. Если вы уйдёте, всё имущество отойдёт Ордену. В этом случае мне нужно от имени Высшей валькирии передать: «Не злите его, девочки. Он этого не любит, а я не люблю, когда делают что-то, чего он не любит».